Ржев – Сталинград. Скрытый гамбит маршала Сталина - Вячеслав Меньшиков

Побагровевший Гитлер осыпал своего начальника генерального штаба бранью. Дни Гальдера на его посту отныне были сочтены.

Все они во главе с фюрером, вознамерившиеся было разбить войска под командованием Жукова, сами оказались побитыми и в бессильной ярости набрасывались друг на друга. Они искали виновных у себя, размахивали кулаками после битвы, втайне боясь признаться – выдающийся стратег Г. К. Жуков нанес сокрушительное поражение вермахту, в то время когда, казалось, Германия достигла зенита своих успехов, гитлеровская солдатня как раз в эти дни увидела наконец Волгу, Сталинград и стала карабкаться на Кавказские горы». [15]

В этом месте есть смысл напомнить читателям один ответ начальника Генштаба Красной армии генерал-полковника Александра Михайловича Василевского. На вопрос: «Когда для вас был самый тяжелый день Великой Отечественной войны?», он, недолго раздумывая, ответил: «23 августа 1942 года, когда я был представителем Ставки ВГК под Сталинградом».

А паническая запись у другого начальника генерального штаба сухопутных войск немецкого генерала Франца Гальдера, приведенная выше, о полном израсходовании введенных сил под Ржевом, появилась в его дневнике 24 августа 1942 года. И это далеко не случайно! То есть в ответ на мощнейший удар гитлеровцев по Сталинграду 23 августа 1942 году по приказу советской Ставки ВГК последовал не менее сильный ответный удар под Ржевом. И такие действия были не просто совпадением военных обстоятельств на фронтах, а являлись хорошо продуманным ударом, предусмотренным замыслом советского военного командования. Хотя, опять же, к великому сожалению, такие атаки на Ржевско-Вяземском плацдарме, как нужные ответные действия на наступление войск противника, случавшиеся и на других советских фронтах, имели очень тяжелые последствия – большое число погибших на поле боя советских воинов.

В то же время постоянные и необходимые атаки дивизий Красной армии на западном оперативном направлении советских фронтов, конечно, предотвращали переброску резервов противника на юг, где они могли бы отрицательно повлиять на ход Сталинградской битвы. То есть действия под Ржевом были прочно привязаны к действиям под Сталинградом, и наоборот.

Вот как об этом вспоминает полковник А. Г. Синицкий, бывший в те годы начальником отделения разведотдела Калининского фронта:

«Планируя летнюю кампанию 1942 года, гитлеровское командование решило главный удар нанести на юге. Там накапливались основные силы и средства немецко-фашистских войск. Однако было бы неправильным полагать, что северо-западное направление оказалось забытым. Гитлеровцы по мере возможности старались укреплять и его.

Я уже говорил о том, что мы имели категорический приказ немедленно докладывать в Генеральный штаб обо всех случаях снятия с нашего участка фронта вражеских соединений, ибо любое из них могло вскоре оказаться под Сталинградом. Мы, естественно, так и поступали.

И вдруг в октябре 1942 года мы получаем донесение от начальника разведывательного отдела 3-й ударной армии о том, что на переднем крае появилась – именно появилась, а не убыла – еще одна дивизия противника. Вначале подумали, что здесь вкралась ошибка. Сразу же направили во вражеский тыл разведывательные группы, организовали несколько засад, разведок боем, в ходе которых были захвачены пленные, штабные документы. Они подтвердили, что на наш участок из-под Ленинграда действительно переброшены три дивизии: танковая, моторизованная и пехотная.

Чуть позже мы получили сведения о том, что в районе Витебска и Смоленска появилось еще семь вражеских дивизий, переброшенных из Германии и Франции. Первое время мы недоумевали. Казалось бы, в Сталинграде идут решающие бои, а противник перебрасывает войска на вроде бы второстепенный участок. Наши сомнения в определенной мере рассеял начальник разведотдела Калининского фронта полковник Е. В. Алешин:

– Думаю, что гитлеровцы считают судьбу Сталинграда решенной и опасаются, что мы можем здесь нанести ответный удар: вбить клин между немецкими группами армий “Центр” и “Север”, чтобы как-то компенсировать поражение на Волге.

– Значит, зимой будем снова наступать? – спросил кто-то из нас.

