Ленин и Инесса Арманд - Борис Соколов

Котов опровергает собственное утверждение о том, что Инесса в Кисловодске успела прибавить в весе. Ведь он убеждает читателей, будто труп Инессы за восемь дней практически не разложился – настолько она исхудала. Правда, весь этот рассказ разительно напоминает жития святых – вплоть до обретения нетленных мощей. Инесса же на святую на самом деле походила очень мало. Она была слишком земной.

Ленин постоянно помнил об Инессе. 2 сентября он телеграфировал Орджоникидзе по поводу Арманд с сыном: «Прошу… побольше подробностей о ходе борьбы с бандитизмом и об устройстве Вами в Кисловодске тех советских работников, о коих я здесь Вам говорил лично». Зная об особом внимании Ленина к Инессе, Серго настоял на чуть ли не насильственной эвакуации ее с сыном из Кисловодска, хотя непосредственная опасность захвата города белыми уже миновала. А эта эвакуация оказалась для Инессы роковой.

П. С. Виноградская описала свою встречу с Арманд накануне ее отъезда из Кисловодска: «…В последний вечер мне довелось услышать игру Инессы на рояле. Мы очень долго ее упрашивали. Она упорно не соглашалась. Наконец, она села за рояль и стала играть нам Шопена, Листа и других классиков. Полились дивные звуки, и все мы сидели зачарованные… Инесса, сначала несколько смущенная, в дальнейшем сама увлеклась игрой и играла нам до поздней ночи. Я тогда только увидела, каким она была музыкальным человеком и какой огромной техникой она обладала. Никто из нас, даже знавшие ее близко в эти годы, не знал о том, что она играет так прекрасно. Ни ей, ни другим за эти годы было не до музыки…» Последний раз сев за рояль, Инесса вспоминала, как когда-то играла Ильичу, и от этих светлых воспоминаний на душе стало легче.

О пребывании Арманд в Кисловодске писала и ее знакомая по дореволюционной борьбе Людмила Сталь, работавшая тогда в Кавказском бюро ЦК РКП(б): «Усиленная работа по организации и проведению международной женской конференции, соединенная с плохим питанием, окончательно надорвали силы тов. Инессы. Но только после усиленных просьб ее друзей она решается покинуть Москву. Она уезжает на Северный Кавказ. Но главным образом не ради себя, а для лечения своего больного сына Андрюши. Там я видела ее в последний раз. Инесса приехала такая усталая и разбитая, такая исхудавшая… Ее утомляли люди, утомляли разговоры. Она старалась уединяться и по целым вечерам оставалась в своей темной комнате, так как там не было даже лампы. Постепенно хорошее питание в санатории, горный воздух и живительное солнце юга делают свое дело, и перед своим отъездом я вижу тов. Инессу на фоне голубого неба, в горах, снова воскресшей к жизни и борьбе.

И вот в этот момент ужасная смерть уносит ее из нашей среды. Она умерла от случайной болезни. Но эта случайная болезнь поразила ее потому, что условия гражданской войны не дают усталым борцам возможности мирного отдыха. Контрреволюция, свившая себе тогда очаг в белогвардейской Грузии (в действительности эта страна, где у власти были меньшевики, к русскому белому движению была настроена скорее враждебно. – Б. С.), протягивала свои щупальца по всему Кавказу, устраивая то здесь, то там восстания. Залпы орудий доносились до мирного Кисловодска, где жила в то время Инесса. Даже больные из санаторий призывались для отбывания ночных дежурств. Все были мобилизованы. Опасались возможности налета белогвардейцев для захвата и расправы с ответственными работниками.

Тогда тов. Инессе и другим товарищам было предложено немедленно покинуть Кисловодск. Инесса упорно отказывалась, заявляя: «Если существует опасность, то пусть увезут сначала всех женщин и детей, а я уеду последняя». Но член Терского областного комитета РКП ответил, что в случае отказа ехать добровольно с товарищами в специально назначенном вагоне, будет применена военная сила. И против своей воли тов. Инесса оставила Кисловодск.

Для того чтобы попасть в Нальчик, ей пришлось проехать через Владикавказ и ту часть Владикавказской железной дороги, где было наибольшее скопление беженцев из Грузии. Это были революционные крестьяне, спасавшиеся в пределы Советской России от прелестей меньшевистского «демократического» террора (на самом деле здесь речь идет об участниках неудачного восстания, организованного грузинскими коммунистами при советской поддержке. – Б. С.). Среди них свирепствовала холера. И тов. Инессе не пришлось уже закончить своего лечения в живописном Нальчике. Она заболела еще в вагоне, рано на рассвете. Но по природной своей деликатности она не решилась разбудить товарищей, чтобы получить своевременную помощь. Через несколько дней Инессы не стало. Ослабевшее сердце не выдержало борьбы. Инесса сознавала, что она умирает. Последние слова ее были: «Тов. Ружейников, я чувствую, что я умираю. Оставьте меня: у вас есть семья, вы можете заразиться». Так с мыслью и с заботой о других ушла из жизни т. Инесса…»

Подозреваю, что именно Людмила Николаевна агитировала Инессу Федоровну остаться на Кавказе поработать. Мемуары ее – миф чистой воды. Все как по мановению волшебной палочки: отличная погода, отличный горный воздух, живительное южное солнце, излечивающие Арманд от недомогания, вызванного переутомлением. Перед нами опять – женщина-борец, готовая к новым битвам за торжество коммунизма. На самом же деле, как мы знаем, Инесса до самых последних дней мучилась неразрешимыми противоречиями между любовью и революцией, личной и общественной жизнью. Да и погода в Кисловодске стояла дождливая, и местное солнце Инессе почему-то не нравилось. Она предпочитала крымское – но в Крыму пока еще был Врангель.

Весьма примечательно свидетельство Сталь о том, что для эвакуации Арманд люди Орджоникидзе грозили применить «военную силу». Вероятно, это была только угроза, может быть, больше поэтическая, чем практически осуществимая. Трудно было бы вообразить картину: заведующую отделом ЦК, пользующуюся покровительством самого Ленина, красноармейцы заталкивают в вагон прикладами. Но угроза для Серго характерная. Горячий кавказский человек готов был выполнить ленинский приказ позаботиться о безопасности двух женщин любыми, в том числе и весьма неделикатными, средствами.

Куда более человечный и тем самым более близкий к действительности портрет Инессы рисует Виноградская: «Как человек, она придерживалась того девиза, что ничто человеческое не чуждо и самому крайнему революционеру. Наряду с крупной революционной работой Инесса умела совместить и большую яркую личную жизнь (может быть, мемуаристка знала об отношениях Арманд и Ленина? – Б. С.). Но она построила ее таким образом, что личное было у нее всегда подчинено общественному, временное и случайное – главному, существенному. Только лица, мало знавшие Инессу, могли считать ее аскетом или очень сухим человеком…