Охота за «Красным Октябрём» - Том Клэнси

Сейчас он сидел один в походной каюте Уайта, ставшей его постоянным местом проживания на борту авианосца. В своё время Риттер предложил ему исследование ЦРУ под названием «Потерявшиеся дети: психологический портрет перебежчиков из стран Восточного блока», и Райан предусмотрительно сунул его в свою сумку. Это была толстая брошюра в триста страниц, составленная комиссией психологов и психиатров, работающих на ЦРУ и другие специальные ведомства, с целью помочь перебежчикам адаптироваться к жизни в Америке и, Райан в этом не сомневался, направленная на то, чтобы выявить слабые места ЦРУ, угрожавшие его безопасности. Нельзя сказать, что таких мест было много, но управление всегда работало так, что левая рука там не знала, что делает правая.

Райан не мог не признать, что документ был очень интересным. Раньше он никогда не задумывался над тем, почему люди обращаются за политическим убежищем. Ему казалось, что по другую сторону железного занавеса происходит столько неприятных событий, что всякий разумный человек готов воспользоваться первой же возможностью, чтобы скрыться на Западе. Все, однако, оказалось не так просто, совсем непросто. Каждый выбравший свободу был индивидуальностью, и все они имели различную мотивацию. Тогда как одни, сознавая недостатки строя, стремились к справедливости, свободе вероисповедания, возможности развиться как личности, другие просто хотели разбогатеть, начитавшись о том, как алчные капиталисты эксплуатируют народные массы, и решив, что вовсе неплохо стать эксплуататором. Райан нашёл эту точку зрения интересной, хотя и циничной.

Ещё был тип перебежчика, который выдавал себя не за того, кем он был на самом деле, его стремились внедрить в ЦРУ с целью получения информации. Такого рода перебежчики оказывались двоякого рода. Случалось, в эту категорию попадали и настоящие перебежчики. Америка, с улыбкой подумал Райан, слишком привлекательная страна для человека, который всю свою жизнь провёл в условиях серой советской действительности. В большинстве же своём люди, которых внедряли, были опасными врагами. По этой причине перебежчики никогда не пользовались доверием. Никогда. Человек, решившийся на такой шаг однажды, может сделать это снова. Даже идеалисты, покинув родину, испытывают сомнения и угрызения совести. Один из психологов заметил, что самым тяжёлым наказанием для Александра Солженицына было то, что он оказался в изгнании. Для патриота, вынужденного жить вдали от дома, страдания были мучительнее тех, которые он пережил в ГУЛАГе. Это показалось Райану странным, но достаточно убедительным.

Остальная часть брошюры касалась проблемы адаптации перебежчиков. Не один советский перебежчик совершил самоубийство после нескольких лет жизни в Америке. Некоторые оказались просто не способны жить в условиях свободы, подобно тому как заключённые, проведя много лет в тюрьме, часто не могут жить без строго регламентированного контроля за ними и совершают новые преступления, чтобы вернуться в привычную обстановку. За многие годы ЦРУ накопило немалый опыт и разработало способы решения этой проблемы, и в приложении указывалось на то, что заметна тенденция к резкому сокращению таких случаев. Райан продолжал читать. Готовясь к защите докторской диссертации в Джорджтаунском университете, он тратил то немногое свободное время, что у него оставалось, на посещение лекций по психологии. И он вынес серьёзное подозрение, что психологи вообще-то мало разбираются в том, что происходит в душе человека. Они собираются на разного рода конференции, вырабатывают какие-то единые мнения по различным вопросам и потом ими пользуются… Райан покачал головой. Его жена нередко тоже говорила нечто подобное. Хирург-офтальмолог, она работала по программе обмена в одной из лондонских больниц. В силу своей профессии Кэролайн Райан видела все проблемы только в чёрном и белом цвете. Если у кого-то возникали проблемы со зрением, то она либо могла помочь, либо не могла. А с человеческой психикой всё обстоит гораздо сложнее, подумал Райан, перечитав брошюру, и каждый перебежчик требует индивидуального подхода, потому что в каждом случае это особая личность, и с ним должен работать человек, имеющий достаточно времени, чтобы понять его и дать совет. Интересно, гожусь ли я для такой работы? – подумал он.

– Скучаете, Джек? – спросил адмирал Уайт, входя в каюту.

– Не то чтобы очень, адмирал. Когда у нас намечается контакт с Советами?

– Сегодня вечером. Ваши парни задали им жару из-за этого инцидента с «томкэтом».

– И правильно сделали. Может быть, они опомнятся, прежде чем дело зайдёт слишком далеко.

– Вы считаете, что есть такая опасность? – Уайт сел.

– Видите ли, адмирал, если русские действительно преследуют пропавшую лодку, то нельзя исключить такую возможность. Если же нет, то они находятся здесь по совершенно иной причине, и я допустил ошибку в оценке их намерений. Что того хуже, мне придётся и дальше жить с этой ошибкой на совести – или умереть с ней.

Медицинский центр ВМС в Норфолке

Тейт приободрился. Доктор Джеймисон сменил его, и он поспал пять часов на кушетке в комнате отдыха для врачей. Ещё никогда ему не удавалось проспать не шелохнувшись так долго, так что даже пяти часов было достаточно, чтобы он выглядел неприлично бодрым среди остального медицинского персонала. Он позвонил, и ему принесли стакан молока. Поскольку доктор Тейт был мормоном, он избегал всех напитков, содержащих кофеин, – кофе, чая, даже кока-колы, – и хотя такая самодисциплина была необычна для врача, не говоря уж о кадровом офицере, он редко задумывался об этом за исключением случаев, когда указывал на неё в беседах с другими врачами, как на средство продления жизни. Тейт выпил молоко, побрился в туалете и вышел оттуда свежим, готовым встретить новый день.

– Что там с радиационным заражением, Джейми?

– Радиологическая лаборатория не смогла сообщить ничего определённого, – признался Джеймисон. – Они съездили за офицером-радиологом на базу подводных лодок, и он обследовал одежду. Было обнаружено радиационное заражение около двадцати рад, недостаточное для явного физиологического воздействия на организм. Думаю, это потому, что медсестра брала мазок с тыльной стороны кисти, а в конечностях все ещё, должно быть, сохраняется сужение сосудов, что и могло объяснить низкий уровень лейкоцитов. По-видимому, это наиболее вероятно.

– А как он в остальном?

– Уже лучше. Не намного, но лучше. Думаю, кефлин уже оказал своё действие. – Доктор открыл историю болезни. – Растёт число лейкоцитов. Два часа назад я сделал ему переливание крови. Химический состав крови приближается к норме. Кровяное давление – сто на шестьдесят пять, пульс – девяносто четыре. Десять минут назад температура была 38,2 – она колеблется уже несколько часов. У него отличное сердце. Думаю, он поправится, если не произойдёт чего-то неожиданного. – Джеймисон напомнил себе, что в случаях крайнего переохлаждения неожиданности могут проявиться спустя месяц или даже больше.

Тейт перелистал историю болезни. Ему вспомнилось, каким он сам был много лет назад. Способный молодой врач, очень похожий на Джеймисона, уверенный в том, что может всех исцелить. Да, это было приятное чувство. Как жаль, что с жизненным опытом (в его случае это два года в Дананге) это проходит. Впрочем, Джейми и вправду не ошибался; в состоянии русского произошли такие изменения к лучшему, что шансы его на выздоровление заметно выросли.

– Чем занимаются русские? – спросил Тейт.

– Пешкин сейчас дежурит в палате. Когда пришла его очередь и он переоделся во все стерильное, представляете, передал свои тряпки капитану Смирнову, словно боится, что их здесь украдут.

Тейт объяснил Джеймисону, что Пешкин – агент КГБ.

– Неужели? Может быть, у него там спрятан пистолет, – усмехнулся молодой врач. – Если это так, пусть поостережётся. У нас здесь три морских пехотинца.

– Морские пехотинцы? Зачем?

– Забыл сказать вам. Какой-то репортёр узнал, что у нас в больнице русский моряк и попытался обманным путём пробраться сюда. Его остановила медсестра. Об этом узнал адмирал Блэкборн и пришёл в такую ярость, что приказал изолировать весь этаж. Неужели тут какая-то тайна, сэр?

– Представления не имею, но этим распоряжаемся не мы. Что ты думаешь об этом Пешкине?

– Не знаю. Мне ещё не приходилось встречаться с русскими. Они редко улыбаются и так внимательно следят за пациентом, словно боятся, что мы намереваемся похитить его.

– Или, скорее, опасаются, что он скажет что-то, не предназначенное для наших ушей? – задумчиво произнёс Тейт. – У тебя не возникло впечатления, будто им не хочется, чтобы он выздоровел? Я имею в виду, что они хотели бы скрыть от нас, с какой подлодки он спасся?