В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг. - Ольга Игоревна Агансон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как говорили древние, nil novi sub luna, поэтому выведенная Фукидидом формула соперничества Спарты и Афин за всеэллинское лидерство выглядит универсальной и даже актуальной спустя 2,5 тыс. лет, в том числе она довольно органично проецируется на характер взаимодействий Лондона и Берлина в преддверии Первой мировой войны – внешнеполитические амбиции империи Гогенцоллернов наталкивались на нежелание Великобритании допустить преобладания Германии в рамках существовавшей системы международных отношений. Парадокс ситуации, однако, заключался в том, что Германия надеялась на нейтралитет своего принципиального антагониста – Англии – в случае «балканского сценария» начала войны между Драйбундом и франко-русским союзом.
Отечественный антиковед И.Е. Суриков высказал интересную мысль о том, что, исследуя тот или иной исторический сюжет, мы стремимся показать не только его «точки соприкосновения с современностью», но и его своеобразие[1077]. Так, погружение «Фукидидовой модели» в «балканский раствор» позволяет проявить многоцветный и сложный снимок межблокового противостояния великих держав накануне Первой мировой войны и его уникальный мирополитический контекст. Заинтересованная в поддержании стабильности на системном уровне, Великобритания считала возможным дистанцироваться от балканских коллизий, в которые были вовлечены ее союзники.
Возрастание роли малых стран Юго-Восточной Европы, казалось, позволяло Лондону «свернуть» свое присутствие в регионе. Доминирование на Балканах коалиции в составе Сербии, Греции и Румынии, для которых общим и жизненно важным интересом являлось подавление ревизионистских устремлений проигравших государств и «ограждение» региона от иностранного контроля, позволило Лондону переложить на местных игроков ответственность по поддержанию стабильности и равновесия на Балканском полуострове.
Подобная тактика в полной мере проявилась в период Июльского кризиса, когда Британия декларировала свою незаинтересованность в австро-сербском конфликте. Выбирая такую модель поведения, Лондон, как нам кажется, исходил из того, что дестабилизация в одном из сегментов подсистемы не вела к краху всего комплекса региональной безопасности, т. е. распространению войны на весь Балканский полуостров, в частности выступлению Болгарии на стороне Центральных держав.
Сербия, Румыния и Греция, на взгляд британцев, разделяли общее понимание проблемы региональной безопасности: нападение на одну из них угрожало безопасности других. Сербия и Греция были связаны союзным договором, а вся политика Румынии, как полагали чиновники Форин Оффис, была направлена на «сдерживание» Болгарии и поддержание силового равновесия на Балканах, поэтому оба эти государства должны были прийти на помощь Сербии в случае нападения на нее Болгарии. Казалось, верность подобных расчетов подтверждала информация, поступавшая из Бухареста и Афин в последних числах июля. Правительства Румынии и Греции сделали совместное предупреждение Софии о том, что если Болгария атакует Сербию, то они двинут на нее свои войска[1078]. Об этом факте были осведомлены и в Берлине. Греческий король Константин I и румынский министр иностранных дел Э. Порумбару при встречах с германскими дипломатическими представителями подчеркивали, что уничтожение Бухарестского мира противоречило интересам их стран[1079].
В Англии не упускали из виду и тот факт, что Сербия и Румыния были заинтересованы в присоединении ряда территорий Австро-Венгрии (первая – югославянских провинций, вторая – Трансильвании). Это также позволяло надеяться на координацию действий Белграда и Бухареста против Двуединой монархии. И, наконец, Лондону казалось маловероятным, что Болгария после сокрушительного поражения во Второй балканской войне отважилась бы выступить против сербо-румынско-греческого союза. При таком раскладе, как минимум, была бы возможна локализация австро-сербского конфликта в пределах западной части Балканского полуострова, как максимум, поддержка Сербии Грецией и Румынией в противостоянии с Австро-Венгрией. В июле 1914 г. создавалось впечатление, что балканский фланг Антанты был укреплен.
Иными словами, для Лондона видимая стабилизация положения на Балканах являлась дополнительным аргументом в пользу сочетания старой «концертной дипломатии» и новой блоковой политики. Однако проблема заключалась в том, что с завершением процесса поляризации системы международных отношений, т. е. с размежеванием великих держав на Тройственный союз и Антанту, система могла функционировать только при условии поддержания силового равновесия между двумя военно-политическими блоками. Кажущееся ослабление связей в рамках одного из блоков истолковывалось соперниками как благоприятный момент, чтобы изменить баланс сил в свою пользу. Отстраненность Англии от балканских проблем, ее непротиводействие (на уровне конкретных шагов) «ультимативной дипломатии», практиковавшейся Австро-Венгрией в отношении Сербии, позволили правительствам Центральных держав увериться в британском «согласии» на локализацию австро-сербского конфликта.
Вместе с тем поддержка, оказанная Германией Дунайской монархии на Балканах, вполне вписывалась в очерченную Фукидидом иерархию межсоюзнических отношений, когда держава-гегемон рассматривала содействие младшему партнеру как средство консолидации собственной сферы влияния. В историографии до сих пор не утихают дискуссии о том, что же произошло летом 1914 г.: «балканизация» или «глобализация» австро-германского союза? Думается, что нужно ставить вопрос несколько в иной плоскости: «Weltpolitik» Германии базировалась на ее преобладании в Центральной и Юго-Восточной Европе (проект «Срединной Европы»)[1080], а потому Берлину было важно контролировать то геополитическое пространство, которое занимала империя Габсбургов. Распад Австро-Венгрии или откол от нее территорий, в том числе балканских, мог затруднить реализацию «мирополитической программы» Германии, которая была готова начать континентальную войну, чтобы продлить жизнь своему союзнику. И в этой игре ставки были предельно высоки. Великобритания, перефразируя печально известную фразу Э. Грея, не желая безучастно наблюдать за тем, как угасала ее мощь, подобно фонарям, видимым из окон Форин Оффис, была вынуждена вступить в мировую войну.
Заключение
В начале XX века усилия всех без исключения великих держав были направлены на достижение равновесного состояния международной системы, однако каждая из них по-своему интерпретировала понятие равновесия. Великобритания, вероятно, в большей степени, чем кто-то из других ключевых игроков, ориентировалась на паттерны прошлого. Равновесие, характеризовавшее функционирование Венской модели международных отношений, было эластичным и в целом абсорбировало те изменения, которые происходили в ее недрах: от появления новых крупных акторов (объединение Италии и Германии) до образования независимых государств в ходе национально-освободительной борьбы. Баланс сил и «концертное» взаимодействие являлись теми инструментами, которые Лондон мастерски комбинировал для сохранения своих ведущих позиций на международной арене.
К рубежу XIX–XX вв. равновесие, поддерживаемое Англией, было размыто, чему способствовали два, казалось бы, не связанные друг с другом фактора. Первый – усиление Германского рейха с его амбициозной внешнеполитической стратегией. Второй – ослабление традиционных империй: Османской империи и монархии Габсбургов, являвшихся неотъемлемыми элементами европейского равновесия еще со времен Вестфальской системы. Они выступали как геополитические скрепы, сцеплявшие различные субрегионы, и если Австро-Венгрия, сопрягавшая
