Клеопатра - Генри Хаггард

Когда стих последний звук нежного голоса, огненный змей скользнул в самое сердце облачка. Облачко скатилось из светящегося рога и исчезло в темноте. Золотой полумесяц начал меркнуть и погас. Когда богиня покинула этот мир, снова раздалась тихая, вселяющая ужас музыка систра, и снова стало тихо.

Я закрыл лицо одеждой и вдруг, хотя мои вытянутые руки все еще касались похолодевшего тела отца, который умер, проклиная меня, я почувствовал, что в моем сердце вновь затеплилась надежда, ибо я понял, что еще не совсем погиб, и что та, которую я предал, но продолжал любить, не оставила меня. И тут мною овладела необоримая усталость, и я заснул.

Когда я проснулся, сквозь отверстие в крыше струился тусклый свет зари. Зловеще падал он на погруженные в тень скульптуры у стен, на мертвое лицо и седую бороду моего отца, соединившегося с Осирисом. Я вздрогнул, вспомнив все, что произошло, и задумался, что же мне теперь делать. Поднявшись на ноги, я услышал тихие шаги – кто-то шел по коридору имен фараонов.

– Ла-ла-ла! – пробормотал голос, который я тотчас узнал. Это была старая женщина Атуа. – Темно, как в склепе! Видно, святые, которые построили этот храм, не очень-то любили благословенное солнце, хоть и поклонялись ему. Да где же этот занавес?

Наконец занавес был отодвинут, и в покой отца вошла Атуа с клюкой в одной руке и с корзиной в другой. На лице ее появилось еще больше морщин, а жидкие волосы казались еще более седыми, чем прежде, но в остальном она была точно такой, какой я ее помнил. Она остановилась у двери и стала всматриваться в темноту своими проницательными черными глазами, ибо в комнате было еще темно и она по-прежнему ничего не видела.

– Где же он? – пробормотала она. – Неужто этот слепой куда-то ушел ночью? Осирис – слава его имени, – не допусти этого! Нужно было зайти к нему вечером. О горе! Какие времена настали, если верховный жрец и наследный правитель Абидоса в своей немощи остался с одной дряхлой старухой, которая сама стоит одной ногой в могиле! О Гармахис, бедный мой мальчик, какие беды ты навлек на нас, какое горе! А это что? О боги, неужели он заснул на полу? Он же так умрет! Божественный отец! Аменемхет! Проснись, встань! – И она поковыляла к мертвому телу. – Что же это? О великий Незримый, он мертв! Умер один, когда рядом никого не было… Клянусь Осирисом, который спит в своей священной могиле в Абидосе, он умер! Умер! – Она вскрикнула, и ее долгий печальный крик эхом отразился от украшенных статуями стен.

– Тише, женщина! Не кричи! – сказал я, выйдя на свет из темноты.

– Кто ты? – уронив корзину, воскликнула она. – Злодей, это ты убил владыку праведности, этого святого человека, единственного святого человека в Египте? Да падет на твою голову извечное проклятие! Хоть боги и оставили нас в час горьких испытаний, у них длинные руки, и они воздадут по заслугам тому, кто убил их помазанника!

– Посмотри на меня, Атуа! – сказал я.

– Посмотреть? Я смотрю на тебя, злодей, бродяга, жестокий убийца! Гармахис – предатель и сгинул где-то в дальних странах, Аменемхет, божественный отец его, убит, и теперь у меня больше никого нет на свете, ни друзей, ни родных, ни единой души, я всеми пожертвовала ради него, предателя Гармахиса! Убей же и меня, злодей!

Я сделал шаг к ней, и она, думая, что я хочу ударить ее, завопила в страхе:

– Нет-нет, добрый человек, господин, пощади! Восемьдесят шесть лет, милостью богов, восемьдесят шесть лет исполнится мне со следующим разливом Нила, но я не хочу умирать! Осирис милосерден к старикам, которые всю жизнь служили ему. Не подходи… Помогите! Помогите!

– Замолчи, глупая женщина, – сказал я. – Неужели ты не узнаешь меня?

– Тебя? А почему я должна узнать тебя? Я что, должна знать каждого моряка, который скитается по свету волею Себека, пока Тифон не призовет его. И все же… Как странно… Лицо так изменилось… Этот шрам… Хромая походка… Это ты, Гармахис! Это ты, о мой любимый, родной мальчик! Ты вернулся на радость моим старым глазам! До какого счастья я дожила! А я думала, ты умер! Позволь мне обнять и поцеловать тебя… Нет, как же я забыла: Гармахис – предатель. И убийца! Вот лежит божественный Аменемхет, убитый предателем Гармахисом! Уходи! Я не хочу знать предателя и отцеубийцу! Убирайся к своей распутнице! Ты не тот, кого я с любовью нянчила и растила.

– Тише, женщина! Умоляю тебя, успокойся! Я не убивал отца… Он умер. Увы, он умер сам у меня на руках.

– И наверняка умер, проклиная тебя, Гармахис! Я уверена в этом. Это ты принес смерть тому, кто дал тебе жизнь. Ла-ла! Я стара, долго живу на свете, и я видела много бед, но это самая страшная! Такого черного часа еще у меня не было. Мумии меня всегда пугали, но сейчас я бы сама хотела стать мумией! Уходи, умоляю тебя, уходи!

– Добрая моя старая няня, не укоряй меня! Разве моя ноша и так не тяжела?

– Ах да, да! Как же это я забыла! Какое же преступление ты совершил? Женщина погубила тебя, но ты не первый. Женщины многих погубили до тебя, и будут вечно, до скончания века, губить мужчин. И что за женщина! Ла-ла! Я видела ее, красавица из красавиц, такой на свете не было, стрела, нарочно заточенная злыми богами на погибель людям! И ты, совсем юный, к тому же воспитанный в храме… Вся жизнь в затворничестве… Плохое это воспитание, ох, плохое!.. Силы ваши были не равны. Где тебе было устоять против нее? Удивительно ли, что она победила тебя? Подойди же ко мне, Гармахис, позволь мне поцеловать тебя. Не стоит женщине судить мужчину за то, что он потерял голову от любви! Ведь ты не виноват в этом, так задумано природой, а природа всегда возьмет свое. Но с нами случилась беда похуже, вот в чем зло: знаешь ли ты, что эта твоя царица-македонянка отняла у храма земли, богатства и изгнала из него жрецов, всех, кроме нашего божественного Аменемхета, который теперь лежит здесь и которого, мне неведомо почему, пощадила. После того в этих стенах она запретила службы, и никто уже не поклонялся нашим великим богам. Но он умер! Умер!.. И хорошо, что умер – во власти Осириса ему будет лучше, ибо жизнь для него была тяжкой обузой. Но знай, Гармахис, он не оставил тебя с пустыми руками: как только заговор был раскрыт, он собрал все свое богатство – а оно немалое – и спрятал его. Я покажу тебе это место. Его сокровища по праву наследования твои, ведь ты его единственный сын.

– Не говори мне о сокровищах, Атуа. Куда я с ними пойду? Смогут ли они скрыть мой позор?

– Ах да, да! Здесь тебе нельзя оставаться. Если тебя найдут, ты умрешь страшной смертью – тебя задушат в вощеном мешке. Нет, я спрячу тебя. После погребальных церемоний в честь божественного Аменемхета мы с тобой сбежим отсюда и скроемся вдали от людских глаз, пока эти несчастья не забудутся. Ла-ла! Наш мир полон печали, и забот в нем больше, чем жуков в нильском иле. Идем же, Гармахис. Идем!