Том 3. Орлеанская дева. Эпические произведения - Василий Жуковский

Книга четвертая

Рустем и Кейкавус. Ссора, примирение, поход

Когда письмо от ГездехемаГонец поспешный КейкавусуВ его столице ИстахареВручил и сделалось известноЦарю, какая собираласьГроза на области Ирана, —Он ужаснулся и немедляСозвал верховный свой совет.И собралися к КейкавусуЕго вельможи: Ферабор(Сын царский и наследник трона),Гудерс, Кешвад, Шехе́дем, Тус, Рохам,Гургин, Милат, Фергас, Бехрем и Геф.И, Гездехемово письмо прочтя им, царьСказал: «Зораб мне этот страшен;Он овладел без боя Белым Замком,Твердейшею защитой наших граней;Там двух вождей надежных мы имели —Но старый убежал,А молодой врагу отдался в руки:Гудерс, не можешь похвалиться тыСвоим Хеджиром; у тебяТак много сыновей — зачем жеИз них мы выбрали такого,Который был не в силах одолетьТуранского молокососа?Но, правда, пишет Гездехем,Что этого молокососаОдин Рустем лишь одолеет;Скажите ж, верные вельможи,Что делать нам? Послать ли за Рустемом?»И в голос все воскликнули: «Послать!»И было решено, чтоб царьПисьмо к Рустему написалИ чтоб с письмом без замедленьяБыл Геф, Рустемов зять, отправлен.

И Кейкавус письмо такоеК Рустему написал:«Ирана щит, Сабула обладатель,Великий царский пехлеван,На нас гроза с Турана поднялася;Врагами схвачен Белый Замок;Их вождь, по имени Зораб,Летами юноша, а силойПожар, землетрясенье, гром,От семенгамских происходит,В народе говорят, царей.И пишет вождь наш Гездехем,Что этого богатыряНе одолеть нам, что одинЛишь ты с ним силою сравнишься.Я свой совет верховный собрал,И все советники моиСо мной согласны, что тебяНам должно вызвать из Сабула,Что лишь твоя рука от царстваТакую гибель отразит.Итак, зову тебя, Рустем,Венец, убранство, щит царя,Спасительная пристань царства,Твердыня трона, войска слава,Ирана жизнь, Турана смерть;Спеши, спеши; когда получишьМое письмо, сидишь ли — встань,Стоишь ли — не садись;Идешь ли в замок — не входи;Но в тот же миг вели податьДоспехи, бросься на коня,И пусть с тобою конь твой славный,Твой Гром, летит небесным громом,И ты, Ирана гром защитный,Будь громом бедствия Турану».

Царь Кейкавус, окончивИ запечатав пестрым воскомСвое письмо, послал с ним Гефа;И Геф, как и́з лука стрела,Помчался; день и ночь скакал он;Забыв о пище и ночлеге,Не думая о том, куда велаДорога, под гору иль в гору,И было ль вёдро иль ненастье;И бодрый конь его не уставал,Как будто чуял он,Куда, к кому и с чемСпешит седок неутомимый.Гонца увидя вдалеке,Рустем послал к нему навстречуЗевара, брата своего,И был обрадован, когдаЗевар к нему явился с Гефом.«Зачем ты, зять мой дорогой, —Спросил Рустем, — пожаловал в Сабул?Что мне привез? Письмо от Кейкавуса?Подай». И, прочитав письмо,Рустем задумался; он долго, долгоСидел в молчанье грустном,Потупив голову и неподвижноГлаза уперши в землю.И так с собой он говорил:«Я думаю о днях прошедших;Все бывшее давно воспоминаю;Как настоящее, опятьОно передо мною нынеСвершается… Невероятно,Чтоб этот чудный воин былМой сын; и если подлинно имеюЯ в Семенгаме сына, онЕще теперь дитя, еще егоИгрушки забавляют.Конечно, быть орлом орленку суждено;Но мой орленок испытатьЕще не мог своих орлиных крыльев,Еще теперь сидит он на гнездеИ ждет своей поры;Когда ж его пора наступит,Взлетит он высоко́,Второго в нем РустемаУвидит свет. Так, если вправдуРодился сын Темине от Рустема,То скоро громкая о немПо всей земле молва раздастся,И он придет по праву славыСказать мне: «Я твой сын». И не врагомОн встретится со мною в поле,А жданным гостем постучится в двериОтцовского жилища; и емуОтворятся они гостеприимно;И будет праздновать отец,Созвавши сродников, друзей и ближних,Свое свиданье с милым сыном;И в нем моя помолодеет старость».

Так рассуждал с собою грозный воин,И мысли черные теснилиЕго взволнованную душу;Но что ее волненья былоПричиной — он того не ведал.Вдруг он очнулся и гонцу,Который, вовсе им забытый,В молчанье ждал его ответа,Сказал: «Спешить нам нужды нет;Ты нынче гость мой; преждеС тобой мы здесь, как должно, попируем;Потом и в путь. Еще большой беды яВ случившемся для них не вижу;Что страшно им, то мне смешно;И оттого, что старый сумасброд,Испуганный турецким смельчаком,Без боя сдал наш замок порубежный,Им чудится, что врагУже стоит перед столицей,И должен я, встревоженный их бредом,Скакать к ним голову сломя.Пусть подождет премудрый Кейкавус;Мне нынче нет охоты воевать:Нежданный гость пожаловал ко мне;Хочу его я на простореПовеселить, и сам повеселитьсяС ним заодно. Забудем, милый зять,За пенной чашею на времяВоенные тревоги; расскажиПоболе мне теперьО дочери и внучатах моихИ жизни дерево зеленое со мнойПолей вином животворящим.А ты, Зевар, пойди и учредиСкорее пир богатый;Земное все уходит легкой тенью —Хочу с тобой и с нашим ГефомУпиться сладостным виномДо полного забвеньяО скоротечности земного счастья».

Так старый воин говорил;На языке его был пир веселый;А на душе лежал тяжелый каменьПредчувствия, похожего на робость.Зевар пошел готовить пир;А Геф пошел за тестемВ его великолепный замок;И заикнуться не посмел онО строгом повеленье шаха:Он знал, как было плохоЛомать копье с упрямым стариком,И думал: «Сам, как знаешь, послеТы разочтешься с Кейкавусом;С тобою пировать я рад;Твоим вином мой запыленныйЯзык я промочу, а завтраКоням мы прыти придадим,И быстрота нам возвратитЧасы, потерянные ленью».Весь день роскошный длился пирВ богато убранных палатах;Как розы, пламенно сияяНа темной зелени кустов,Благоуханно угощаютЗвонко поющих соловьев,Так и хозяина и гостяМладые девы сладкопеньемИ сладкой пищей угощали;Враги, война и КейкавусЗабыты были в шуме пира;Одни лишь пламенные щеки,Одни лишь свежие устаЯвлялись их очам, и не потокиЛиющейся в сраженье крови,А пурпур благовонныйВина сверкал пред ними в драгоценных,Лилейною рукой младыхНевольниц подносимых чашах.В веселье шумном день и вечер,Вином запитые, исчезли;Заискрилась звездами ночиГлубокая пучина неба,Заискрились кипучей пенойВина последнего фиалы;И наконец могучий хмельНа мягком ложе сладкой силеСна миротворного их предал.

И рано на другое утроЯвился Геф, готовый в путь.Но в путь еще Рустем не собирался.«На что спешить, — сказал он, — добрый гость;И этот день с тобою мы,Откинув всякую заботу,В веселье проведем.Кто знает, близко ль, далеко́ лиБеда и где ее мы встретим?Пока под кровлей мы домашней —Не станем помышлятьО буре, воющей кругом.Быть может, что уж в этом доме болеМы никогда так веселы не будем;Сдается мне, что здесь в последний разМоих родных и милых ближнихЯ угощаю. Подойдите ж,Мой брат Зевар и зять мой Геф, ко мне;Ты, Геф, садися с правой,А ты, Зевар, садися с левойМоей руки; и помогите пить мнеДушеусладное вино.Мне в эту ночь все снилосьО сыне, снилось, будто сынНашелся у меня; и это мнеНапомнило, что о Зорабе яТебя еще не расспросил подробно;Садися ж, Геф, и расскажиЗа чашею винаМне сказку о Зорабе».Он сел; по правую с ним рукуСел Геф, по левую Зевар;Вино запенилося в кубках,И пир с музы́кой, пеньем, пляской,Как накануне, закипел.Под шум его задумчиво РустемРассказы слушал о ЗорабеИ думы черные своиВином огнистым запивал.Так день прошел, и вечер миновался,И наступила ночь, и хмель могучийОпять их предал тихой властиМиротворительного сна.

Наутро так же рано,Готовый в путь, пришелК Рустему Геф; но, видя, что РустемПо-прежнему не торопился в путь,Ему сказал он: «Выслушай без гневаМеня, отец; не раздражай царя;Ты ведаешь, как бешено он вспыльчив;Ты ведаешь, в каком он страхеС тех пор, как враг ворвался в наши грани:Не ест, не пьет, не спит, не видит и не слышитНаш Кейкавус; ему вездеМерещится Зораб. Поедем,Рустем; позволь мне Грома оседлать;Твоим упорным замедленьемЖестоко будет шах прогневан». —«Не бойся, Геф, — ответствовал Рустем, —Никто мне в свете не указчик;И твердо знает Кейкавус,Что царствует в Иране онПо милости Рустема;Он знает, что моя рукаВсегда его вытаскивать умелаИз ям, в которые своей виноюОн безрассудно попадал.Но я согласен; нам пораОтправиться в дорогу;Вели мне Грома оседлать,И едем». Так сказав, РустемВином наполнил кубок,Окинул мрачными глазамиПалату пировуюИ всех своих домашних,Вино все разом выпилИ, кубок вдребезги разбив,Велел трубить поход.На громкий зов Рустемовой трубыВмиг собрались Рустемовы дружины.Окинув их железный строй глазами,Рустем подумал: «С нимиНа целый свет могу войною выйти».И, за себя Зевару поручивНачальство над сабульской ратью,Он сел на ГромаИ поскакал впередСам-друг с отважным Гефом.И трубы загремели,Знамена развернулись,Заржали грозно кони,Пошли вперед дружины.

Когда молва достигла в ИстахарО приближении Рустема,Все первые вельможи: Ферабор,Гудерс, Кешвад, Шехе́дем, Тус, Рохам,Гераз, Гургин, Милат, Ферхаб, Бехрем —На день пути к нему навстречу вышли.Сын шахов Ферабор и вождь верховный ТусСошли с коней, его увидя;Сошел с коня, увидя их, Рустем;И сделали приветствие друг другу.Блестящей их толпою окруженный,Рустем в столицу въехал,И с торжеством его ввели ониВ палату, где великий царьИх ждал, сидя на троне.Но было сумрачно и гневноЕго лицо; не отвечав ни словаНа поздравительные кликиСвоих вельмож, он грозно закричал,Оборотясь на Гефа и Рустема:«Кто ты, Рустем,Чтоб с дерзостью такоюТоптать ногамиСвятые царские слова?Когда б в моей руке был меч,К моим ногам бы во мгновеньеТвоя упала голова.Ты, вождь мой Тус, закуй их в цепи,И чтоб теперь же тесть и зятьНа виселице обаПеред народом заплясали».Так в исступленье гневаКричал на троне Кейкавус;И все кругом его вельможиВ оцепенении стояли.Когда ж увидел шах,Что повеленье медлилЕго исполнить Тус,Он крикнул с трона, как орелКричит с высокого утеса:«Предатель сам, кто руку наложитьНа дерзкого предателя не смеет!Бери их, Тус, я повторяю;И с ними с глаз моих долой;Чтоб мигом не было их духу!И чтоб никто не смел мне прекословить!»

