Уроки милосердия - Джоди Линн Пиколт

В свете уличных фонарей ответ полицейского обрел форму. Слова заполнили все пространство между нами.

— Verschwenden Sie nicht ihr Geld![40] — рявкнул он и швырнул монеты на камни. Потом кивнул в сторону нашего дома — напомнил о том, что мы нарушаем комендантский час.

— Мое золото ничем не хуже, чем у остальных! — гневно крикнул им в спину отец. — Мы найдем кого-нибудь другого, Минка, — пообещал он. — Обязательно найдется в гетто солдат, готовый за деньги поделиться информацией.

Я опустилась на колени и собрала блестевшие на булыжной мостовой монеты.

— Да, папа, — ответила я, зная, что это неправда. Потому что поняла, что сказал солдат.

«Не тратьте понапрасну деньги».

***

На следующий день после маминого исчезновения я отправилась на работу. Несколько девушек отсутствовали, остальные плакали над нашивками. Я села за печатную машинку, попыталась погрузиться в требования-заказы, но ничего не получилось. Когда я сделала опечатку пятый раз подряд, то ударила кулаком по клавишам, и они одновременно взлетели вверх, печатая строку какой-то чепухи, словно весь мир начал говорить одновременно.

Герр Фассбиндер вышел из своего кабинета и застал меня в слезах.

— Ты расстраиваешь других девочек, — заявил он.

Еще бы! Я видела, как некоторые таращатся на меня через окно, которое отделяло мой стол от цеха.

— Иди сюда.

Я прошла в его кабинет и села, как садилась, собираясь записывать под диктовку.

Герр Фассбиндер не стал делать вид, что ничего не знает о вчерашнем Aussiedlung. И не начал успокаивать меня. Просто протянул носовой платок.

— Сегодня будешь работать здесь, — сказал он и вышел, закрыв за собой дверь.

Пять дней я двигалась на работе, как автомат, а потом дома — как привидение, молча ухаживая за отцом, который перестал есть и все время молчал. Бася кормила его с ложечки бульоном, как кормила Меира. Я понятия не имела, как папа выстаивает смену в пекарне, и решила, что его товарищи делают за него то, что он не способен сделать сам. Я не знала, что хуже: в одно мгновение потерять мать или постепенно терять отца.

Однажды вечером, возвращаясь с фабрики, я почувствовала за собой тень — она дышала мне в спину, словно дракон! — однако, оборачиваясь, не видела никого, кроме изможденных соседей, которые спешили попасть домой и закрыть за собой дверь, пока беда не вползла к ним через порог. Тем не менее я не могла отделаться от ощущения, что меня преследуют. Страх все нарастал, удваивался, увеличивался, заполнял каждую клеточку мозга — так поднималось папино тесто, если дать ему достаточно времени. Сердце бешено колотилось. Я ворвалась в квартиру, которая стала неуютной, когда обе мои кузины исчезли, — как будто мы незаконно заняли жилплощадь, а не находились там на правах гостей.

— Бася! — крикнула я. — Папа!

Но, как обычно, мне не повезло: я была дома одна.

Я размотала шарф, расстегнула пальто, но снимать не стала, потому что в квартире отопления не было. Потом сунула в рукав нож — так, на всякий случай.

Из одной спальни — той, где жили мои троюродные сестры, когда мы только переехали, — раздался шум. Я, насколько могла тихо в своих тяжелых ботинках, прокралась по коридору и заглянула в открытую дверь. Одно из оконных стекол было разбито. Я огляделась в поисках камня, но ничего похожего на полу не валялось. Я опустилась на колени и принялась руками сгребать осколки в подол юбки.

Там… Ничего мне не показалось! Краем глаза я заметила метнувшуюся тень.

Я вскочила, стекло с грохотом посыпалось на пол. Я рванула дверь спальни и увидела за ней высокого худого парня, который разбил окно, чтобы спрятаться в квартире. Я выхватила нож из рукава, удерживая его в углу.

— У нас ничего для тебя нет! — воскликнула я. — Ни еды. Ни денег. Уходи!

У парня были глаза как блюдца, рваная и обтрепанная одежда. В отличие от нас, голодающих, у него под рубашкой бугрились мышцы. Он шагнул вперед.

— Стой, или я убью тебя! — воскликнула я и в ту секунду поняла, что способна на это.

— Я знаю, что случилось с твоей мамой, — произнес он.

Я, выдумавшая историю о живом мертвеце, который влюбился в обычную девушку, поверить не могла в те невероятные вещи, что рассказывал парень. Звали его Герш, он был с моей мамой в товарном поезде, который отправили из гетто. Поезд проехал от Лодзи в сторону Коло километров семьдесят, потом всех пересадили в другой состав, который поехал по узкоколейке до Поверче. Когда они приехали, день уже клонился к вечеру, и ночь они провели на заброшенной мельнице в нескольких километрах от города.

Там Герш и познакомился с моей мамой. Она рассказала, что у нее есть дочь — его ровесница, сказала, что волнуется за меня. Мама надеялась, что найдет способ передать весточку в гетто. Еще она спросила, есть ли у Герша там семья.

— Она напомнила мне мою маму, — признался Герш. — Моих родителей забрали во время второй волны выселения. Я надеялся, что нас повезут на работу в то же место, и мы встретимся.

Мы сидели всей семьей: Бася, я и отец, который цеплялся за каждое сказанное Гершем слово. В конце концов, если он здесь, возможно, и мама скоро вернется?

— Продолжай, продолжай! — торопил он.

Герш уставился на коросты на своих руках, губы его задрожали.

— На следующее утро солдаты разделили нас на небольшие группки. Твоя мама с одной группой села в грузовик, а я с еще десятью высокими и крепкими парнями поехал в другом. Мы остановились у большого каменного особняка. Нас отвели в подвал. Все стены его были исписаны, а одно предложение было на идиш: «Тот, кто сюда войдет, живым отсюда не выйдет». Еще там было забитое досками окно… — Герш тяжело сглотнул. — Через него было слышно, что происходит на улице. Подъехал другой грузовик, и один из немцев сообщил тем, кого привезли, что их отправляют на Восток на работы. Но сперва они обязаны вымыться и надеть чистую одежду, которую даже обработали от паразитов. Сидящие в грузовике зааплодировали, и несколько минут спустя мы услышали, как мимо подвального окна прошлепали голые ноги.

— Значит, с ней все в порядке, — выдохнул отец.

Герш опустил взгляд.

— На следующий день меня отправили на работу в лес вместе с другими парнями, которые ночевали в подвале. Уходя, я заметил фургон, припаркованный у дома. Двери были открыты, внутрь вел пандус. На полу лежала деревянная решетка, похожая на те, что бывают в общественных банях. Но мы туда не заходили, поехали на грузовике с брезентовыми бортами. С нами отправились тридцать эсэсовцев. В лесу была вырыта яма. Нам раздали лопаты и приказали копать еще. В начале девятого приехал первый фургон. Похожий на тот, что я видел у особняка. Солдаты открыли дверцу и тут же отскочили в сторону. Из фургона вырвался серый дым. Через пять минут троих из нас отправили внутрь. Я был одним из тех троих… — Он втянул воздух, как будто дышал через соломинку. — Люди внутри отравились газом. Тела были еще теплыми. Они так и продолжали держаться друг за друга. И были в одном белье. Тех, которые остались живы, эсэсовцы добили. После того как мы выгрузили тела, их обыскали на предмет наличия золота, драгоценностей или денег. А потом мы похоронили их в яме. Полотенца и куски мыла, которые им выдали перед помывкой, собрали и отправили назад к особняку для следующей партии.