Угарит - Андрей Десницкий

– Да нет же! – всё не мог успокоиться Венька, – ты что, Библию не читал… ах, да. Не читал.

– Чего не читал? – не понял тот.

– Ну, неважно. В общем, именно тебе быть царем, и точка. Я знаю. Так пророки прорекли.

– Да, мне тоже так говорили, – согласился он, – и Натан, и… и мама…

Ну вот, маму вспомнил! Тоже мне младенец… а что значат мамы в этом мире, если ничего не значат жены?

– А кто твоя мама? – спросила я.

– Царица Бат-Шева.

– Ну, – фыркнула я, – если царский сын тут боится царю слово сказать, то царицу, наверное, и на порог к нему не пускают.

– А вот тут ты не права, – отозвался он, – мама бы могла…

– Как? Ты не можешь, а она…

– Она может. Ты мало знаешь наши обычаи, Йульяту. Ты думаешь, если женщина сидит дома и не выходит воевать, то она не правит в этом доме? Глава не покоится ли на шее? Ты думаешь, что господин мой царь забыл любовь юности своей? Забыл обещания, которые давал матери? Матери, а не мне.

– Так значит… – Веньку осенила новая идея, – ступай к матери!

– Бат-Шева, это же Вирсавия по-нашему, любимая жена Давида!» – это он пояснил уже мне.

– Что ты, – покачала головой Соломон, – она тоже теперь больна и не выходит с женской половины, а мне туда хода нет. А когда она исцелится, царство Адонии упрочится, и не о чем будет просить царя. Да и не станет она говорить одна, если никто из мужей не поддержит ее.

– Я поддержу! – тут же воскликнул Венька, всё тем же сдавленным шепотом.

– Из наших мужей, – ответил Соломон, – которые при дворе царя. Что у Бат-Шевы общего с тобой?

– Тогда пророк Натан! Пошли за ним не медля.

– Завтра он придет и сам, – ответил Соломон, – но послезавтра уже может быть поздно. Кто бы теперь же сообщил моей матери?

– Как это кто? – изумленно спросила я, – Вы что, меня вообще за человека не считаете?

– А ты разве знаешь мою мать? Ты вхожа на женскую половину? – в свою очередь удивился Соломон.

– Если это она заправляет всем вашим курятником, то знаю, – энергично подтвердила я, – и даже научила их всех кое-каким нашим художествам.

– Кто вы такие, чужестранцы, что вам открыты судьбы нашего мира, и вы нас даже учите и помогаете нам? – довольно патетически спросил Соломон, но тут же сбился на нормальную человеческую речь. – Впрочем, кем бы ты ни была, Йульяту, поспеши к к моей матери и все расскажи ей.

– Хорошо, что я не заколол тебя, – усмехнулся он, протягивая Веньке руку, – Так часто бывает, что друг нам в первое мгновение является в обличии врага, не мудрено, что я не сразу распознал тебя.

– Пореже бы так, – хмыкнул Венька, стирая капельку крови на шее, куда совсем недавно упиралось острие кинжала, – а то порезы потом лечить.

– Ладно, Юлька. Беги, время дорого.

И я побежала. На бегу я мысленно пообещала этому спецназовцу при случае сказать все, что я по его адресу думаю, чтобы навсегда понял. Но главное, все были живы и убивать друг друга уже расхотели!

По позднему времени во дворце царила кромешная темнота. Рано они тут спать ложатся, надо сказать. Хорошо, что дорога на женскую половину мне была хорошо знакома, не то плутала бы я в этих закоулках и переходах до самого утра. В прихожей перед помещением царицы, или как тут эта комнатушка называется, поперек двери прямо на полу спала любимая служанка главстарухи Тавита. Впрочем, хватит мне даже мысленно называть царицу старухой. Раз уж я знаю теперь ее имя, ни к чему эти прозвища…

Как ни пыталась я аккуратно перешагнуть через служанку, Тавита тревожно вскинулась, ухватив меня за руку, и быстрым шепотом заверещала:

– Кто ты и зачем идешь к царице в столь поздний час? Остановись, не то я позову стражу! Царица больна, и к ней не велено пускать никого, кроме лекарей.

– Да пусти ты меня! – возмутилась я. – Не видишь что ли, это я, Йульяту!

Видеть что-либо при призрачном свете слабенькой масляной лампы было весьма затруднительно, но мой акцент и бесконечные лингвистические ошибки служили мне наилучшей визитной карточкой. Тавита убедилась, что я это действительно я, но пускать в царицыны покои, там не менее, категорически не пожелала.

– До утра жди, утром если царица пожелает, то поговорит с тобой, а ночью не смей ее будить, лекаря запретили.

– Не могу я до утра ждать, мне срочно надо, – настаивала я, выдираясь из цепких тавифиных рук, – И сказать тебе не могу, в чем дело. Это секрет, я его только царице могу рассказать.

