Руководство джентльмена по пороку и добродетели - Маккензи Ли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Отпустите его! – Сципион вцепляется герцогу в руку и пытается оттащить от меня, но Бурбон только отмахивается. Его рука с влажным хрустом врезается в Сципиона, тот, зашатавшись, спотыкается о скамеечку для ног и отлетает в стену.
– Не лезь не в свое дело, пират, – бросает ему Бурбон. – По тебе виселица плачет.
Сципион стоит, согнувшись пополам и вжавшись лицом в сгиб локтя, его плечи судорожно вздрагивают. «Дай сдачи!..» – хочется мне крикнуть, то ли отчаянно – ему, то ли с издевкой – самому себе. Ни один из нас не пытается отбиться. Мы оба давно поняли: платить той же монетой каждому, кто нас бьет, – непозволительная роскошь.
Элена уже стоит спиной к стене, упираясь в обшивку ладонями.
– Что нам теперь делать? – очень тихо спрашивает она, видимо, саму себя.
Бурбон снова разворачивается ко мне; подошвы его ботинок тихо шуршат по ковру.
– Монтегю, где чертов ключ?
– У меня н-нет, – выговариваю я. Похоже, я прокусил губу до крови, и она тоненькой струйкой стекает по подбородку, но я не могу пошевелиться от страха и ее не стираю.
– А у кого тогда? Говори! Где он? – Я не отвечаю. Герцог швыряет меня спиной на кровать, я молча падаю.
Ненадолго повисает полное звуков молчание. За окном слышно толпу на площади – радостный, несмолкающий шум. Я чувствую на себе взгляд герцога, он будто все еще ждет моего ответа. Но черта с два я выдам Перси и Фелисити. Лучше умереть от его руки, лишь бы они могли спастись.
– Хорошо же, – бросает Бурбон, разворачивается и продолжает уже другим тоном: – Эй, пират, вставай. Я сказал: вставай.
Я наблюдаю, как Сципион поднимается на ноги. Кожа на его щеке содрана каменьями с перстня Бурбона, на ней уже взбухают тонкие полосы кровавых капель, на темной коже похожих на бриллианты.
– Сейчас ты отправишься к двум спутникам Монтегю. Не сомневаюсь, оба на твоем попечении, – произносит Бурбон медленно, будто Сципион умственно отсталый. – Сообщи им, что на рассвете они должны быть на острове Санта Мария-э-Марта, одни, с Лазаревым ключом и без единого пирата. Если хоть одно из условий не будет выполнено, я застрелю мистера Монтегю и брошу его труп в Венецианскую лагуну.
Для пущей убедительности он выхватывает пистоль и изображает выстрел. Бах!
Я роняю голову обратно на кровать.
Секунду помолчав, герцог взводит курок – будто кости трещат.
– Шагай уже, – говорит он. – А то прямо сейчас его застрелю.
Мгновение спустя гвозди в ботинках Сципиона жалобно цокают о доски пола, хлопает дверь, и я остаюсь наедине с мучителями.
Как только Сципион уходит, Элена выкрикивает, будто долго сдерживалась:
– Не убивайте его!
– Не теряйте голову, condesa[22]. – Раздается какой-то стук, и на деревянную поверхность падает что-то тяжелое. Все, что стоит на дереве, дребезжит. – Иисусе, какие же женщины ветреные создания…
Я вдруг понимаю, что Элена стоит между нами, будто не верит, что он не пустит пистоль в дело.
– Довольно с этого ключа смертей.
– Если к утру ключ будет у меня, Монтегю и не умрет.
Сознание начинает уплывать. Органы чувств по очереди становятся чужими и незнакомыми: в глазах сереет, уши забивает шум моря, будто я записка в бутылке. Кровать, кажется, вот-вот меня поглотит. На меня падает чья-то тень, и я поглубже вжимаюсь лицом в матрас.
