Дневник - Генри Хопоу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В последний миг показалось, что бензина не хватит. В гараже я собрал все, что хоть как-то могло воспламениться, поспособствовать качественному горению. В первую очередь разбросал по углам дома баллончики с аэрозольной краской, с освежителем воздуха… даже тюбик суперклея не остался незамеченным. Все, что хорошо горело, по моим догадкам, должно было находиться в доме. Единственное, что я не смог перетащить, но очень хотел — два газовых баллона. Они бы точно очень сильно помогли.
В последний раз я зашел в дом. Бензин хлюпал под ногами, но его заметно поубавилось. В последний раз я извинился перед Полей и попрощался с ней, дав волю слезам.
Выходя на крыльцо, намереваясь зажечь охотничью спичку, горящую даже в воде, краем глаза уловил уголок Полиного телефона, торчащего из-под завала. Я подобрал его и положил в карман.
На крыльце зажег спичку, бросил ее в дом и побежал, когда та только-только подлетала к телу сестренки. Впрочем, долго бежать у меня не вышло — всего несколько шагов, — затем в доме произошел хлопок, почти взрыв. Меня отбросило на несколько метров. Языки пламени, вылетающие из дверного проема, коснулись моих намоченных бензином подошв. Те вспыхнули. Не развязывая шнурок, я стянул обувь с ног. Не обжегся.
Дом полыхал, но только изнутри. От него шел жар.
Я выбежал на дорогу и встал на теплый, остывающий асфальт.
В доме что-то взорвалось — один из баллончиков, потом взорвались и остальные, напоминая не автоматную очередь, но что-то похожее. Одно окно треснуло.
Я завороженно смотрел на пламя, жар которого добирался до моих щек с расстояния почти в двадцать метров, и на дым, черной копотью поднимающийся в небо не такое голубое, как утром, но все еще чистое.
Телефон Поли вибрировал в кармане, но я не замечал его. «Ты горишь как огонь» — снова и снова повторялись слова из песни в моей голове.
Опомниться помог только едва заметный запах жареного мяса и подпаленных волос. Я широко раскрыл глаза, осознав, что на моем носу нет очков (по всей видимости, они слетели во время борьбы и уже сгорали), дотронулся до вибрирующего телефона, и вибрация прекратилась. В тот же миг из рюкзака донеслась мелодия моего телефона. Звонила мама.
— Да, мам… — монотонно произнес я в трубку.
— Илюша, мы с папой видим дым. Соседи опять сжигают покрышки? Скажи «да». Боже, скажи, что с вами все в порядке, а то мы уже не знаем, что и подумать.
— Это не покрышки, — сухо ответил я, словно под гипнозом.
Мама ахнула.
На том конце провода трубку держал уже папа:
— Сын, что происходит?
— Папа, — произнес я и разрыдался, — папа! Пожар! Дом горит! Наш дом горит!
На этом разговор закончился. Я расстроенно посмотрел по сторонам: не было абсолютно никого, только пустая улица да псина, лающая на стопку поленьев вдалеке.
Через несколько минут показались родители. Они летели ко мне, оставив свое барахло на пляже. Папа был в одних шортах (сухих; было жарко, но вода в реке еще не достигла купальной температуры).
— Илюша! — Мама подхватила меня на руки, прижала, поцеловала несколько раз. — Не бойся. Не плачь. Все будет хорошо. Пожарные уже едут. Все будет хорошо.
— Где Полина? — спросил папа. Я заревел пуще прежнего. — Где Поля?!
От слез я ничего не видел, но сумел показать пальцем на красное пятно, которое ранее было домом.
Папа бросился к дому, мама за ним, наказав мне не сдвигаться ни на шаг.
— Нет! Не надо! Вернитесь! Скоро приедут пожарные! — заорал я, поняв их замысел. — Мама!!! Папа!!!
Но они уже вбежали в пламя. Через секунды, протерев слезы, я увидел их в окне. Они держались за руки. Их кожа покрылась волдырями, волос на голове не было уже ни у того, ни у другого. Хоть слезы текли не останавливаясь, хоть на мне не было очков, я прекрасно видел их закрытые глаза. У обоих на лице был нарисован красный смайл, словно краской. Оба подмигнули мне. Позже и это окно разбилось, смайлы пропали, глаза родителей раскрылись. Они смотрели на меня всего долю секунды, а после, добравшись до воздуха, пламя охватило весь дом. Своих родителей я больше не видел.
«Война началась, сучара! Я отомщу тебе! Я заставлю страдать тебя и твоих близких! Ты за это заплатишь!» — произнес я, обращаясь к Козлову и его оберегу, и побежал к шоссе, стирая в кровь пятки, но боли не чувствовал, как не чувствую и теперь. В тот день я потерял значение слова «боль».
На шоссе я был уже в сумерках. Изначально планировал добираться до города на попутках, надеясь, что никто не будет задавать малышу лишних вопросов, а потом — пешком до Курямбии. План мой потерпел крушение, когда в сторону города образовалась многокилометровая пробка, а из города не ехало ни одной машины.
Автомобили стояли на месте. Кто-то сигналил, кто-то моргал фарами. Многие водители выходили из машин и курили. Абсолютно все бранились и узнавали друг у друга, что там (где начинается пробка) стряслось. Все лишь пожимали плечами.
По пустующей встречной полосе я прошел несколько километров до поворота с указателем «ТОРФЯНКА 10КМ». Я навалился на холодный металлический столб указателя на деревню, село или что там за Торфянка, и заметил на себе косые взгляды нервных водителей, не находящих себе места на дороге. Чуть дальше даже встречная, пустая ранее, полоса движения была занята автомобилями. Все стояли… и косились на меня. На всякий случай я прошел в сторону той самой Торфянки и затаился в кювете, где местность уже не освещалась фарами автомобилей.
Сидя на холодной, слегка влажной траве, я
