Контракт на невинность (СИ) - Шварц Анна

В двух шагах от моей кровати стоит смешное прозрачное корытце на колесиках, в котором тихо лежит маленький сверток. Вспомнив внезапно все, я приподнимаюсь на кровати, и чувствую, как начинает кружиться голова, а катетер от капельницы в вене причиняет легкую боль.

Камиль в этот момент открывает глаза и, заметив, что я неуклюже пытаюсь сесть с шумом выдыхает. С каким-то облегчением.

— Цыпа, блин. Лежи, — он встает и укладывает меня обратно, заправив заодно мои спадающие на лицо пряди волос за ухо. Его взгляд внимательно ощупывает меня — словно Камиль пытается понять, все ли со мной в порядке, — лежи, говорю. Или привяжу к кровати. Как себя чувствуешь?

— Слабо. Что случилось? — я растерянно смотрю в темные глаза Камиля, замечая там явный оттенок тревоги. И еще мне кажется, что Камиль сейчас на взводе, — что с малышкой?

— С ней все в порядке, — он отпускает меня, выпрямляясь, — все отлично, я бы сказал. Три с половиной кило, рост — пятьдесят два сантиметра. И она похожа на меня, — сказав это, Камиль чуть сужает глаза, усмехнувшись, — уж извини.

— Дай мне ее посмотреть, — прошу я, и он опускает взгляд в то самое прозрачное корытце.

— Она, похоже, спит. Очень сладко.

— Тогда подвези ближе, чтобы не разбудить.

Камиль двигает ко мне малышку, и я, снова приподнявшись на локте, заглядываю внутрь ее смешной кроватки. Не знаю, материнский ли это инстинкт или нет, но стоит мне увидеть крохотное круглое личико с недовольно надутыми губками, и темной прядью волос на макушке, как у меня начинает щекотать в груди от умиления. Я невольно улыбаюсь. Она такая смешная и милая. Кажется, она действительно совершенно не похожа на меня, и это даже в каком-то роде забавно.

— Привет, маленькая, — я осторожно глажу ее по ручке, — прости, что не обняла тебя, когда ты появилась на свет.

Я перевожу взгляд на Камиля — он в это время отходит к окну, взъерошивая пальцами себе волосы. Да, он определенно напряжен. Я чувствую это даже отсюда.

— Камиль?

— М?

— Что со мной случилось?

— С тобой? — он смотрит на меня, — ты едва не отправилась на тот свет, Ева. У тебя открылось кровотечение, упало давление, и ты сразу же отключилась. Твою мать, — он внезапно ругается, и потом еще тише выдыхает что-то матерное. Поставив локти на подоконник, Камиль устало трет лицо, — ладно. Это в прошлом.

Я испуганно перевариваю сказанное, закрыв рот. Да, я помню странную слабость и головокружение в родах, очень сильную боль в животе, но даже подумать не могла, что это обернется подобным. Мне становится дико страшно, хотя, самое страшное уже действительно осталось в прошлом, раз я очнулась.

Моя дочь могла бы лишиться мамы. А что, если с Камилем что-то бы случилось… потом?

Наверное, в это мгновение до меня впервые доходит, что чувствовал Камиль, когда я впервые рассказала ему о своей беременности. Ребенок, оставшийся без родителей — это ужасно. И мы оба это понимаем, как никто другой. Но тогда я была излишне самоуверенной.

— Прости меня, — вырывается у меня и Камиль поднимает голову, посмотрев на меня, как на умалишенную.

— Ты угораешь, цып? — у него вырывается усмешка и он снова подходит ко мне, передвинув кресло так, чтобы усесться прямо напротив, — честно говоря, ты мне дочерта наговорила, пока была в полубессознательном состоянии. Я не хочу это еще раз слышать.

— Например?

— Из приятного я помню только признание в любви. Остальное хочу забыть.

У меня дергается уголок губ.

— Это правда. Я про любовь… Мне сегодня снился сон, перед тем, как я очнулась — там я маленькой гуляла с мамой по зоопарку, и она держала меня за руку. Мне было ужасно уютно. Наверное, так чувствуют себя только дети, когда для них родитель — это весь мир и в нем безопасно… и они знают, что мама и папа их обязательно защитят от всех бед. Когда я проснулась, то увидела, что на самом деле я держала тебя за руку. И внезапно поняла в тот момент — теперь ты стал для меня тем человеком, с которым мне так же хорошо, как было в детстве.

Я вздыхаю, сделав паузу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— А ты что мне тогда сказал на это признание?