Так он вопил; и было горько ТусуЕго исполнить повеленье;Он за руку Рустема взял,Чтоб из очей озлобленного шахаЕго увесть и дать свободуУтихнуть бешенству царя, —При этом виде все вельможиЗатрепетали. Но Рустем,Не замечая ничего,Смотрел горящими глазами,Как лев, увидевший змею,На шаха; он, казалось, вдругСтал целой головою выше,Стал вдвое шире грудью и плечами;И он сказал: «А ты кто, чтоб меняТак дерзостно позорить?Ты шах, но шах по милости моей.Грози же петлею не мне,А своему Зорабу. Разве яТвой подданный? Я царства пехлеван;Я князь Сабулистана вольный;Иль ты не знаешь, что, когдаЯ топаю ногою — подо мнойДрожит земля; когда мой скачет конь —От топота его шумит все небоИ, быстроте его чудяся,Поток бежать перестает?Иль ты забыл, что я Рустем,Что мой престол — седло, что шлем — моя корона?И кто же ты, чтоб петлей мне грозить?И кто твой Тус, чтоб руку на РустемаПоднять в повиновеньеБезумной ярости твоей?»При этом слове он так сильноУдарил Туса по руке,Что тот упал на землю, оглушенный.Через лежачего РустемПерешагнул, толпу раздвинулИ вышел с Гефом из палаты.И все вельможи, КейкавусаОставив одного на троне,Пошли поспешно за Рустемом.Они его нашли перед крыльцомСидящего на Громе. Он с седлаИм закричал: «Простите все; прости,Иран. В Сабул я возвращаюсь;В Сабуле я такой же царь,Как здесь, в Иране, Кейкавус.Теперь как знаете с Тураном самиВедите свой расчет; СабулЯ отстою. А если здесь с царем ИранаСлучится то же, что с Хеджиром,И если царский Истахар,Как Белый Замок, будет схваченВрагами, в том не обвиняйтеРустема. Горе, горе царству,Когда царем владеет нетерпеньеИ необузданная ярость!»Сказав, он крикнул — Гром помчался;Рустем исчез как привиденье.Недалеко отъехав по дорогеВ Сабул, остановился онВ гостинице, чтоб на покое тамДождаться братаС дружинами Сабулистана.

Из глаз Рустема потеряв,Вельможи — без него, как стадоБез пастуха, оставшись — обратилисьК Гудерсу и ему сказали:«Теперь лишь ты один, Гудерс,Помочь в беде великой можешь;Твои советы любит шах;Пойди к нему и в волныЕго погибельного гневаПролей твоих советовМирительное масло.А ты скачи за тестем, Геф,И догони его, пока СабулаОн не достиг». И Геф пустился в путь.Гудерс пошел к царю.Его увидел он, уединенноСидящего на троне;Он был угрюм, но тих; он былПодобен туче громовой,Готовой, отблистав и отгремев,Дождем свежительным пролиться.И так ему дерзнул сказать Гудерс:«Могучий повелитель,Царь — голова, а царство — тело;Но в голове для тела должен бытьСоветником рассудок; у кого жеСоветник свой молчит,Тот слушайся чужогоИ не стыдись исправить зло,Поспешно сделанное в гневе;Из уст неосторожно бросилТы оскорбительное слово —Пошли за ним мирительное вслед;Обиду ты нанес строптивой речьюТому, кого щадить велит рассудок, —И ею был не он один обижен:Ты пристыдил нас всех его стыдом;Рустема в петлю! А РустемТебя на трон отцовский посадил,И он же тронаТвердейшая опора;Что ж будет нам, когда Рустема в петлю?И что же с царством будет без Рустема?Теперь изломан меч Ирана,Иссохла мужества рука,Плотины нет на вражье наводненье.Все наши витязи известны Гездехему —А что нам пишет Гездехем? —Что ни один из нас против ЗорабаНе устоит, что на негоОдна гроза — Рустем. Но где жеТеперь Рустем? За промедленьеДвух дней тобой он изгнан навсегда.Меня к тебе твои вельможиИ с ними сын твой ФераборПрислали умолять, чтоб тыБлаговолил с Рустемом примириться.Никто, ни Ферабор, твой сын, —Сколь он ни силен, ни отважен, —Ни бодрый твой военачальник Тус,Ни я с осьмидесятью сыновьямиТебя не защитим. Один РустемТвоя надежная защита».Сказавши так, Гудерс умолкнул.