Евгений Васильевич ничего не ответил на этот вопрос. Но мы и сами чувствовали, что именно таковы планы нашего командования. Постепенно накапливались на складах боеприпасы и продовольствие, пополнялись и в ряде случаев переформировывались части и подразделения. Правда, потребности фронта удовлетворялись далеко не полностью, но ведь и само слово “накапливать" подразумевает сбор чего-то по каплям. О характере предстоящих боевых действий говорили и задачи, ставившиеся перед разведывательным отделом.

Командующий фронтом генерал-лейтенант М. А. Пуркаев и начальник штаба фронта генерал-лейтенант М. В. Захаров требовали от нас данных об обороне противника не только на переднем крае, но и в глубине расположения вражеских войск. Есть ли там рубежи, подготовленные для обороны? Каково состояние дорог и мостов?

Неоценимую помощь в сборе и подготовке этих данных нам оказывали авиаторы. Они практически ежедневно вылетали на выполнение заданий. От них к нам поступали аэрофотоснимки. С учетом данных, получаемых от летчиков, мы планировали и готовили действия разведывательных групп во вражеском тылу: засады на дорогах, внезапные налеты на штабы и узлы связи. Все это позволяло нам получать достаточно обширную и разнообразную информацию». (См.: Синицкий А. Разведчикам ошибаться нельзя. – М.: Воениздат, 1987. http://militera.lib.ru/memo/russian/sinitsky_ag/index.html)

Сегодня становится однозначно понятно, что было бы невозможно окружить немцев под Сталинградом, не ведя боевых действий под Ржевом. Операции «Монастырь», «Уран», «Марс» и другие сражения на Ржевско-Вяземском плацдарме своевременно увязывались в Ставке ВГК с выполнением одной задачи – нанесением фашистам такого удара, который бы окончательно вырвал стратегическую инициативу из рук гитлеровцев, а также коренным образом изменил ход Великой Отечественной войны. Все попытки Гитлера помочь окруженным частям своей 6-й армии в междуречье Волги и Дона решительно пресекались ответными действиями Красной армии и стали началом развала немецкого Восточного фронта.

ИЗ ДНЕВНИКА ГАЛЬДЕРА

«22 сентября 42 года

Оценка противника. Неослабевающее, интенсивное движение поездов на железнодорожных участках от Москвы в направлении Зубцова и от Бологое к Великим Лукам, с вероятным продолжением в район Нелидово, позволяет предположить, что противник продолжает усиливаться и пополнять свои войска как перед восточным, так и перед западным и северо-западным участками фронта 9-й армии…» (Выделено мной. – В. М.) [16]

То есть даже самые строгие подсчеты вооружений, говорившие о меньших силах и средствах, задействованных под Сталинградом в сравнении с Ржевским выступом, были мастерски замаскированы под отвлекающей операции не для того, чтобы попытаться ликвидировать вытянутый к Москве фашистский плацдарм. Бо́льшее число авиации, боеприпасов, «катюш» и др., направленных Ставкой под Сталинград, несомненно говорит о том, что никакого «второго», «решающего» наступления в 42-м году под Ржевом реально не предполагалось!

Финал стратегического замысла Ставки ВГК с самого начала планировался именно в междуречье Волги и Дона, так как там образовался самый слабый участок немецкого Восточного фронта, который как бы требовал нанести по нему мощный удар: окружить и уничтожить 6-ю армию Паулюса.

О постановке под Ржевом таких задач, как безусловное освобождение Ржева и разгром 9-й армии Моделя, говорит хотя бы судьба следующей планировавшейся на западном направлении операции дивизий Красной армии – «Юпитер». Ответ на вопрос, хотела ли советская Ставка ВГК осуществить ее в действительности, дает член Военного совета 1-й танковой армии, сражавшейся на Калининском фронте, генерал-лейтенант танковых войск Николай Кириллович Попель в своей книге «Танки повернули на запад». Одной из бригад 3-го механизированного корпуса там командовал подполковник В. М. Горелов. Между ними состоялся многозначительный разговор:

«Попель:

– Видимо, немцы утекут из Ржевского кувшина. Досадно, конечно. Но ведь не смогли они уйти отсюда в конце ноября, в декабре. Наоборот, подбрасывали пехоту.

– Любопытная ситуация, – задумался Горелов.

И неожиданно спросил: