Творения - Лактанций

11. 1. И вот те люди, которые нравами своими уподобляются своим богам, поскольку справедливость тяжела и трудна, то самое нечестие свое, которое проявляют они при прочих обстоятельствах, направляют против праведных. Справедливо пророки называют таких людей зверями.[540] 2. Прекрасно сказал Марк Туллий: «Ведь если нет человека, который не предпочел бы смерть превращению в некое подобие зверя, то насколько несчастнее иметь в образе человека дикую душу, пусть даже у него и оставался бы ум человека? Мне кажется это настолько же бедственным, насколько душа превосходит тело».[541] 3. И вот они гнушаются телом зверей, хотя сами гораздо свирепее их, и восхищаются тем, что рождены людьми, хотя ничего от человека не имеют, кроме внешности и прямой фигуры. 4. Какой Кавказ, какая Индия, какая Гир — кания порождали когда‑нибудь столь свирепых, столь кровожадных животных? Ведь ярость всякого зверя бушует только до пресыщения чрева, когда же утоляется голод, она сразу же исчезает. 5. Тот истинно зверь, по чьему приказу

Черная кровь повсюду течет…[542]

Всюду ужас, и скорбь, и смерть многоликая всюду)

6. Никто не в состоянии описать свирепость того зверя, который, пребывая в одном месте, зубами своими не только по всей земле раздирает тела человеческие, но и крушит даже кости, обращая их в прах, чтобы не оставить возможности предать земле останки. Как будто бы те, кто исповедуют Бога, стремятся к тому, чтобы люди приходили на их могилы, а не к Богу. 7. Какая же ярость, какая свирепость, какое исступление, когда живым отказывают в свете, а мертвым — в земле! И я утверждаю, что нет несчастнее тех людей, кого необходимость заставила стать прислужниками чужой свирепости и исполнителями нечестивого приказания. 8. Ведь это было не почестью, не повышением в должности, но осуждением человека на муки, на вечную казнь Божию.

9. Невозможно обстоятельно поведать, что каждый [из гонителей] совершал по всей земле. Ибо какое число томов способно вместить столь бесчисленные, столь разнообразные виды жестокости? Ведь каждый, получив власть, свирепствовал сообразно своим нравам. 10. Одни совершали больше, чем им было приказано, из‑за излишней боязливости; другие из‑за собственной ненависти к праведным; некоторые — по природной дикости их характера; иные — чтобы понравиться и такой службой проложить себе дорогу к более высокому положению. Кто‑то был склонен к убийствам, как один человек во Фригии, который сжег весь народ вместе с домом собраний. 11. Но тот был более жесток, кто хотел выглядеть более милосердным. Тот воистину является самым дурным человеком, кто скрывает свой облик под личиной мнимой кротости. Тот более опасный и более жестокий мучитель, кто решил никого не убивать. 12. Так вот, нельзя высказать, какие и насколько тяжелые виды пыток выдумали судьи такого рода, чтобы воплотить свой замысел. 13. Впрочем, они совершают это не столько для того, чтобы можно было похвалиться, что они не убили никого из числа безвинных (ибо я сам слышал, как некоторые похвалялись, что их участие в этом деле было бескровным), но и чтобы не оказаться побежденными, когда бы те [христиане] стяжали добродетели своей славу. 14. И вот, придумывая виды пыток, они не думали ни о чем другом, кроме как о победе. И действительно, они считают это войной и сражением. 15. Я видел в Вифинии наместника, охваченного удивительной радостью, словно бы он одержал верх над неким варварским народом: ибо увидел, что умер наконец один [христианин], после того как тот держался в течение двух лет [per biennium], с великой доблестью противостоя истязаниям. 16. И вот они сражаются, чтобы победить, и причиняют телам исключительные муки, не гнушаясь ничем, лишь бы истязаемые не умерли, как если бы только смерть делает [христиан] счастливыми, и будто бы чем более тяжелыми оказываются пытки, тем большую славу добродетели они приносят. 17. И вот эти упрямые в своей глупости люди приказывают тщательно заботиться об истязаемых, чтобы их тела восстанавливались для новых мучений и кровь пополнялась для нового пролития. Что может быть столь благочестивым, столь добродетельным, столь человечным? Столько заботы они не проявляют даже в отношении тех, кого любят. 18. Таково учение [их ложных] богов, на такие дела они толкают своих почитателей, таких священнодействий требуют, чтобы страшные человекоубийцы вели нечестивые судилища против благочестивых. Ведь составлены и святотатственные законы, и несправедливые сочинения юристов. 19. Доми — ций собрал в семи книгах О службе проконсула нечестивые постановления императоров, чтобы было известно, каким пыткам подлежит подвергать тех, кто исповедуют себя почитателями [Всевышнего] Бога.

12.1. Что делать с теми, кто страдания, которые приносили древние тираны невинным, называют правом? И хотя они были учителями несправедливости и жестокости, все же хотели казаться справедливыми и благоразумными, — слепцы, тупоумные и не знающие ни сути, ни истины! 2. Неужели до такой степени не видна вам справедливость, о пропащие души, что вы приравниваете ее к ужасным преступлениям? Неужели до такой степени у вас исчезла невинность, что вы осуждаете ее на простую смерть? Выше всех подвигов — не совершать ни одного преступления и оберегать чистое сердце от всякого общения с преступлением. 3. И поскольку мы ведем разговор с почитателями богов, пусть будет дозволено оказать вам добрую услугу с вашей же помощью. Ибо в этом состоит наш закон, наша обязанность, наша религия. Если мы покажемся вам мудрыми, подражайте нам; если же глупыми — презирайте и даже осмеивайте, если угодно. Ведь нам и глупость наша послужит на пользу. 4. Зачем вы осмеиваете нас? Зачем унижаете? Мы не завидуем вашей мудрости, мы предпочитаем нашу глупость и ценим ее. Мы полагаем, что нам будет полезно прислушаться к вам и обратить все против вас, тех, кто нас ненавидит.