И к сердцу принял КейкавусОт сердца сказанное слово;Он отвечал: «Пословица святуюНам правду говорит, что стариковСовета полные уста —Вернейшие хранители царей.Я сам теперь раскаиваюсь горько,Что оскорбительное словоВ кипенье гнева произнес.Ступайте ж все к Рустему и зовитеЕго обратно в ИстахарНа мир и доброе согласьеС своим царем». — «Хвала царю!» — воскликнулГудерс. И возвратитьсяОн поспешил к вельможам, ожидавшимЕго с великим нетерпеньем.Царево сердце ненадежно(Так рассуждали меж собоюОни в неведенье, смирится ль шах иль нет);Одно и то же слово можетВ нем гнев и милость возбудить.Подобно маслу наше слово;Царево ж сердце то огонь,То море бурное — огнюДает двойную силу масло,А море бурное оно покоит.Так царские вельможи говорили;Но мрачные печалью лица ихВдруг стали радостию светлы,Когда принес им весть благуюГудерс. «Теперь Иран спасен! —Они воскликнули. — ПоедемСкорей все вместе за Рустемом;Его догнать нам должно прежде,Чем он достигнет до Сабула».

И все они отправилися в путь;И ехали весь день, всю ночь;И той гостиницы достигли,Где выбрал свой ночлег Рустем,Где Геф его нагнал и гдеОн на покое ждал ЗевараС дружинами Сабулистана,Решась упорно, вопрекиВсем убежденьям Гефа,Не возвращаться в Истахар.Но вместо брата он увиделПеред собой вельмож Ирана.Они к нему смиренно подошли;Почтительно он встал, чтоб их принять.И, выступя вперед, сказал ему Гудерс:«Рустем, мы присланы от шахаТебя просить, Ирана пехлеван,Чтоб ты с ним примирился.О том же просим мыИ именем всего Ирана, просимЗа наших юношей, в боюСебя еще не испытавших;За наших опытных мужей,С тобой ходивших на врагаЗа славою, победой и добычей;За наших хилых стариков;За наших жен, детей и внучат;За весь народ, за весь Иран;Ты их твердыня, их надежда;Не отдавай же царства в жертвуСвирепому Турану за одноТебя обидевшее слово.Ты ведаешь, как опрометчив,Как безрассудно гневен шах:На слово он ругательное скор,Но так же скор и на признаньеСвоей вины; с раскаянием онСвою тебе протягивает руку;Не отвергай ее, Рустем.Тебя ужалившее словоНе ядом напоенный меч,А легкий звук — забудь, Рустем,О легкой, несмертельной ранеИ возвратися в Истахар,Где ждет тебя нетерпеливоС удвоенным благоволеньем шах».

Рустем ответствовал угрюмо:«Скажите шаху Кейкавусу,Что мне ни виселиц его,Ни царских милостей не нужно.В Сабул я еду; там я царь,Такой же царь, как он в Иране.Мне надоело воевать;Довольно я игралСвоею жизнью и чужоюНа службе шаха — он меняИ наградил по милости своей.Спасибо. Мы с ним кончили расчет.К тому же в этот раз мне былоНевесело с Сабулом расставаться;Мой Гром на самом рубежеИрана спотыкнулся; я впервыеПочувствовал, что шлем и панцирьМне тяжелы, — когда ж обратноПоехал я, мой конь запрыгалИ радостно заржал. Простите ж, добрыйВам путь, но я вам не попутчик». —«Рустем, — сказал Гудерс, — не может быть,Чтоб это был последний твой ответ.Тебя твой царь обидел, правда;Но руку он на примиренье сам,Признав себя виновным, подает —Чего ж еще желаешь боле?И что подумает Иран,Такой ответ услышав?Не скажут ли: Рустем,Состарившийся лев, бежитОт львенка молодого;Рустем Зораба испугался;Орел наш крылья опустил;Не смеет он лететь на высоту:Там носится другой орел,Его моложе и отважней;Вот отчего ему так былоНевесело с Сабулом расставаться;Вот отчего и Гром на рубежеИрана спотыкнулся и впервыеРустему шлем и панцирь сталиТак тяжелы. Потерпишь ли, Рустем,Чтоб про тебя молва такаяВдруг по всему Ирану разнесласяИ чтоб она постыдным о тебеПреданьем перешла к потомкам?»Рустем, сверкнув глазами тигра,Воскликнул: «Геф, подай мне Грома».И, слова не сказав Гудерсу,Он на кипучего коняВскочил и поскакал путем обратным;И все за ним воследТолпою шумною помчались.