Камиль в ответ как-то криво улыбается.

— Я тогда говорил Зайцеву, что если ты не очнешься — я его замурую в бетонные стены этой клиники, несмотря на нашу многолетнюю дружбу. Был занят другими, вещами, короче. Вообще, я не знаю, как чувствую себя дети, которых любят родители и что такое безопасный мир. У меня немного другие воспоминания о детстве.

— Ты не умеешь любить, потому что не знаешь, что это такое, — подвожу итог я, пожав плечом. Вряд ли Камиль действительно понимает, что такое любовь, и вряд ли я когда-нибудь услышу от него слова признания, но я счастлива и от того, что просто жива и сейчас рядом с ним.

— Да? — Камиль приподнимает на секунду брови, глядя на меня, — если честно, ты единственный человек, с кем мне комфортно и за которого я готов убивать. Если мне осталась пара месяцев — я их проведу с тобой, а не с кем-то другим. Если останется вся жизнь — тоже, и мне нахер никто больше не нужен. Если это не любовь, то я хрен знает, цыпа. Что случилось с твоей матерью?

Я не успеваю осознать внезапное признание Камиля, как он задает новый вопрос. Я теряюсь, пытаясь унять бурю чувств, охвативших меня в этот момент, но, все же, отвечаю:

— Честно говоря, никто не знает. Отец считает, что она ушла от нас. Но на самом деле она однажды просто не вернулась домой. Ничего не предвещало…поэтому, я думаю, что ее просто нет на этом свете. Она очень любила меня и Лялю. Вряд ли она бросила бы нас вот так.

Мы некоторое время молча смотрим друг на друга.

— Ясно, — произносит Камиль и я благодарна ему за то, что он не начал строить предположения и давать мне ложные надежды, как это бывало, когда я рассказывала эту историю знакомым. Это только тревожило старые раны.

В этот момент дверь со стуком распахивается и в палату бодро заходит Зайцев с шишкой на лбу.

— Ну, доброе утречко, — громко объявляет он, а я про себя обозленно рычу, думая, что он разрушил такой прекрасный момент между мной, Камилем и нашей малышкой, — Евик, слава богу. Рад видеть тебя в сознании, и твой яростный взгляд. Значит, ты идешь на поправку. Я ненадолго.

Он подходит к корытцу и склоняется над малышкой.

— Очень миленький ребенок. Чаще всего я достаю деток пострашнее, а у вас, похоже, модель вырастет. Температура в порядке, в памперсе вас уже ждут первые какашки. Они страшные, но это нормально. Дальше будут симпатичнее. Советую разбудить, покормить и подмыть. Как себя чувствуешь, Ев?

— Нормально. Относительно нормально, потому что у меня дикая слабость.

— Немудрено, после того, что с тобой было. Придется тебе у нас задержаться подольше, но я уверяю, что этот несдержанный человек тебе обеспечит тут комфортное пребывание, — Зайцев кивает на Камиля, и тот мрачно смотрит куда угодно, только не на него, полностью игнорируя, — слышь, Камиль? Может, обернешься? У меня для тебя тоже кое-что есть.

Камиль поднимается с кресла, выпрямляясь и поворачиваясь к врачу. Со стороны они смотрятся комично. Пухлый, низкий Зайцев, дышащий в грудь здоровому мужику с татуировками на руках. В эту самую грудь врач и впечатывает какие-то листы бумаги.

— На. Твои результаты анализов и последнего осмотра. Ты их не отправляй в шредер сразу, а загляни. Там для тебя сюрприз.

— На хер мне сюрпризы, — резко отвечает Камиль, небрежно открывая скрепленные между собой листы бумаги.

— Не кипишуй раньше времени. Я не про новообразования, или что-то в этом роде. Это б была слишком хреновая шутка, а мой лоб вчера и так неудачно встретился со стеной.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Потому что ты чуть не просрал Еву, хотя я тебе ее доверил, — произносит Камиль, а я в шоке округляю глаза. Он что, избил врача? Ну вообще…

— Читай уже давай.

Камиль и он замолкают. Я только слышу в почти полной тишине шуршание листов бумаги. И замечаю, как на лице Камиля калейдоскопом меняются эмоции. Сначала — равнодушие. С таким видом смотрят на квитанции в почтовом ящике. Потом я замечаю, как он едва хмурится. Его внимание застывает на одной странице, и Камиль спустя время поднимает на Зайцева взгляд, в котором что-то большее, чем просто удивление.