Второй кубанский поход и освобождение Северного Кавказа. Том 6 - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока велась перестрелка и охота за поездом, генерал Марков отдал распоряжение – выслать в 9 часов подрывников для порчи железнодорожного пути в сторону Великокняжеской. Приближалась роковая минута. Отходившие большевики изредка отстреливались. Генерал Марков сошел со своего наблюдательного пункта и, стоя вблизи орудия, стал наблюдать за полем боя в сторону Шаблиевки… Со стороны большевиков раздался последний орудийный выстрел… и он оказался роковым. Генерал Марков был тяжело ранен. Один крупный осколок снаряда вырвал часть мягких тканей в области правого плечевого сустава и правой стороны шеи, так что правая рука осталась на весу, а другой, мелкий осколок раздробил кости правой затылочной области черепа, отчего вытекло вещество головного мозга. Раненого сейчас же перенесли под навес у здания, и находившаяся здесь сестра милосердия 1-го Кубанского стрелкового полка М.М. З. оказала ему первую помощь.
Раненый генерал Марков с усилием полуоткрыл глаза, побледневшие губы зашевелились, и он пытался что-то сказать, но глаза закрылись, и он впал в забытье…
К вечеру все части дивизии подтянулись к хутору Попова и расположились биваком. Печальное известие о тяжелом ранении Начальника дивизии облетело уже всех.
* * *
Было ясное летнее утро 13 июля. Около здания станции было выстроено каре составлявших дивизию частей. Из-за ближайшего здания показалось печальное шествие: впереди шел полковник Туненберг с образом Казанской Божией Матери в руках, за ним – простая крестьянская телега, запряженная небольшой лошадкой. На телеге мерно покачивались носилки с телом генерала Маркова; голова и грудь были перевязаны.
Перед выстроенными частями телега остановилась, и полковник Туненберг, продолжая держать образ, обратился к чинам с глубоко прочувствованным словом, вызвавшим слезы на глазах у многих из присутствовавших. Он сказал, что генерал Марков скончался в четвертом часу в ночь на 13 июня и перед кончиной ненадолго пришел в себя.
«Обыкновенно умирающий перед кончиной вспоминает своих близких, – говорил полковник Туненберг. – Кого же вспомнил генерал Марков, умирая? Он вспомнил Кубанский стрелковый полк и завещал ему этот образ. И вот перед этим образом я клянусь и обещаю во всем следовать своему начальнику дивизии». Под покровом этого образа полковник Туненберг предполагал ввести в Москву Кубанский стрелковый полк.
Тело покойного было перенесено на вокзал и помещено в зале первого класса. Около 5 часов вечера был подан поезд, состоявший из паровоза и одного товарного вагона. При почетном карауле от 1-го Отд. инженерной роты тело генерала Маркова было перенесено в украшенный зеленью вагон и положено на катафалк; у дверей вагона был водружен дивизионный флаг, обычно сопровождавший генерала в его ратных делах.
В 5 часов поезд медленно тронулся с места и отошел на ст. Торговая, где тогда находилась ставка Главнокомандующего. 15 июня 1918 года генерал Марков был похоронен в Новочеркасске.
Так безвременно, всего лишь на сороковом году жизни, сошел в могилу беззаветный герой, самоотверженный полководец, любимый вождь и начальник и верный сын России – генерал Сергей Леонидович Марков.
М. Шилле[171]
ИЗ ДНЕВНИКА КАВАЛЕРИСТА[172]
– Козлитин, полезай на крышу наблюдателем. Хлопцы, отпустите подпруги и задать коням корму! Не расходись! Оставайся при конях!
Маленький хорунжий Шаховцов, командир нашего взвода, похаживал по двору хутора и резким голосом сыпал слова команды.
Было раннее утро. Солнце только что встало, но уже щедро сыпало свои теплые лучи на заспанных, усталых и промерзших за ночь людей.
Прошлой ночью наш эскадрон выслал сеть дозоров, чтобы войти в соприкосновение с исчезнувшим противником, и мы, не вылезая из седла, всю ночь переходили от одного хутора к другому, ожидая каждый момент засады, и теперь были очень обрадованы появившимся солнцем и таким великолепным распоряжением нашего командира.
Задав коням корму, мы развалились во весь рост около этих жующих и фыркающих морд, собираясь вздремнуть.
Жители хутора, очевидно, убежали, так как дом был пуст. По двору, весело копаясь в навозных кучах, суетились куры и важно прохаживался петух. Он высоко подымался на цыпочках и, задрав голову, важно кричал: ку-ку-реку!
– Ты видишь, когда он кричит, он закрывает глаза, – сказал мне юнкер нашего взвода Девель, – а знаешь почему? Потому что он хочет доказать курам, что он это знает наизусть.
Мы все дружно рассмеялись.
– Козлитин, не торчи аистом. Так тебя на сто верст видно. Сядь к трубе! – не успокаивался наш командир.
Солнце светило ярче и ярче. Туман начал ходить по полям белыми волнами, а потом белоснежной пеленой тихо поднялся кверху, открыв степь во всей ее красоте, с живописными хуторами, окруженными ярко-зелеными деревьями. Чудный утренний ветер, который так и обдавал прохладной пахучей струей, разбегался по нивам, лоснившимся, как перелив атласа.
Офицер молодой Богу молится,
Молодой казак домой просится.
Ой да офицер молодой,
Отпусти меня домой,
К отцу, матери родной,
К отцу, матери родной,
До жененки молодой… —
завел наш донец на тонкий голос.
– Да не шуми же ты, Гаврилыч, – прервал его кто-то. – Не видишь – люди спать положились.
Под дружный хруст конских челюстей мы задремали и, вероятно, дремали бы очень долго, если бы внезапный окрик хорунжего не привел нас к действительности:
– По коням!.. Подтянуть подпруги!..
Великий Боже, и почему этот человек такой беспокойный? Ведь так было просто прилечь и заснуть на полчасика!
– Садись!.. Мичудзе, Громов, дозорными вперед. Смотри в оба. Направление на станицу. Гони!
Дозорные галопом выскочили вперед, и взвод двинулся дальше. Перед нами верстах в шести-семи была какая-то небольшая станица с белой колокольней. Из практики мы с большим недоверием относились к колокольням; так как это был великолепный наблюдательный пункт и разъезды, не обратившие на это должного внимания, получали хороший прием от приготовившегося противника.
Разъезд шел по хорошо укатанной дороге. Кругом нас, сколько глаз хватало, ширился волнистый ковер пшеницы, кукурузы и бахчей с дозревавшими арбузами и дынями. Внимательно всматриваясь в даль и наблюдая за всем, что происходило около нас, мы приблизились к станице версты на полторы.
Все было тихо. Высоко в небе плавали два ястреба, высматривая очередную жертву своего аппетита.
– Направо в лаву!.. Пять коней дистанция!.. Снять винтовки!..
Взвод рассыпался в лаву. Дозоры вернулись. Винтовки были сняты, и мы приготовились к стрельбе.
Хорунжий был бывалый казак и в разъездах, не желая терять людей, был очень осторожен.
