В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг. - Ольга Игоревна Агансон

как частичная мобилизация (в случае локализации военных действий на Балканах), так и всеобщая (в случае войны против одной из великих держав, России или Италии). В Вене делали ставку на превентивный удар по Сербии, ее молниеносный разгром до вступления в войну России или Италии[1018]. Как уже отмечалось, начальник австро-венгерского генерального штаба Конрад фон Гетцендорф и покойный Франц Фердинанд стремились избежать военного конфликта с Россией, которая по своим людским и материальным ресурсам значительно превосходила Дунайскую монархию. Фон Гетцендорф признавался: «Из всех возможных войн меня больше всего беспокоит перспектива войны с Россией, и я не хочу, чтобы она началась»[1019]. Наиболее предпочтительным выходом для правящих кругов Дунайской монархии явилась бы локализация австро-сербского конфликта на Балканах.

А теперь зададимся вопросом: каким же образом региональные амбиции и страхи угасающей великой державы запустили в действие механизм разрушения всей Венской модели международных отношений? Какие для этого были созданы специфические международно-политические условия?

Вряд ли можно назвать напряженность во взаимоотношениях между великими державами и постоянную политическую турбулентность на Балканах абсолютно взаимообусловленными процессами, ибо их генезис имел различную природу. В первом случае речь шла о динамике соперничества между великими державами в «эпоху империализма», движущим фактором которого было стремление ключевых игроков упрочить свои военно-стратегические, экономические и политические позиции в рамках тогдашней системы международных отношений. Если же эти рамки оказывались тесны для аспираций той или иной великой державы, то она рассчитывала на их «раздвижение», вплоть до возможности обрушения всей международно-политической конструкции. Что же касается нестабильности на Балканах, то она была вызвана более «долгоиграющими» факторами: задачами завершения национального освобождения балканских народов, строительством ими своей государственности, а также адаптацией к новым региональным границам и в связи с этим выработкой modus vivendi со своими соседями. Однако в тех внешнеполитических реалиях блоковое противостояние великих держав и нестабильность на Балканах начали «подпитывать» друг друга, что наглядно продемонстрировали вспыхивавшие в регионе кризисы – Боснийский кризис 1908–1909 гг. и Балканские войны 1912–1913 гг. Этот второй конфликт: характер ведение боевых действий, почти патовая ситуация, в которой оказалась европейская дипломатия из-за желания Австро-Венгрии сломить сопротивление Сербии и Черногории во время Адриатического и Скутарийского кризисов, а также последующие территориально-политические изменения в регионе – создал крайне тревожную атмосферу в Европе[1020].

Развернувшаяся между балканскими государствами борьба на региональном уровне спровоцировала новый виток гонки вооружений и вела к дальнейшей милитаризации международных отношений. Хотя вряд ли можно говорить о том, что опыт и уроки Балканских войн в полной мере были учтены стратегами в европейских столицах, налицо были очевидные вещи: балканские союзники и Турция воевали оружием, изготовленном на оборонных предприятиях великих держав, военные доктрины которых также были частично адаптированы местными игроками. По этому поводу корреспондент британского журнала «Экономист» писал: «Винтовки, амуниции, морское вооружение, осадные и скорострельные орудия, выпущенные разными заводами, так часто обсуждались и сравнивались некоторыми журналистами во время Балканской войны, что временами какой-нибудь циник мог подумать, что это была война саморекламы и взаимной брани между большими компаниями-производителями вооружений, а не национальная и религиозная борьба за контроль над территорией»[1021].

Военные успехи балканских союзников подтолкнули Берлин к принятию нового военного закона. Представляя рейхстагу его проект в феврале 1913 г., рейхсканцлер Т. фон Бетман-Гольвег констатировал, что «в результате событий, разразившихся на Балканах, соотношение сил в Европе резко изменилось»[1022]. Ситуация, на взгляд германского военного командования, все больше приближалась к апокалипсису ввиду проводимых российским руководством мер, направленных на усиление армии империи[1023]. Столь мрачные прогнозы позволяли германскому Генштабу обосновать в глазах правительства и различных политических партий необходимость пополнения состава армии и увеличения расходов на укрепление обороноспособности страны. В итоге в июле 1913 г. рейхстаг вотировал очередной военный закон, предусматривавший увеличение численности армии на 1/6, что обходилось государственной казне 884 млн марок (кроме того, из бюджета выделялась дополнительная статья расходов на военные нужды в 183 млн). Военный министр России В.А. Сухомлинов в общем-то с пониманием относился к этим мероприятиям, инициированным его немецкими коллегами, признавая в разговоре с французским военным атташе генералом де Лагишем, что «Германия находится в критическом положении. Она со всех сторон окружена врагами: Францией – с Запада, Россией – с Востока»[1024].

Реакцией на наращивание германских вооруженных сил стал закон о трехлетней военной службе во Франции. «Германские военные законы, как бы то ни было, ставили нас перед необходимостью вотировать собственные (военные законы – О. Л.)», – вспоминал президент Французской Республики Р. Пуанкаре[1025]. Одобренный в июле 1913 г. Национальным собранием Франции, закон о трехлетней военной службе предусматривал увеличение французской армии на 1/6 в мирное время – зеркальный ответ немцам.

В России же после бурных межведомственных дискуссий относительно дальнейших планов реорганизации русской армии и объемах ее ассигнований Думой в июне 1914 г. была утверждена так называемая «Большая программа», нацеленная, по докладу военного министерства, на «укрепление существующих и создание новых войсковых частей в соответствии с теми увеличениями армий, которые ныне осуществляются во всех западноевропейских государствах после войны на Балканском полуострове»[1026]. Предполагалось завершить выполнение данной программы к ноябрю 1917 г.

Что касается Великобритании, то в адмиралтействе, военном министерстве, а также в специализированных правительственных департаментах, работу которых координировал Комитет имперской обороны, велась подготовка к вероятной войне. Моделировались различные ситуации, с которыми могла столкнуться Англия в случае ее участия в масштабном конфликте: отправка экспедиционного корпуса на континент, защита Индии, обеспечение бесперебойных поставок и торговли, безопасность транспортных и телеграфных коммуникаций и др. Тщательному анализу были подвергнуты различные аспекты ведения войны с Германией: позиция военно-морского флота, морская блокада, проблема германского вторжения в метрополию, боевые действия на континенте, оборона Суэца и Гонконга[1027]. Но все эти приготовления, как подчеркивал секретарь КИО М. Хэнки, в силу комплекса причин носили оборонительный характер[1028].

Балканские войны обозначили не только новый виток гонки вооружений и военных приготовлений, но и придали импульс укреплению внутриблоковых связей по военной линии. Особенно интенсивно велись переговоры о военно-политическом сотрудничестве Центральных держав. К слову, англичан не могла не тревожить появившаяся осенью 1913 г. в австрийской прессе информация об имперской программе строительства военно-морского флота. В австро-венгерском морском ведомстве, по сообщениям «Нейе Фрайе Прессе», планировали закладку 4 дредноутов и нескольких малых крейсеров[1029]. Успешная реализация этой программы грозила вылиться в смещение баланса сил в Средиземноморье в пользу Центральных держав.

Манифестацией союзнической солидарности и показателем эволюции Цвайбунда в сторону еще большей сплочённости и скоординированности действий являлись регулярные встречи венценосных особ, совещания глав генеральных штабов и командующих флотами[1030]. Одной из таких демонстраций единства австро-германского фронта