«Если», 2002 № 07 - Уолтер Йон Уильямс

— Прикрытие чего? — оторопело спросил эколог.

— На формировании исторических личностей опробывается методика создания двойников некоторых реальных людей, наших современников.

— Зачем? — только и спросил эколог.

— Тех, что ведут себя неадекватно, тех, чья деятельность вредит интересам государства, — пояснил Константин Петрович.

— И вы хотите заменить их двойниками, послушными вашей воле?

— оторопело спросил эколог.

— Нет, не так, — ответил Константин Петрович. — Они будут такими же, но с другими представлениями о политике, экономике, долге. Разве вы сами не осознаете, что некоторые замены пошли бы государству только на пользу? Причем в очень многих сферах.

Наступило молчание. Кандидат наук ощущал, как бешено стучат в его виски мысли. Точно так же было в этом доме уже не раз, когда его ожидало очередное фантастическое открытие.

— И… уже пробовали? — выдавил он из себя.

— Нет! Я уже говорил о главной проблеме: перестройка сознания в определенный момент проходит, и человек становится прежним. Опыты продолжаются.

— А музей будет работать и приносить доход? — глухо произнес эколог.

Константин Петрович пожал плечами.

— Безусловно! Это отличная коммерческая идея. Время сейчас такое. К тому же в любой момент при необходимости музей можно закрыть. Объявить, например, что во временных каналах произошли необратимые изменения и пользоваться ими больше нельзя.

Снаружи кто-то вставил в замок ключ, слышно было, как он два раза повернулся. Кандидат наук и Константин Петрович одновременно посмотрели на дверь.

В комнату буквально ворвался Михаил Владиславович. На него было жалко смотреть, начальник отдела безопасности был белее мела.

— Константин Петрович, — пролепетал он. — Мне доложили, что вы прошли сюда.

— Ну? — ледяным тоном вопросил хозяин.

— Шекспир… — вымолвил Михаил Владиславович.

— Что — Шекспир? — спросил Константин Петрович.

Начальник отдела безопасности развел руками и вдруг заговорил быстро-быстро:

— Наверное, в тот раз он завел себе в городе сообщников. Кто-то снаружи перебросил во двор лестницу. Шекспир, Наполеон и этот… Морган выбрались на улицу и исчезли.

Константин Петрович начал багроветь. Но прежде чем он разразился речью, кандидат наук тронул его за руку.

— Вы документы мои принесли?

— Да, конечно, — Константин Петрович извлек их из кармана пиджака.

— На выходе предупредили, чтобы меня пропустили?

— Разумеется, можете идти.

— Тогда я пошел.

Эколог убрал ноутбук в свою видавшую виды сумку, надел куртку и двинулся к выходу. Спиной он чувствовал, что Михаил Владиславович оторопело смотрит ему вслед.

Несколько минут спустя он благополучно вышел на улицу. Дойдя до следующего перекрестка, обернулся на оставшиеся вдали остроконечные красно-белые башенки… □

Кир Булычёв

НОСТАЛЬЖИ

Старые слова постепенно вытесняются из русского языка. Оказывается, они уже не так красивы, как прежде. Подобно старой жене. Когда-то мы ею любовались, даже гладили и холили, а потом мимо прошла некая Матильда или Изольда, неся перед собой грудь как рыцарский щит. И обнаруживается, что жена вас никогда не понимала и была камнем на вашей толстой шее. А вот Матильда — она вас понимает. Матичка, ты меня понимаешь? Как важно, чтобы тебя понимали!

Был благодетель, потом — меценат, теперь — спонсор. Смена поколений. Была контора, стал офис, был шик, а стал — не догадаетесь! — гламур! Сам видел.

Еще несколько лет, и старое поколение будет разговаривать с новым через переводчиков (конечно же, электронных). А все равно взаимопонимания не добьется.

Впрочем, к тому времени толковой молодежи в России не останется. Разлетятся. Одни — за научными перспективами, другие — в поисках личного счастья.

Некоторые полагают, что проблема утечки умов и красивых тел — это столичная боль. Ничего подобного. Известно немало случаев, когда молодой программист N или победительница конкурса «Грудь-Гусляр-2000» уплывают в Вологду или в Москву. А уж оттуда, не найдя счастья или работы по плечу, вылетают в Израиль или США. И там оседают. Мало кто находит то, что искал. Но так устроена жизнь.

А Великому Гусляру плохо.

Ох, как плохо.

В школе № 2 не осталось учителей математики, а в школе № 3 исчез физкультурник. Ночной клуб «Гусиные лапки» лишился стриптизерши, в Речном техникуме некому преподавать двигатели внутреннего сгорания, а фармацевту Савичу пришлось возвратиться с заслуженного отдыха, чтобы выдавать пенсионеркам валидол и престариум в таблетках.

Беда не в конкретных проявлениях невозвращенчества, а в повсеместности явления.

Профессор Минц редко берется за свои великие изыскания сам по себе. Его толкает к этому большое отзывчивое сердце. То соседка по дому попросит мужа обуздать, то президенту Российской Федерации понадобится успокоить Кавказ или внедрить доброту в спортивные состязания. И тогда Минц включает свой могучий мозг, во всем городе падает напряжение в сети, грозы стекаются к Гусляру, беспокоятся еноты и барсуки, наблюдается колошение озимой ржи, Ходжа Эскалибур упускает нить прорицания, Даша теряет интерес к Паше и происходит многое другое.

Профессор запирается в своем кабинете, забывает о времени и пространстве, только думает и думает.

В случае, о котором я спешу рассказать, толчком к деятельности ума послужило сообщение Миши Стендаля.

Миша Стендаль — пожилой мальчик, корреспондент газеты «Гус-лярское знамя», холостяк по необходимости, потому что в мире не отыщешь человека более невезучего в любви.

Миша Стендаль сидел на лавочке в сквере у церкви Параскевы Пятницы и чертил на песке сердце, пронзенное стрелой.

За этим занятием и застал его Лев Христофорович, который возвращался с рынка, купив целую сумку синеньких, то есть баклажанов. Лев Христофорович привык жить один и не тяготился одиночеством. Баклажаны некогда готовила его покойная мама, и потому всю жизнь Лев Христофорович по случаю покупал баклажаны и пытался тушить их точно так, как это делала Эсфирь Соломоновна. Но безуспешно. Хотя это его не останавливало.

— Миша! — воскликнул Лев Христофорович. — Что вас огорчило? Неужели опять неприятности по службе?

Неприятности по службе у Миши были всегда, потому что он не вписывался в систему ни при каком правительстве, тогда как бессменный главный редактор городской газеты Малюжкин вписывался во что угодно.