Угарит - Андрей Десницкий

Мой собеседник натурально расхохотался:

– Дуруст! Окей! То есть, зашибись! Ну какой же это эксперимент? Это акцидентное попадалово. Да, у нас есть кое-какая информация об этом кейсе-мейсе. Что-то такое было. Но город Угарит был раздираем внутренними тенциями, к тому же как раз в ту эпоху проходила инвазия так называемых народов моря. Душманы они самые реальные, вот кто эти народы моря. Угарит бы все равно не выстоял. Ну, а эти двое… может быть, немного ускорили процесс. Но ты же понимаешь, дустум, что мы действуем совсем не такими топорными методами! Мы не собираемся никому ничего навязывать. Мы просто подталкиваем развитие в нужном… в наиболее прогрессивном направлении.

– И для этого ты здесь?

– И для этого я здесь, – кивнул он, – и нам пора идти на торжества.

– Подожди… – что-то все же не давало мне покоя, – а Соломон? Ты говорил, что его как-то отвлекли? Чем же можно отвлечь наследника от престола? Да еще мудрейшего из всех наследников, если верить Библии?

– Ну, это было совсем просто, – усмехнулся он, – в Библии отмечена не только мудрость Соломона, но и другие фичи. Ему сообщили, что во дворце появилась красивая девушка из дальних краев, которая, кажется, очень скучает одна. А вот уточнять про наличие у нее бой-френда не стали, информация должна поступать точными дозами. Так до царства ли ему теперь?

И только тут я понял, какой же я идиот! Бросил там Юльку, практически одну… уже и мне стало не до судеб царства! А если все уже у них там состоялось, и самая моя лучшая на свете Юлька навеки определена в гарем царевича, в обмен на уплывшее из рук царство? Помнится, тот же Адония просил себе одну девушку в качестве утешительного приза, когда царство отобрали. За то, кажется, его и казнили: а вот не зарься на чужой гарем! А Юлька, Юлька-то сгодится не только на утешение! Она… ну, в общем, если бы предложили мне ее или царствовать, я бы все-таки выбрал ее.

И вот теперь – потерять ее навсегда из-за всего этого? Ахиэзер, «брат-помощник», что ты наделал… или это я сам натворил? Или просто обстоятельства так сложились? Или… Неважно! Мне надо было срочно бежать в Иерусалим и пытаться хоть что-то исправить. Но легко сказать – бежать! А кто меня отпустит? Для сторонников Адонии это могло означать только одно: я лазутчик, который спешит в лагерь Соломона. Так что для начала мне пришлось явиться к месту жертвоприношения, разыскать там Йоава и поприветствовать его, покрутиться на глазах у как можно большего числа местной военщины… Иерусалим был совсем рядом, и направление я знал, да вот только дойти до города я не мог.

И утреннее хрустальное настроение, оно сразу растаяло, растворилось в этом притворстве и суете, да и погода испортилась – набежали снеговые тучи, оседлали вершины окрестных гор, скрыли дорогу к Иерусалиму. И как не бывало этого утра, когда всё казалось – да и было! – таким легким, простым и прекрасным.

Ах, как долго приносили они жертвы в сравнении с субботним днем! Или мне только так казалось? А потом еще было пиршество, и надо было сидеть на своем месте, и пить за нового царя снова и снова… да много чего еще было на том празднике, только мне не в радость. Ускользнуть удалось, когда народ уже изрядно перепился и продрог и стал расползаться по шатрам да окрестным домикам – погреться.

Небо перед самым закатом очистилось, закатные лучи окрасили навершия городских стен Иерусалима, и всё на мгновение показалось совсем не таким уж плохим и страшным. Вот сейчас найду свою Юльку, обниму ее, извинюсь – да, конечно, неудачно всё так получилось, бросил я ее, по сути, но я же не знал, не мог предугадать, и вообще…

Во дворец я вошел уже в темноте, к большому неудовольствию стражи, запершей ворота. Замешкался, дурак, у самых городских стен – думал, хоть цветочек ей какой-нибудь найти… Да какой же цветочек в ноябре? Меч мне, как и положено, пришлось оставить страже у входа (только личная охрана, да еще Йоав мог разгуливать по дворцу с оружием), и я рванул через ступеньку в нашу комнату. Юльки на месте не было, постель была убрана еще утром. Та-ак…

Дворец затих, народ отходил ко сну, бегать по комнатам и искать свою возлюбленную было не просто глупо – невозможно. А главное, я прекрасно догадывался, в чьей она сейчас комнате и на чьем она ложе. Но в эту комнату меня не пустят, да и не знал я, где она, а если найду и постучусь – утром буду уже без головы, да и только.

