Сколько волка ни корми - Карина Сергеевна Володина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хватает Сивер Врана за туловище, оттащить его пытается – а Вран не поддаётся, пальцами в землю голую вцепляясь. Не сильно это бы раньше ему помогло – но, видимо, если полуволк ты, приходится окружающим с твоими желаниями считаться.
Или нежеланиями.
– Ах, как много Радею мне рассказать придётся, – мстительно шипит Вран, к сожалению, в лицо Бае, с места упрямо не сдвигаясь. – И о том, как обращаешься ты с несчастными… в лапы твои бездарные угодившими… словно не к знахарю я попал, а к мяснику… шкуру с меня сдирающему, и…
Сложновато Врану на одном дыхании всё это выговаривать – не сдаётся Сивер, всё сильнее его дёргает.
Начинает грудь Баи подрагивать. Ещё больше глаза её чарующие сужаются.
– Да свали ты уже с неё!
– …как мясник этот уснул рядом с телом моим… истерзанным…. а кто знает – может, бездыханным оно могло бы стать из-за разгильдяйства твоего…
– Вран, не шути со мной – дошут…
– …и как «хреном лысым» ты старшего своего назвал бесстыдно – чудесное имечко для дорогого дядюшки, а, Сивер?
– «Хреном лысым»?.. – повторяет за Враном Сивер – и как-то вмиг ослабевает хватка его, и как-то вмиг голос его неуверенным и осторожным становится, боязливым. – Не было такого. Не могло такого быть. Ты что несёшь?
И так забавно голос его на последних словах дрогает, и так забавно, должно быть, лицо его вытягивается – жаль, Вран не видит его совсем, – что задерживает Бая дыхание на мгновение – а потом хохотом звонким выдох её следующий вырывается.
Целый век бы Вран смехом её любовался – целый век бы он, как зачарованный, запоминал, до мельчайших подробностей запоминал, как приподнимает она голову всегда слегка в веселье своём заразительном, как морщит нос немного, как глаза прикрывает да всё равно сквозь щёлочки на Врана поглядывает – и лучится, лучится, лучится свет сквозь щёлочки эти, и глаза её как будто даже светлеют, и думает Вран всё чаще и чаще в последнее время – а если бы поцеловал он её в этот миг, закрылись бы глаза эти в нежности всепоглощающей или, напротив, в изумлении бы на него распахнулись?
– Правду я несу, – с сожалением Вран Сиверу отвечает. – Только правду, язык твой без костей…
Вскакивает Вран на ноги, быстро к Сиверу поворачивается – и уже почти не летают мушки у него чёрные перед глазами, когда за шиворот он Сивера ловко перехватывает.
– …на воду чистую выводящую. Но могу я воду эту немного по дороге к Радею расплескать, так уж и быть – слаб я ещё, плохо руки мои такие вёдра носят. Где нож мой с поясом, нечисть ты неуёмная?
– Совсем ополоумел? – с растерянностью искренней Сивер спрашивает. – Какие на хрен вёдра?
И ещё сильнее Бая хохочет.
И смотрит Вран на неё – и так и лежит она на полу земляном, волосами тёмными с плащом по нему разметавшись, и смеётся, и плащ-то – плащ-то Вранов всё ещё на ней.
И кровь на плаще Вранова тоже.
И не понимает Вран, что чувствует. И тепло по груди его разливается от Баи, снова от его выходок смеющейся, всей душой им отдающейся, прекрасной, искренней, такой замечательной Баи – и в то же время ту же грудь тисками болезненными сжимает при виде крови этой. Бая – лучшее, наверное, что в жизни его нынешней есть; кровь от ран, Чомором оставленных, – самое яркое напоминание о мерзости той, которую Вран готов был совершить – и совершил, – чтобы жизни этой добиться.
– Да уж, – говорит Вран, пальцы разжимая, но продолжая на Баю глядеть. – Плоховато ты книжки свои читал, раз даже таких сравнений не понимаешь.
Обещает себе Вран, в это же мгновение обещает: последнее это дело дурное его, последняя ложь, которую от него Бая услышит. Только для порезов своих другую причину он придумает – и сразу же со всем этим завяжет. Жизнь новую Вран начнёт, честную, никакими играми с доверием чужим не омрачённую – пообещал бы Вран не только себе, волку бы пообещал, да только не существует волк этот великий в том виде, в котором в него деревенские верить привыкли. Пообещал бы Вран предкам, может, Баиным – но совсем уж дико это было бы, после всего-то, что он на их глазах вытворил. Пообещал бы это Вран Чомору даже…
…но Чомору он лучше делами своими всё докажет.
Да. Да, так и будет, решает Вран, не слушая даже ответа Сивера и руку Бае протягивая:
– Вставай, красавица.
Так и будет, думает Вран, с улыбкой наблюдая, как не замечает Бая, кажется, руки его – вся Бая в смехе своём, похоже, дюже её ворчание сиверское забавляет.
Так и будет – будет Вран и дальше всё делать, чтобы как можно чаще смех этот в доме лютьем раздавался, будет продолжать Сивера безобидно дразнить, если нравится так это Бае, много чего хорошего, безобидного, полезного в жизни своей сделает. Простит его Чомор когда-нибудь, сменит гнев на милость, когда увидит: не только на подлость и ложь Вран способен, совсем для другого он рождён, совсем другое он может лютам принести – а душа украденная…
…что ж, пусть это будет жертва единственная, которую ради судьбы своей он принёс. Много ли Травный этот лютам в посмертии помогал? Много ли дел ценных из леса своего вечного он совершил? Нет, Вран так не считает. Может, и давал он какие-то советы невразумительные – но где он и где Вран? Всё Вран исправит, всё поступками своими возместит, и заживут при нём люты так, как ни при одном предке премудром не жили.
Это Вран тоже себе обещает.
– Ну давай, красавица, – повторяет он. – Поднимайся, сделай брату одолжение – и мне сделай, не могу я уже бухтение его слушать, вмиг плохеет мне – точно вы его на знахаря учите, а не на… убивахаря?
– Какой ты остроумный, – цедит Сивер. – Бая, перестань. Зачем ты вообще сюда залезла? Его нельзя сейчас тревожить. Радей сказал, что…
– Ну ты и впрямь совсем меня не тревожил. Для этого заснул?
Бросает Сивер взгляд на Врана мрачный, к Бае сам подходит,