С Рустемом примирившись,На пир веселый КейкавусСозвал своих вельмож. И длилсяИх пир до самой поздней ночи.А той порой, когда в царевыхПалатах праздновали гости,Веселая МолваПо городу гуляла,Во все входила домы,Неспящим улыбалась,Заснувших пробуждала,Разглаживала всемПриятной вестью лица.Вдруг ей попался кто-тоНавстречу, столь же грустныйИ мрачный, сколь онаБыла в своем полетеСветла и весела.И, громко засмеявшись,Летунья у негоСпросила: «Кто ты, плакса?» —«Меня, — он отвечал ей, —Зовут Печальным Слухом;Я по всему разнес Ирану,Что шах поссорился с РустемомИ что Рустем оставил Истахар;И всех мои тревожат вести». —«Зажми же рот, — сказалаВеселая Молва, —С Рустемом примирилсяТвой гневный Кейкавус;Они теперь пируютИ ссору запиваютВином благоуханным».Печальный Слух с сомненьем покачалСвоей косматой головою;За это рассердиласьВеселая Молва,И началася драка.Печальный Слух был неуклюж,Веселая МолваБыла легка, проворна;И мигом был Печальный Слух,Прибитый, и́з города выгнан;И снова начала онаПо улицам летать,И где ни пролетала,Воздушную летуньюСтарик и молодой,Здоровый и недужный,И бедный и богатый —Ласкали, миловали;Кому ж на сон грядущийУслышать удавалосьЕе живое слово,Тот сладко засыпал,Обвеянный толпоюВеселых сновидений.

Когда на следующий деньЯвилось солнце и, раздернувВостока занавес пурпурный,Среди лазоревого небаСвое воздвигло золотоеВсеосеняющее знамя,Когда на пажитях землиПод песню жаворонков звонкихСтада пространно зашумели, —Труба военная столицу огласила,И весь народ на площадь ИстахараШумящею толпою побежал:Там, разделяся на дружины,Шло войско мимо Кейкавуса;И перед каждою дружинойБыл вождь ее; а позадиВсей рати, отделясь от прочих,Великий царства пехлеван,На грозном Громе ехалРустем один. Не вел дружины он;Но в нем одном была душаВсего бесчисленного войска.Его сабульскою дружинойВоеначальствовал Зевар;А главным воеводой ратиБыл Тус, испытанный боями.Когда же царь все войско осмотрел —Знамена заиграли,Тимпаны загремели,Задребезжали трубы,Заржали грозно кони,Пошли вперед дружины.И, разлиясь широким наводненьем,Шло войско к рубежам Ирана;Под ним земля стонала и тряслася;От топа конского дрожали горы;От кликов тучи расшибались;Стотысячно лик солнца отражалсяНа панцирях, на конских сбруях;Как на пригорках в бурюВолнуются вершины сосен,Так волновались перья и султаныНа шишаках и на тюрбанах;И там земля, как пестрый луг, сияла,Где войско шло; но где оно прошло,Там все являлось голой степью,Там были все ключи иссушеныИ в пыль растоптаны все нивы.И скоро войско на границеИрана стан свой утвердилоВ виду горы, на высоте которой,Окрестности владыка, Белый ЗамокСтоял, как туча громовая,И в глубине той тучи громовойТаился молния Зораб.

Книга пятая