Оставалась одна надежда – внутренний сад. Именно туда выходили окошки царских покоев, и окошки женской половины. Мало что разглядишь снаружи сквозь эти бойницы, но вдруг хоть какой-нибудь признак, свет масляной лампы или голос… да мало ли что! Зимняя ночь была мне тут помощницей: никто не станет шататься по саду, и меня никто не заметит. Закутавшись на всякий случай поплотнее, с головой, в плащ из черной козьей шерсти, я шагнул за порог.

Сад в сумерках был негостеприимен и дик. Это днем он был меньше наших садовых шести соток, а сейчас… сейчас он был диким лесом, в котором я должен был найти свою принцессу или пропасть навеки. Я уже настроился, что придется провести тут долгие часы, может быть, даже всю ночь – а то вдруг она утром пройдет обратно через сад? Или даже ночью вернется в нашу комнату, пока никто не видит. Надо выбрать только удобную точку для наблюдения, и желательно под каким-нибудь навесом, чтобы и незаметно, и сухо на случай дождя. И такой навес действительно обнаружился в укромном месте, неприметном, и в то же время с достаточно хорошим обзором, чтобы…

Голоса! А точнее – голос. И никого не надо было искать, ждать, высматривать. Она – там. Я уже не прикидывал, отрубят мне голову сразу или нет, я вообще ни о чем не думал… тело, оно вот помнило с армейских времен, как двигаться потише, как высмотреть, кто в укрытии, как изготовиться к броску, как прикрыть собой заложницу. Или наложницу? То есть Юльку. Мою Юльку.

Только ей, кажется, ничего не грозило, не от кого было ее прикрывать. А меня – так и вовсе некому. И я шагнул вперед…

55

В пастушьем шалаше и впрямь оказалось сухо и достаточно тепло. В нем еще держался еле уловимый запах летних трав, напоминавший о солнце и тепле, на которые так щедра была здешняя земля, и о будущей весне, когда холмы и даже пустыни покроются цветами. Говорят, это очень красиво… Молодой человек скинул с плеч просторный шерстяной плащ (я мимоходом отметила про себя, какой тонкой оказалась его выделка, каким нарядным был узор), расстелил его и притянул меня за руку так, что мы тесно прижались друг ко другу, а сверху нас окутал свободный конец плаща. Ну точь в точь как в детстве, когда мы с Наташкой играли «в домик» и прятались под бабушкиным столом, покрытым бахромчатой шерстяной салфеткой.

– Ну, расскажи же мне о своих странствиях, Йульяту, – попросил мой собеседник, но в тоне его слышалась властная настойчивость, словно не просьба это была а приказ.

– Слушаю, господин, и повинуюсь, – попробовала я изобразить из себя послушную восточную рабыню, но молодой человек поморщился, словно услышал фальшивую ноту, и решительно замотал головой.

– Не называй меня господином, слышишь?

– Но… но как же мне тогда звать тебя? – я действительно растерялась. Мой энергичный собеседник мой так и не соизволил представиться.

– Называй меня Шломо, – тут же сообщил он и, видя мою нерешительность, добавил:

– Я так хочу. Я настаиваю.

– Ну хорошо, хорошо, – согласилась я, прикидывая про себя, кем мог оказаться этот напористый молодой человек, и совершенно неожиданно для себя самой брякнула:

– А ты-то сам кто… Шломо? Ты из охраны царя? Или из его ближайших слуг, раз так спокойно ходишь здесь, в царском саду?

В ответ на мой вопрос молодой человек самым простонародным образом хлопнул себя ладонями по коленям и раскатился таким звонким неудержимым смехом, что я против воли присоединилась к нему. С трудом отдышавшись и утирая ладонью заслезившиеся глаза, молодой человек в упор уставился на меня.

– Так ты не узнала меня, Йульяту? Ты не знаешь, кто такой Шломо, сын Давида?

Что?! Вот этот смешливый пацан, этот веселый и любопытный, как щенок спаниеля, длинноногий мальчишка, это царь Соломон?! То есть, еще не совсем царь. Или даже совсем не царь. Но это – он?! Тот, который тридцать столетий тому назад (или вперед?) приходил в лихорадочных снах к московской девчонке, начитавшейся Куприна? Но тот же был совсем взрослым, мудрым, опытным, а этот… Неужели нас занесло в те времена, когда никакого Соломона еще толком нет, а есть всего лишь личинка, из которой со временем вылупится настоящий царь?!

Все это казалось настолько фантастическим, что я невольно протянула руку, чтобы удостовериться, что я разговариваю с живым человеком из плоти и крови, а не с очередной своей сложнонаведенной галлюцинацией. Мои пальцы наткнулись на его горячую сухую ладонь, дрогнули и… и так в ней и остались.

– Ты что, Йульяту, что с тобой? – невольно встревожился Шломо, но я поспешила его успокоить: