Творения - Лактанций

13. 1. Число наше постоянно возрастает за счет почитателей богов и никогда, даже во время гонения, не уменьшалось, поскольку хотя люди и могут ошибаться, все же не могут отвернуться от Бога, ибо крепка истина силой своей. Кто же столь неразумен и столь слеп, чтобы не увидеть после этого, на чьей стороне находится мудрость? 2. Но язычники, ослепленные злобой и бешенством, не видят этого и считают безумцами тех, кто, хотя и могут избежать мучений, все же предпочитают пытки и смерть. Между тем из этого они могли бы понять, что не является глупостью та религия, к которой со всего мира с единодушием стекается такое множество народа. 3. Если женщины по слабости могут поколебаться [в вере] (ведь иногда язычники зовут [христианство] женским или старушечьим суеверием), то мужчины вполне разумны. Если дети и юноши беспечны из‑за возраста, то взрослые и старики обладают твердым суждением. Если один город безрассуден, то бесчисленное множество остальных, как бы то ни было, не может быть безумно. 4. Если одна провинция, один народ лишены благоразумия, то все остальные неизбежно имеют рассудок. 5. И вот поскольку Божественный закон принимается от востока до запада, и поскольку всякий пол, всякий возраст, всякий народ и область единодушно служат Богу с одинаковым терпением, с одинаковым пренебрежением к смерти, то [язычникам] следует понять, что есть в той религии некий смысл, ибо не без причины ее защищают до самой смерти, понять, что она обладает неким фундаментом и прочностью, ибо эта религия не только не рушится под пытками и мучениями, но, напротив, постоянно возрастает и становится более крепкой. 6. Этим изобличается также и злоба тех, кто полагают, что они полностью ниспровергнут религию [истинного] Бога, если опорочат людей. Но ведь перед Богом можно покаяться, и нет ни одного столь скверного почитателя Бога, который бы, имея возможность, не вернулся к милости Божией, к тому же с еще большим благоговением. 7. Ибо сознание греха и страх наказания делают человека более религиозным, и вера более прочна, если укрепляется раскаянием. 8. Если же сами [язычники] считают, что когда боги гневаются на них, их все же можно умилостивить подарками, жертвами и благовониями, так что же, почему же они считают нашего Бога столь жестоким и столь непримиримым, что им кажется, будто тот уже не может быть христианином, кто по принуждению поклонится богам их? Неужели они думают, что замаравшие однажды душу станут совершать по собственной воле то, что сделали под пыткой? 9. Кто добровольно станет исполнять то, что сделал по несправедливому принуждению? Кто, увидев раны на теле своем, не возненавидит еще больше богов, из‑за которых несет на себе печать долгих мучений и следы увечий?

10. Случилось так, что, когда был Богом дан мир, все, кто спаслись бегством, возвратились, и к ним прибавился новый народ, увлеченный чудесной добродетелью. 11. В самомделе, когда народувидит, что люди были истерзаны различными пытками, но среди утомленных мучителей торжествует непобежденная терпеливость, все поймут, в чем дело, поймут, что ни единодушие столь многих людей, ни стойкость умирающих не бессмысленны, что одно терпение не могло преодолеть такие мучения без участия Бога. 12. Разбойники и крепкие телом мужи не могут переносить такие истязания, они кричат и издают стоны, ибо не хватает им терпения, вдохновленного [Богом]. Наши же, да умолчу я о мужчинах, дети и женщины побеждают палачей своих молчанием, заставить застонать их не может даже огонь. 13. Римляне гордятся Муцием [Сцеволой] и Регулом.[546] Один из них, [Регул], предал себя врагам на растерзание, поскольку считал позорным жить в плену. Другой, [Муций], будучи захвачен врагами, когда увидел, что не избежать ему смерти, положил руку в очаг, так что поступком своим умилостивил врага, которого хотел убить, и этой мукой обрел снисхождение, которого не заслуживал. 14. Смотри же, как слабые женщины и незрелые возрастом дети терпят приносимые телам их муки и терзания, причем переносят их не по необходимости, ибо этого можно было избежать, если бы они захотели, а добровольно, ибо уповают на Бога. 15. Это и есть истинная добродетель, которую кичливые философы превозносят не делом, а пустословием, рассуждая, будто ничто так не соответствует значимости и твердости мудрого мужа, как его постоянство в собственном мнении вопреки всем страхам, когда он готов скорее быть мучимым и убитым, нежели нарушить слово, отказаться от [праведного] дела или совершить, под страхом ли смерти или сильной боли, что‑то несправедливое. 16. Пожалуй, им покажется, что Флакк [Гораций] безумствовал, когда говорил в лирических песнях:

Кто прав и к цели твердо идет, того

Ни гнев народа, правду забывшего,

Ни взор грозящего тирана

Ввек не откинут с пути[547]

17. Ничего не может быть справедливее этих слов, если отнести их к тем людям, кто не избегает ни пыток, ни даже смерти, лишь бы не изменить вере и истине, кто не боится ни тиранических предписаний, ни мечей наместников, лишь бы твердостью сердца отстоять истинную и подлинную свободу, в чем и заключается [настоящая] мудрость. 18. В самом деле, кто столь заносчив и столь надменен, что запретит мне поднимать к небу глаза? Кто заставит меня почитать то, что я не хочу, или не почитать того, что я хочу? 19. Что же со мной станет, если даже то, что исходит от моей воли, будет зависеть от чужого желания? Никто не принудит нас к этому, если у нас будет мужество презреть смерть и страдания. Если мы сохраняем такую твердость, то почему нас считают безумными, когда мы следуем тому, что славят философы? 20. Правильно все‑таки сказал Сенека, обличая непоследовательность людей: «Высшей добродетелью им кажется великий дух, а между тем они считают безумцем того, кто презирает смерть. В этом как раз и заключается высшая превратность».[548] 21. Но эти почитатели пустых религий считают все это безумием, ибо не ведают они истинного Бога. Эритрейская Сивилла называет их глухими и безумными,[549] ибо не слышат они и не ведают божественного, а страшатся и почитают глину, их же руками выделанную.

14. 1. То обстоятельство, что [язычники] считают тех, кто [поистине] мудры, безумцами, имеет серьезную причину, ибо не без оснований они заблуждаются. Нам следует это раскрыть со всем старанием, чтобы они, если это возможно, признали наконец свои заблуждения. 2. Справедливость по природе своей имеет некоторый вид безумия, что я могу подтвердить свидетельствами как божественными, так и человеческими. Но, пожалуй, ничего мы не добьемся в этом плане, если только не докажем на основании их же авторов того, что нельзя быть справедливым и, следовательно, истинно мудрым, чтобы не казаться глупцом.

3. Кто не знает, какова сила доводов Карнеада, философа школы академиков, каково его красноречие, каково остроумие, тот может узнать это из высказывания Цицерона или Луцилия, у которого Нептун, рассуждая о труднейшем вопросе, говорит, что он не сможет в нем разобраться, если Орк не отпустит к нему Карнеада. Будучи послан афинянами в Рим в качестве посла, Карнеад в присутствии Гальбы и Като — на Цензора, великих в то время ораторов, произнес пространную речь о справедливости.[550] 4. На следующий же день он опроверг свои положения противоположными утверждениями, и справедливость, которую днем раньше он столь прославлял, ниспроверг, и притом не доказательной речью философа, чьи убеждения должны быть прочными, а суждения отличаться постоянством, но как бы ораторским упражнением, при котором защищается как та, так и другая сторона. Обычно он поступал так, чтобы опровергать мнения других людей, отстаивающих любое положение. 5. Эту речь, в которой ниспровергалась справедливость, у Цицерона вспоминает Фурий, для того, я думаю, чтобы, поскольку он рассуждал о государстве, защитить и восславить справедливость, без которой государство обойтись не может. Карнеад же, чтобы опровергнуть Аристотеля и Платона, поборников справедливости, в той первой своей речи собрал все, что они говорили в защиту справедливости, чтобы можно было это [позднее] ниспровергать, как он и поступил. 6. Ибо легко было поколебать справедливость, не имевшую корней, поскольку не было тогда на земле никакой справедливости: если бы она существовала, то философы определили бы, что она собой представляет и какова она. 7. О, если бы столь многие и столь великие мужи имели бы столько же знания для защиты высшей добродетели, начало которой в религии, а итог в равенстве [in aequitate], сколько у них было красноречия и силы духа! Но те, кто не знает первого, не могут постичь и второго.

8. Я прежде хочу четко и кратко представить, в чем состоит справедливость, чтобы стало ясно, что философы не знали справедливости, [а значит] и не могли защищать то, чего они совершенно не ведали. 9. Хотя справедливость заключает в себе все добродетели, две из них все же являются важнейшими, поскольку не могут быть ни оторваны от нее, ни отделены. Это благочестие и равенство. Ибо верность, умеренность, честность, невинность, непорочность и прочие подобные им [добродетели] могут благодаря природе или наставлениям родителей оказаться и у тех людей, которые [вовсе] не ведают справедливости, как [это] постоянно и было. 10. Ведь древние римляне, которые обычно славились справедливостью, прославлялись все же именно этими добродетелями, которые, как я сказал, могут происходить от справедливости, а могут быть отделены от этого источника. 11. Благочестие же и равенство являются как бы венами ее, ибо справедливость питается из этих двух источников. Благочестие является головой ее, а равенство — ее силой и итогом. Благочестие — это не что иное, как познание Бога, как весьма точно определил [Гермес] Трисмегист, о чем мы говорили в другом месте.[551]12. Итак, если благочестие есть постижение Бога, а итог этого постижения в том, чтобы почитать Его, следовательно, тот не ведает справедливости, кто не держится религии [истинного] Бога. Ибо каким образом может знать справедливость тот, кто не знает, откуда она берет начало? 13. Платон, хотя и много говорил о едином Боге, Который, как он утверждал, сотворил мир, все же ничего не говорил о религии, ибо только проразумевал Бога, а не знал о Нем. Ведь если бы он сам или кто‑то другой захотел встать на защиту справедливости, то должен был бы отвергнуть религии [ложных] богов, поскольку они противны благочестию. 14. Сократ, поскольку попытался это сделать, был брошен в тюрьму, чем уже тогда показал, что случится с теми людьми, которые станут защищать истинную справедливость и служить единственному Богу. 15. Второй же [неотъемлемой] частью справедливости является равенство [aequitas]. При этом я говорю не о беспристрастии, какое бывает в хорошем суде, это качество само по себе похвально в справедливом человеке, но об уравнивании себя с другими людьми, что Цицерон и называл равенством [aequibilitatem].[552] 16. Ведь Бог, Который сотворил людей и вдохнул в них жизнь, хотел, чтобы все были равными, т. е. одинаковыми. Он и установил такое состояние жизни для всех: всех родил открытыми мудрости, обещал всем бессмертие; и никто не удален от Его небесных милостей. 17. Ибо как Он дал равным образом для всех весь Свой свет, как наделил всех водой, снабдил пищей, подарил сладчайший покой для сна, так всем Он даровал равенство и добродетель. Никто у Него не является рабом и никто не является господином [над другими]. Ибо если Он приходится всем Отцом, то все мы с равным правом являемся детьми Его.18. Нет у Бога бедных, кроме лишенных справедливости, нет богатых, кроме преисполненных добродетелей. Нет высокочтимых, кроме добрых и безвинных. Нет светлейших, кроме часто совершающих милосердные поступки. Нет совершеннейших,[553] кроме лишь тех, кто прошел все степени добродетели. 19. А потому ни римляне, ни греки не могли держаться справедливости, так как люди у них были разделены на многочисленные степени, от беднейших до самых богатых, от ничтожнейших до самых могущественных, от частных лиц до обладающих высочайшей властью царей. 20. Ибо где не все одинаковы, там нет равенства. Само же неравенство исключает справедливость, вся сила которой в том и состоит, чтобы сохранять равенство среди тех, кто родились для этой жизни, имея равную долю.