5. У Цицерона в том споре, который Фурий[543] вел против справедливости, есть место, которое не противоречит истине: «Предположим, что есть два человека, один из которых порядочный, милосердный, весьма справедливый и исключительно честный, а другой злой и дерзкий. И вот если государство впадет в такое заблуждение, что того доброго мужа сочтут преступником, негодяем и злодеем, а второго, который негодяй, напротив, посчитают человеком честным и справедливым, и вследствие этого предубеждения все граждане начнут того доброго мужа хватать, тащить, отсекать ему руки, выкалывать глаза, осуждать, вязать, жечь огнем, изгонять, лишая всего, и, наконец, с полным правом сочтут его самым негодным человеком, 6. а того негодяя, напротив, станут восхвалять, славить, уважать, станут воздавать ему всякие почести, отдавать власть и богатство, и, наконец, сочтут его лучшим из всех, достойным всякого блага мужем, то кто бы был столь глуп, чтобы сомневаться, на чьем месте он предпочел бы оказаться?»[544]7. Цицерон, в самом деле, привел этот пример, словно бы предчувствуя, какие на нас обрушатся несчастья и что случиться со справедливостью. Ведь все это из‑за превратности заблудших терпит наш народ. 8. Смотрите, в каком заблуждении оказалось государство или даже весь мир, что преследует, истязает и лишает жизни добрых и праведных людей, как если бы они были злы и нечестивы. 9. Ведь он, [Цицерон], говорит, что нет никого столь глупого, кто бы стал сомневаться, чье место предпочтительнее, чтобы тот, кто рассуждал против справедливости, понял, что мудрый предпочитает быть злым с хорошей репутацией, нежели добрым с плохой. 10. В нас же нет того безумия, чтобы предпочитать ложное. Или наше представление о добре зависит от заблуждений народа, а не от совести нашей или суждения Божьего? Или нас соблазнит когда‑нибудь какое‑то счастье, так что мы истинному благу со всеми несчастьями станем предпочитать ложное со всевозможным благоденствием? 11. Пусть цари сохраняют царства свои, пусть богатые сберегают богатства свои, как говорил Плавт.[545] Пусть берегут благоразумие свое умные, нам же оставят глупость нашу, которая есть мудрость, что ясно даже из того, что мудрецы завидуют нам из‑за нее. 12. Ведь кто завидует глупцу, если не тот, кто еще безумнее? Эти же [язычники] не столь глупы, чтобы завидовать глупцам, но, наоборот: тем, что усердно и истово нас преследуют, они признают, что мы не безумцы. 13. Ведь почему они столь жестоко нас преследуют, если не потому, что боятся, как бы в дни, когда окрепнет справедливость, они не были бы забыты вместе со своими гнилыми богами? Если же почитатели богов мудры, а мы глупы, то зачем бояться, что безумные увлекут за собой мудрых?

13. 1. Число наше постоянно возрастает за счет почитателей богов и никогда, даже во время гонения, не уменьшалось, поскольку хотя люди и могут ошибаться, все же не могут отвернуться от Бога, ибо крепка истина силой своей. Кто же столь неразумен и столь слеп, чтобы не увидеть после этого, на чьей стороне находится мудрость? 2. Но язычники, ослепленные злобой и бешенством, не видят этого и считают безумцами тех, кто, хотя и могут избежать мучений, все же предпочитают пытки и смерть. Между тем из этого они могли бы понять, что не является глупостью та религия, к которой со всего мира с единодушием стекается такое множество народа. 3. Если женщины по слабости могут поколебаться [в вере] (ведь иногда язычники зовут [христианство] женским или старушечьим суеверием), то мужчины вполне разумны. Если дети и юноши беспечны из‑за возраста, то взрослые и старики обладают твердым суждением. Если один город безрассуден, то бесчисленное множество остальных, как бы то ни было, не может быть безумно. 4. Если одна провинция, один народ лишены благоразумия, то все остальные неизбежно имеют рассудок. 5. И вот поскольку Божественный закон принимается от востока до запада, и поскольку всякий пол, всякий возраст, всякий народ и область единодушно служат Богу с одинаковым терпением, с одинаковым пренебрежением к смерти, то [язычникам] следует понять, что есть в той религии некий смысл, ибо не без причины ее защищают до самой смерти, понять, что она обладает неким фундаментом и прочностью, ибо эта религия не только не рушится под пытками и мучениями, но, напротив, постоянно возрастает и становится более крепкой. 6. Этим изобличается также и злоба тех, кто полагают, что они полностью ниспровергнут религию [истинного] Бога, если опорочат людей. Но ведь перед Богом можно покаяться, и нет ни одного столь скверного почитателя Бога, который бы, имея возможность, не вернулся к милости Божией, к тому же с еще большим благоговением. 7. Ибо сознание греха и страх наказания делают человека более религиозным, и вера более прочна, если укрепляется раскаянием. 8. Если же сами [язычники] считают, что когда боги гневаются на них, их все же можно умилостивить подарками, жертвами и благовониями, так что же, почему же они считают нашего Бога столь жестоким и столь непримиримым, что им кажется, будто тот уже не может быть христианином, кто по принуждению поклонится богам их? Неужели они думают, что замаравшие однажды душу станут совершать по собственной воле то, что сделали под пыткой? 9. Кто добровольно станет исполнять то, что сделал по несправедливому принуждению? Кто, увидев раны на теле своем, не возненавидит еще больше богов, из‑за которых несет на себе печать долгих мучений и следы увечий?