– У царицы нет от меня секретов, – настаивала служанка, крепче смыкая свои пальцы на моих запястьях, – И никакая тайна не заслуживает того, чтобы ради нее будить среди ночи больного человека.

– Нет заслуживает, заслуживает! – невольно повысила голос я, и в эту минуту дверь комнаты Вирсавии распахнулась, и на пороге возникла сама царица, кутающаяся в теплое покрывало.

– Что здесь случилось? – властно поинтересовалась она, переводя взгляд с меня на Тавиту. – Йульяту, зачем тебе понадобилось рваться ко мне среди ночи, когда я не велела никого к себе пускать?

– Царица… ваше величество… государыня… – от волнения у меня в голове уже была сплошная каша, и я напрочь забыла, как правильно полагается обращаться к ней.

– Короче, тут дело такое, Адония себя царем провозгласил, – обалдев от попыток сложить политесную фразу, прямо в лоб бухнула я и для пущей убедительности добавила:

– Он и жертвы уже принес, и его войска на царство кричали. Мой… муж сам все это видел и слышал.

– Как Адония? – переспросила царица, – Ты ничего не путаешь, девочка?

– Ничего, ваше величество, – замотала головой я, – Венька только что примчался из этого вашего Рогель… Зохель… как его? Говорит, вот только что Адония жертвы приносил, и войска ему кричали, чтобы быть Адонии царем.

– А сам Венька не кричал, – поспешила я упрочить репутацию того, кого уже дважды за один вечер назвала мужем, – Он видел это все и примчался предупредить Соломона и тебя.

– Добрый слуга и верный, – одобрительно кивнула головой царица. Потом ее глаза сузились, губы сжались в тонкую ниточку, и она властно кивнула испуганно таращившей глаза обалдевшей Тавите:

– Натана ко мне позови. Немедленно. Такое дело не может до утра ждать. Только иди тайно и не говори ни с кем, поняла?

– Поняла, – кивнула Тавита и, накинув на голову покрывало, растворилась в темноте дворца, а царица принялась во всех подробностях выспрашивать у меня, что рассказал Венька, и как мы догадались, что нужно предупреждать ее, и слово за слово выведала все подробности недавней сцены. Я так и не поняла, что подумала она о нашем легкомысленном рандеву в час ночной – не до того было.

Увлекшись разговором, я не заметила, как рядом с нами из ночного мрака соткалась порядком запыхавшаяся и встревоженная Тавита.

– Натана нет дома. Говорят, отправился в свое родное селение, ибо только услышал, что муж из рода его отца приложился к предкам своим, – отрывисто ответила она на немой вопрос царицы. Та горестно вздохнула, нервно сжимая пальцы:

– Как некстати все сошлось, – грустно сказала она, – одной мне трудно справиться.

– Соломон всё знает, он такой умный! А Венька мой храбрый. Они обязательно что-нибудь придумают. А если Натан все-таки не придет, попробуем без него? – робко предложила я.

– Утро покажет, девочка, – она погладила меня по голове, и я неожиданно растаяла от этой ласки, – а теперь ступай к себе… или хочешь остаться с моими служанками?

– Я, пожалуй, пойду, – неуверенно проговорила я, – или нет, лучше останусь. Или пойду…

– Оставайся уж, – усмехнулась царица, – мужчинам есть, о чем позаботиться без нас.

Засветившая новую лампу Тавита поманила меня за собой, и остаток ночи мы провели в соседней комнате, пряча за разговорами тревогу. А едва рассвело, в царицину дверь постучали. На пороге стоял запыхавшийся, но весьма благообразный старик. Неужели это был тот самый знаменитый пророк Натан, который предсказал Соломону царство?

– Ведите меня к царице, – властно сказал он.

– А я думала, – растерянно проговорила я, – что вы… что господин мой пророк ушел куда-то далеко на похороны и вернется гораздо позже.

– Я вернулся с полдороги, – ответил он, – тревожилось сердце мое. С чего это отослали меня прочь от господина моего царя, когда настали для него дни немощи, и только и ждут все, кому быть царем?

– Тебе было слово Господне? – уточнила Тавита.

– Можно сказать и так, – кивнул пророк, – а если попросту, засомневался я сильно. Да и не слышно было ни про какую печаль в родном моем селении, я спрашивал встречных путников… В общем, вчера вечером вернулся я в царский град. А утром, едва вышел из дверей – натолкнулся на безумного чужеземца, который куда-то хотел бежать, искать меня.

– Это Венька! – выдохнула я, – он не безумный, он за Соломона! Это он нас предупредил!

– Веди меня к царице, – потребовал пророк.

Царица со стариком ненадолго уединились, и не успела я подумать, что для больших пророков, наверное, бывают исключения в дворцовом этикете, как они оба вышли из комнаты и куда-то решительно направились. Первой вернулась царица. Роскошным жестом она сняла с руки богатый золотой перстень и протянула его мне: