Руководство джентльмена по пороку и добродетели - Маккензи Ли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он не джентльмен, как это слово ни толкуй.
Он повеса. И трус.
– Время на исходе, – вдруг произносит Бурбон, как будто в полумраке усыпальницы может как-то угадать, который час. – Похоже, друзья ваши решили вас не выручать.
Он снимает с пояса пистоль, я сжимаюсь, но между нами встает Элена.
– Не смейте в него стрелять.
– Я сам решу, стрелять мне или нет. Остров сейчас затонет вместе с нами, а мой ключ украли дети с пиратами. Уверяю вас, condesa, если до заката заколдованное сердце вашей матушки не окажется у меня в руках, ваш отец так и сгниет в заточении.
Бурбон поднимает пистоль, но Элена не отступает. Не двигаюсь и я, хотя с моей стороны это совсем не героический поступок. Прикрываться от пули дамой – совершенно не по-джентльменски, но, раз Элена готова защитить меня от Бурбона, я не намерен отказываться от ее дара.
Вдруг герцог застывает, не опуская пистолета, и наклоняет голову к двери. Теперь и я слышу долетающий из коридора костей отзвук сухих шлепков. Шаги.
Бурбон смотрит на дверь усыпальницы, Элена же – на меня. Мы встречаемся взглядами, и в этом есть какая-то странная торжественность, будто затишье перед бурей.
Потом Элена отступает, предоставляя мне самому спасаться от Бурбона, но не успевает он сдержать обещание меня застрелить, как кто-то кричит: «Стойте!»
Я лишь мельком замечаю стоящего в дверном проеме Перси и Фелисити рядом с ним: оба тяжело дышат, будто бежали, с обоих течет, – Бурбон тут же хватает меня со спины и выставляет перед собой живым щитом. В висок тыкается холодное дуло.
– Где мой ключ? – кричит он.
Перси одной рукой роется в кармане плаща, подняв другую над головой. Нащупав похожий на зуб Лазарев ключ, он подносит его к свету. На склепах пляшет его неверная тень.
– Вот ключ. Возьмите. Возьмите, пожалуйста, и отпустите Монти.
– Это и есть ключ? – спрашивает Бурбон, чуть наклонив голову к Элене. – Больше ничего не надо? – Элена кивает. – Тогда открывай, – командует он Перси.
Тот бледнеет.
– Как это – открывай?
– Не притворяйся безмозглым, открой склеп. Сам как-нибудь разберись который. И побыстрее.
Пистоль у виска дергается, и я невольно тихо всхлипываю. Перси вздрагивает. Герцог продолжает пережимать мне рукой грудь, и я не могу как следует вдохнуть. Или, может быть, дыхание прерывается от страха.
Перси медленно шагает вперед, не опуская рук, вставляет ключ в замочную скважину Роблесов и поворачивает. Раздается несколько щелчков, будто кто-то ведет палочкой по позвоночнику, и склеп открывается. Перси пятится к замершей Фелисити. Я никогда не видел ее такой напуганной: сейчас она даже не пытается скрыть свой первобытный, животный ужас.
Элена и Бурбон одновременно шагают к склепу. Герцог продолжает мной заслоняться, так что, когда они заглядывают в склеп, приходится это увидеть и мне.
На секунду мне непостижимым образом кажется, что в склепе лежит Элена. Но нет, эта бледная обнаженная женщина старше, у нее тоньше нос и круглее подбородок. Ее голые плечи закрывают блестящие волнистые волосы, и я чувствую запах духов. В кожу как будто только что втерли масло, словно похоронная процессия отбыла как раз перед нами. Глаза ее открыты и залиты чернотой, будто в них собрался мрак ночи. Посреди тела, от пупка до ключицы, идет шов, и вся она будто освещена изнутри каким-то алым сиянием, как если бы кто-то положил фонарь под одеяло.
Она и вправду не жива и не мертва.
И я вдруг постигаю то, чего не понимал раньше. Я единственный, кто только сейчас понял, что все это время я замышлял убийство.
– Мама, – произносит Элена тихо, будто молитву, и я поднимаю на нее взгляд. Она не спускает с женщины глаз, поднеся два пальца к губам. Вид у нее такой, будто ее вот-вот унесет ветром.
Бурбон ненадолго отпускает меня, только чтобы приставить пистоль к моей спине и отойти от склепа на шаг. Я слышу, как он роется в карманах плаща. Наконец в моем поле зрения возникает его рука. В ладони зажат огромный нож, он протягивает его Элене.
– Так за дело.
Элена нож не берет.
– Ключ у вас. С меня довольно.
– Наше соглашение будет выполнено, когда я получу сердце. Если вы сейчас струсите, пусть ваш отец сидит в тюрьме сколько угодно.
– С меня довольно.
Бурбон плашмя стучит кончиком ножа по краю склепа. Нож звенит, будто камертон.
– Condesa, подумайте о последствиях. Перечить мне опасно.
– Это же моя мама! – На последнем слове ее голос обрывается, в нем треском рвущейся бумаги прорезается горечь. Элена, шатаясь, отступает от склепа, прижимая ладонь ко рту.
Мне в спину тычется пистоль.
– Хорошо же. Монтегю, за дело.
– Нет, о боже, нет. Позвольте отказаться от чести.
– За дело!
– Нет, прошу вас, я не…
– Вот так. – Он бьет женщину в грудь прикладом пистоля, и грудная клетка проламывается с таким звуком, будто на лед кинули камень. Элена отшатывается и, будто грудину пробили ей, прижимает руки к собственному сердцу. – Я немного упростил вам задачу.
Меня дико трясет от одной мысли о том, что придется сделать, но выбора на самом-то деле нет: в спину снова упирается пистоль, а рядом стоят Перси и Фелисити. Я даже меньше боюсь за себя, чем за них. У него столько разных способов побольнее меня ударить.
В лицо бьет новая струя горячего воздуха, и я вдруг понимаю, что он восходит от женщины, рождаясь из пульсаций ее мерцающего сердца. Дыхание перехватывает.
– Давайте я, – вдруг говорит Фелисити и под скептическим взглядом Бурбона уверенно протягивает руку за ножом. – Я справлюсь. Лучше, чем Монти. Дайте нож, я все сделаю.
Не отнимая от моей спины дула, Бурбон отдает ей нож. Фелисити встает поближе к склепу, прямо напротив меня. Быстро встречается со мной взглядом и, тихо попросив: «Помоги», вонзает нож в ложбинку у основания шеи женщины.
Кожа режется легко, как оберточная бумага. Я держу края разреза, меж тем как Фелисити запускает пальцы в грудину – туда, где Бурбон сделал неровный разлом, похожий на молнию, – и резко выворачивает кости. Не думал, что в ней столько силы. Ребра с треском отделяются от позвоночника. У Элены вырывается тихий всхлип.
Обнажается сердце, алое и живое. Оно скорее не бьется, а пульсирует, как воспаленная рана. Я держу разверстые края кожи, Фелисити быстро откидывает съежившиеся тряпочки легких и перерезает вены. Они отрываются от сердца с почти хрустальным звоном,
