Новости любви - Барбара Виктор

Эллиот кладет мне руку на плечо.

– Перестань, Мэгги. Не стоит.

– Ну уж нет, – твердо говорит Куинси, – пусть она продолжает.

Бросая на нее благодарный взгляд, я продолжаю:

– Это был самый обычный день в зоне боевых действий. Мы находились в одном из лагерей беженцев. Палестинский мальчик бродил по развалинам своего дома и искал ботинки. Ботинки были нужны ему, чтобы идти в госпиталь Газы, куда только что отвезли его сестру, у которой взрывом оторвало ноги. Вот я и помогала мальчику искать его ботинки… – Я замечаю, что Грэйсона начинает мутить, однако продолжаю. – Ты помнишь Ринглера, Грэйсон? Это наш телеоператор. Неделей раньше его ранили, но он все равно продолжал работать. В общем, он был с тремя израильскими солдатами. Двое из них были ранены. Один довольно тяжело. Вся голова у него была в крови. Другого ранило в ногу. Понимаешь ли, Грэйсон, медикам было не до них. Потому что медики были заняты третьим солдатом, который находился в болевом шоке… – Слезы катились по моим щекам, повисали на губах. – У наших коллег из ирландского телевидения были свои проблемы. С их ведущим случилась истерика, и я могу его понять. Он был новичок и никогда не видел, как бульдозер каждый день сгребает в яму тела убитых, засыпает, утрамбовывает, а затем роет новую впрок… В тот день убитых было не больше сотни. Они некоторое время лежали в яме, чтобы их могли опознать выжившие родственники и знакомые…

Куинси держит меня за руку. Ее губы плотно сжаты, а глаза блестят.

– Словом, самые обычные дела, – продолжала я. – Никаких особенных причин для беспокойства. Я сидела вместе с Джоем и старалась успокоить себя мыслью, что день уже почти закончился… В этот момент что-то случилось. Вой, крики. Наверное, я была в шоке или вроде этого. Меня, я полагаю, тоже можно понять: ведь я увидела рядом сплошное кровавое месиво. Впрочем, это безусловно был сногсшибательный кадр, наши телезрители были бы в восторге, и мне, пожалуй, следовало бы держать себя в руках.

– Мэгги, – говорит Эллиот, – достаточно!

– Кому достаточно? – интересуется Куинси. – Вам или ей? Она имеет право высказаться. Оставьте ее в покое.

Грэйсон молчит, закрыв лицо ладонями.

– Все дело в том, Грэйсон, – говорю я, дотрагиваясь до его руки, – что даже если мне и присудят «Эмми», я не уверена, что смогу ее принять. Это очень больно, Грэйсон, поверь. Честное слово, мы делали этот материал не для Ай-би-эн. Мы снимали эту войну, потому что это нужно было нам самим – Джою, Ринглеру, мне. Я хотела, чтобы все знали, что там происходит. Все, кто живет-поживает здесь, Грэйсон, и от кого зависят все твои поганые рейтинги. Они должны видеть, что происходит в этом сумасшедшем мире. Они должны знать, что случилось с беднягой Джоем, который оказался посреди этого ада. Я была рядом с ним, Грэйсон, когда это случилось. У меня в руке был микрофон, на меня была направлена камера, но, клянусь тебе, я работала не для тебя и не для Ай-би-эн!

Я едва смогла договорить. Меня душат слезы. Куинси обнимает меня, а Эллиот достает носовой платок и громко сморкается. Появляются Рауль и Педро. Как ни в чем не бывало они меняют скатерть и уносят залитую водой хлебницу, потому что Грэйсон снова опрокинул свой стакан. Эллиот поднимает рюмку и выпивает водку. Он ждет, чтобы Грэйсон что-то сказал и разрядил атмосферу. Куинси закуривает еще одну сигарету и подмигивает мне. Грэйсон несколько раз прокашливается, вытаскивает из-за своего крокодилового ремня мокрую салфетку, бросает ее на стол и смотрит прямо мне в глаза.

– Что меня в тебе восхищает, Мэгги, так это твое исключительное чувство момента. Ты умеешь выбрать время для выступления.

– Если кто и умеет это делать, Грэйсон, так это ты, – возражает ему Куинси. – Разве не ты завел этот дурацкий разговор о деньгах, которые потратили на перевозку Джоя в Штаты?

– Знаешь, Грэйсон, – говорит Эллиот, – а ведь она права. Тебе не мешало бы подумать о людях…

– Да заткнись ты, Эллиот, – огрызается Грэйсон.

– В самом деле, – настаивает Эллиот, – ты хватил лишку. Это мое мнение.

– А кто тебя спрашивал? – зло бросает ему Грэйсон.

– Меня и не надо было спрашивать. Ведь это я послал туда Джоя. Если ты помнишь, он из моего отдела.

– Тебе не мешало бы думать, прежде чем посылать людей туда, где они могут сунуться под гранатомет!

На лице Эллиота отражается боль.

– Я об этом много думал. Что случилось, то случилось. По крайней мере, я не болтаю теперь о том, что вот, дескать, какая жалость, что во время инцидента не работала камера.

– Слушай, Эллиот, – говорит Грэйсон, повышая голос, – я занимаюсь телевидением. Я не сестра милосердия и не учительница воскресной школы. У меня серьезная работа. Я обязан постоянно думать о том, как добыть острый материал, как сделать забойный репортаж. У нас должен быть высокий рейтинг, и мы должны завоевывать побольше премий «Эмми». Иначе не будет прибыли. А если не будет прибыли, то и ты, и Мэгги, и я – мы все вылетим на улицу.

Он гипнотизирует Эллиота взглядом, а Эллиот наливает еще водки, выпивает и опускает глаза. Так, не поднимая глаз, и начинает отвечать.

– В таком случае, – медленно говорит он, – если дело обстоит именно так и тебе наплевать на людей, можешь меня уволить и запихнуть свою прибыль себе в задницу!

– И куда же ты пойдешь, Эллиот? Наймешься к своей супружнице?

– Ладно, поговорили, и хватит! – обрываю я их перепалку.

Мне вовсе не улыбается, если Эллиот из-за меня лишится работы и окончательно попадет в кабалу к своей пристукнутой женушке.

– Мэгги, прелесть моя, – говорит Грэйсон, забирая мою руку у Эллиота, – ты расстроена, Эллиот расстроен, все мы расстроены.

– Действительно, – поддерживает его Куинси, – почему бы нам не оставить эту тему и не разойтись на время? Как ты думаешь, Грэйсон, может, нам немного успокоиться и встретиться позже?

– Что ж, это очень даже рациональное предложение, Куинси. Однако я только хочу, чтобы моя Мэгги знала, что я забочусь о ней, словно о родной. Так оно и есть. У нас на Ай-би-эн иначе не бывает. Мы все одна семья. Поверь, Мэгги, я ночи не спал, когда ты была в Ливане. А когда случилась эта ужасная трагедия, и уже ничем нельзя было помочь, я, естественно, принялся размышлять о том, какую мы все-таки могли бы извлечь из всего этого выгоду. Ведь нет худа без добра. Вот я и хочу, чтобы случившееся пошло на пользу и нашей семье – Ай-би-эн, и твоей карьере, в частности. Кроме того, я размышлял, что можно сделать для бедняги Джоя – во имя памяти о нем, я имею в виду. Мы же не звери. Поэтому мне и хотелось, чтобы репортаж Мэгги с Ближнего Востока был лучшим и взял премию для всей нашей семьи.