Отрок. Внук сотника - Евгений Красницкий

– Понимаю тебя, отче: если придет человек и покажет мне шахматную фигурку, значит, он от тебя, а если мне понадобится что-то тебе передать, то надо не на епископское подворье идти, а сюда. Или к Антипу? Только не рано ли ты меня обхаживать начал – мне ведь всего тринадцать?

– Вот и мы с Михаилом думаем: всего тринадцать, а такой разум. И поведение тоже. Не странно ли?

«Ну, сейчас посмотрим, «какой ты Сухов»».

– Тебе-то ладно, отче, а отец Михаил мог бы и понять – все-таки он древнего рода боярин, хоть и монах. Я – восьмое колено воинского рода! За моим дедом сотня латников, по европейским понятиям он – граф, а земель в его графстве не меньше, чем в герцогстве Нормандском. Про Вильгельма Нормандского слыхал, конечно?

Мишка выпрямился, задрал подбородок и, слегка оттопырив нижнюю губу и сощурив глаза, сначала смерил Феофана надменным взглядом с ног до головы, а потом уставился тому в глаза.

«Вот так, «товарищ майор», нужным образом выстраивать невербальный ряд и мы умеем. Если ты из худородных…»

И Феофан дал-таки слабину! На секунду, на краткий миг вильнул глазами в сторону и превратился в простого мужика, наряженного монахом.

«Так и есть: из смердов или из городской голытьбы, а может, и в холопах побывал, даже константинопольским воспитанием этого до конца не вытравишь. Вот Илларион – да, чувствуется в нем порода, а этот зубами и ногтями из самых низов выдирался. «Орел наш дон Рэба». Эту сцену он мне до конца жизни не забудет, но буром переть теперь поостережется. Есть у древних родов нечто, для простолюдинов непостижимое, я про это тоже мало что знаю, но про пассионарность читал. Вы же, товарищ майор, в этих вопросах – дуб дубом, а потому генералом вам не быть! И никакой вам отец Михаил не друг, правильнее сказать – буксир. Тащил он вас за собой по доброте душевной или… Стоп! Древнего боярского рода, значит мог быть у Михаила мальчишка в услужении! Выучился вместе с хозяином, принял сан… Риск? Да, риск, но, как говорится, кто не рискует, тот… а шампанского-то еще нет!»

– Ты думаешь, умрет благодетель твой в глухом селе, и все забудется? По-твоему, МЫ не знаем, кто есть кто?

Феофан удар выдержал – школа жизни у него была такая, что не приведи Господь, однако точность попадания Мишка заметил.

– О чем ты, отрок?

– О делах наших скорбных, отче. Я от долга христианского не отказываюсь и святой православной церкви послужить готов всегда, но и пешкой ни в чьей игре быть не собираюсь!

– Вот и правильно, вот и молодец! – не очень натурально похвалил Мишку Феофан. – Но жизнь по-всякому повернуться может, вдруг тебе помощь понадобится? Теперь знаешь к кому обратиться, что же здесь плохого?

«Поплыл «товарищ майор» – то «молодец», то «что же здесь плохого?» А я о плохом ничего и не говорил, это он не мне, а мыслям своим отвечает. Достал я его! Ну, и чему радуетесь, сэр? Он всего лишь своим жизненным опытом пользуется, хотя и богатым, а вы из одного только телевизора столько дерьма зачерпнули, что по нынешним временам на три жизни хватит и еще останется».

Феофан, впрочем, оправился очень быстро – снова сделался благообразным и улыбчивым.

– А наставнику твоему, Миша, поможем: будет ему грамотка от епископа с увещеванием и разрешением… ну, хотя бы, от части обетов, на время болезни. А старосте вашему… как его зовут?

– Аристарх.

– А Аристарху я сам отпишу, чтобы женщину подобрал – в церкви прибираться, а заодно и за домом настоятеля приглядывать, хозяйство его вести. Греха в том нет. Отвезешь грамотки-то?

– Отвезу, конечно!

– Вот и ладно.

Феофан был – сама ласковость и благорасположение. Ну, так ведь и у кошки лапки мягкие, пока когти не выпустит. Знал Мишка цену такой ласковости еще по ТОЙ жизни. И нисколько не обольщался разницей в девять веков – ЗДЕСЬ цена была такой же.

– А вот и друзья твои идут, – умилился «особист». – Еды-то накупили, музыкантам твоим на неделю хватит! Правильно поступаешь, Михаил, добро сторицей тебе вернется!

– Минька! – еще издали заорал Демьян. – Мешки тяжелые, пошли, Роська короткий путь знает, чтобы через весь торг не переться!

– Правильно, ребятки, и я с вами пойду. Надо Свояту постращать, а то отнимет у бедолаг ваше угощение, грех алчности все никак обуздать не сподобится. Но я ему помогу!

«Ну, Своята, ты попал! У Феньки сейчас самое подходящее настроение – грешников вразумлять. Получишь по полной программе! А не будь жадиной!»

Роська повел всю компанию какими-то кривыми переулками, но, судя по общему направлению, так действительно можно было быстрее добраться до ладейного амбара дядьки Никифора.

«А может, не такой уж Своята и жадюга? Скоро Великий пост – никакой музыки и веселья, чем зарабатывать? Потом, правда, Пасха, но дальше полевые работы начнутся, ни свадеб, ни праздников. Долгонько на нынешние заработки жить придется! Наверно, не зря болтают, что скоморохи в тяжелые для них времена и воровством, и грабежами на дорогах не брезгуют?».

– А ну, христовы выблядки, стой!

«Блин, накаркал!»

Дорогу попу и мальчишкам загородили четверо угрюмых типов. Один из них держал в руке топор, остальные вроде бы были не вооружены. Стоило Мишке только подумать об этом, как из рукава ближайшего к Феофану разбойника выскользнула гирька на ремешке.

– Давно я тебя, Фенька, пасу, а ты еще и этих щенков мне привел, как по заказу!

– Я тебя тоже давно…

Феофан не договорил, взмахнув непонятно откуда взявшимся у него кистенем – таким же, как и у его противника. Удары оба нанесли одновременно, но Феофан как-то умудрился дернуться в сторону и гирька обрушилась ему на плечо, противник же Феофана рухнул с проломленным черепом, не издав ни звука. Над ухом у Мишки свистнул кинжал, и стоявший напротив него мужик забулькал рассеченным горлом. Мишка, опомнившись, схватился за оружие и метнул его в разбойника с топором. Тот ловко прикрылся лезвием, но второй кинжал, брошенный Демкой, ударил его прямо в глаз. Мишка выхватил второй клинок. Последний из нападавших уже заносил руку над сидящим на земле Феофаном. Мишень оказалась неудобной: тулуп можно было и не пробить, шея у мужика была короткая и из-под одежды почти не видна. Пришлось бить в голову. Тать охнул, схватившись за рассеченное ухо, и тут воздух прорезал истошный бабий вопль:

– Убивают!!! Люди добрые, убивают!!!

Последний из оставшихся в живых разбойник, обливаясь кровью, лившейся из разрезанного уха, бросился бежать.

– Ребята… – было видно, что Феофану совсем скверно, вот-вот потеряет сознание. – Свистите, ребята… как можно громче. Три раза, потом два. И опять, пока стража…