– Пусть поспит до отъезда, – говорит Элена. – Все равно, пока не протрезвеет, от него ничего не добиться.
Небо за окном взрывается – начинается фейерверк. Грозовые облака подсвечиваются, каждая капля дождя кажется пестрым фонарем, а луна, скрюченным пальцем нависшая над дворцом, отливает кроваво-алым.
Хочу домой.
Нет, не домой. Хочу подальше отсюда. В безопасное место. И чтобы все было родное.
Хочу к Перси.
– Сладких снов, господин, – раздается голос Элены. Я отдаюсь снам.
28
Я так и просыпаюсь, свернувшись в изножье кровати; колени ноют, рубаха прилипла к спине. Голова гудит. Не представляю, сколько времени, слишком все бесцветно. Небо за окном пасмурно-серое; вдруг его расцвечивает ослепительно-белый язык молнии. Дождь стучит по водам Гранд-канала, капли так и подпрыгивают.
– Блевать будешь?
Я приподнимаю голову. Герцога не видно, на подоконнике сидит Элена, вертя в руках ожерелье. Я не отвечаю: узник ведь не обязан давать тюремщику отчет о здоровье. Кроме того, если я действительно надумаю блевать, я хотел бы сделать это прямо на нее и лучше всего неожиданно.
Элена берет с умывального столика фарфоровый тазик и приносит мне. Я жду, что она поставит его поверх постели и отойдет дальше нести вахту, но она садится в изголовье кровати, подтянув ногу под себя и отгородившись от меня тазиком. Сколько-то времени мы молча друг друга рассматриваем, я при этом зверски морщусь и щурюсь. Здесь, вдали от отцовского дома, даже в другой стране, она совсем иная. Более человечная, не заковывает чувства в столько слоев брони. Сперва я позволяю себе поверить, что она тоже просто ждет, чтобы это поскорее закончилось.
Потом она спрашивает:
– Как держится отец?
Этого я не ждал: ни вопроса, ни такого мягкого голоса.
– Как… чего?
– Ты же навещал его в тюрьме. Он не болеет? Может, его избивали?
– Он был… – не знаю, как ответить, и говорю только: – Красноречив.
– А о чем говорил?
– Говорил, что его дети не вправе отдавать сердце своей матери ни герцогу Бурбону, ни кому-то из тех, кто использует его во зло.
Лицо Элены каменеет.
– То есть тебе тоже, да? Ты ведь и сам хочешь им завладеть. Поэтому ты стащил ключ, как только Данте рассказал тебе про панацею.
– Мы используем ключ не во зло.
– Кому решать, что во зло, что во благо?
– Ваш отец сказал…
– Я люблю своего отца, – слова падают как камни. – Больше мне никто и ничто в этом свете не дорого, и я готова на все, лишь бы он вышел на свободу. – Она отводит глаза и принимается разглаживать рукой морщинки на юбке, будто утюгом. – Так кого ты хотел исцелить?
– Перси.
– Твоего друга? – Она вдавливает в матрас кулак. Плечи ее сохраняют гордую осанку, но голова никнет с чем-то вроде раскаяния. – Мне жаль.
– О чем вы?
– Не знаю. Просто жаль.
Не успеваю я ответить, стучит о стену открытая дверь, и в комнату врывается Бурбон с каплями дождя на плечах. Элена мигом встает, едва не своротив на пол фарфоровый тазик. Бурбон швыряет шляпу на кресло.
– Я вам не помешал?
– Вы нашли корабль? – спрашивает Элена.
– Гондолу, – отвечает он. – Проплыть мимо патруля легче на маленьком судне. Монтегю, встань! – рявкает он мне, откидывая полы плаща, чтобы я убедился: он так и не расстался с пистолем в руку длиной. Я, шатаясь и едва не влетев лбом в столбик кровати, встаю. – Скоро рассвет, – Бурбон подхватывает с кресла шляпу
