Эмма - Джейн Остен

Такова была история в изложении Фрэнка и Харриет – как только она очнулась и вновь пришла в себя, обретя дар речи. Он удостоверился лишь, что с ней все в порядке, и должен был бежать. Эти неожиданные события не оставляли ему ни одной свободной минуты. Эмма вызвалась сообщить миссис Годдард о том, что ее воспитанница в безопасности, а также сказать мистеру Найтли, что в окрестностях объявились цыгане, после этого Фрэнк отбыл, осыпаемый ее благодарностями и за подругу, и за себя самое.

Такое приключение – отважный молодой человек спасает из лап разбойников хорошенькую девицу – не может не навести на определенные мысли даже самое холодное сердце и самый трезвый ум. Так, по крайней мере, решила Эмма. Мог ли лингвист, грамматик или даже математик, видя то, что пришлось видеть ей, явившись свидетелем их совместного появления, выслушав от них о происшествии, не заподозрить, что волею случая они особенно заинтересовались друг другом? Насколько же больше мог представить себе и предчувствовать человек, не лишенный воображения – подобный Эмме! Особенно на фоне той предварительной работы, которую она уже проделала в голове.

Произошла самая невероятная вещь! Насколько она себя помнила, ни с одной молодой девицей в их местах ничего подобного никогда не случалось; мирная их жизнь никем и ничем не нарушалась. И надо же, чтобы такое случилось именно с Харриет и именно в тот час, когда Фрэнк Черчилль случайно проходил мимо! Совершенно необычайное совпадение! Эмма поразилась еще более, вспомнив о том, что и состояние у обоих как нельзя лучше подходит для зарождения нового чувства. Он стремился избавиться от влюбленности в нее, Эмму, Харриет только-только излечивается от своей страсти к мистеру Элтону. Все сходится одно к одному, предвещая самые интересные последствия. Просто невозможно, чтобы такое совпадение не подтолкнуло их друг к другу.

Во время пятиминутного разговора, который состоялся у нее с Фрэнком, пока Харриет пребывала без чувств, он удивленно и обрадованно, с жаром говорил об испуге девушки, ее наивности, о том, как пылко схватила она его за руку и прижалась к нему, и под конец, когда сама Харриет дополнила его рассказ о случившемся, он пылко выразил свое негодование по поводу ужасающей глупости мисс Бикертон. Казалось, все идет самым естественным образом, тут уж ни принуждения, ни помощи с ее стороны не требовалось. Она не сделает первого шага, ни единым словом не намекнет. Нет-нет, она достаточно вмешивалась! Строить же планы, самые безобидные планы, никому не запрещено. Она только желает, чтобы… А желать, как известно, не вредно.

Первым побуждением Эммы было не сообщать отцу о случившемся – она прекрасно понимала, какое волнение и тревогу возбудит ее рассказ, однако вскоре она поняла, что скрыть правду невозможно. В течение получаса история облетела весь Хайбери. Именно о таком событии тосковали завзятые сплетники и болтуны, благородные и низшие сословия. И скоро вся молодежь и вся прислуга со сладким ужасом пересказывала друг другу страшную новость. Казалось, из-за цыган позабыт и вчерашний бал. Бедный мистер Вудхаус задрожал как осиновый лист и, как и предвидела Эмма, не успокоился, пока девушки не пообещали ему не выходить за пределы парка. Ему доставило некоторое успокоение то, что многие соседи в течение дня справлялись о его самочувствии (ибо соседи знали, что он любит, когда о нем тревожатся), о самочувствии мисс Вудхаус, а также о состоянии мисс Смит. Он имел удовольствие сообщать всем в ответ, что все они чувствуют себя неважно, хотя в отношении Эммы его слова вряд ли можно было назвать правдой, так как лично она чувствовала себя превосходно, и Харриет не намного хуже, однако Эмма предпочитала не вмешиваться. Можно сказать, в батюшкиных глазах ей не повезло со здоровьем, потому что она просто не ведала, что значит «плохо себя чувствовать», и, если бы он не изобретал для нее вымышленных болезней, о чем бы он жаловался соседям?

Цыгане не стали дожидаться, пока за них примется правосудие, и поспешно бежали. Молодые девицы могли снова безбоязненно гулять в окрестностях Хайбери прежде, чем они успели испугаться, и вскоре вся история утратила мало-мальскую значимость для всех, кроме Эммы и ее племянников: в ее воображении происшествие сохраняло свою важность, а Генри и Джон каждый день требовали заново рассказывать им историю о Харриет и цыганах и возмущенно поправляли Эмму, если она хоть в малости отступала от первоначального варианта изложения.

Глава 40

После происшествия миновало всего несколько дней, когда однажды утром Харриет явилась к Эмме с маленьким свертком в руках и, посидев немного в нерешительности, начала так:

– Мисс Вудхаус… если у вас найдется свободная минутка… я кое-что хотела бы вам рассказать… сделать своего рода признание… и тогда уж… все будет кончено.

Эмма сильно удивилась, однако просила подругу продолжать. Харриет была как-то уж очень серьезна. Судя по виду ее и по словам, Эмме предстояло услышать нечто не совсем обычное.

– Мой долг и мое желание, – продолжала та, – не оставлять ничего втайне от вас по этому поводу. Поскольку я, к счастью, в известном отношении стала другим человеком, вы имеете право знать все. Распространяться далее нет смысла – мне стыдно, что я была такой глупой! Надеюсь, вы меня понимаете?

– Да, – отвечала Эмма, – надеюсь, что понимаю.

– Как могла я так долго обманываться… – Харриет раскраснелась. – Это было как наваждение какое-то! Теперь я не нахожу в нем ничего сверхъестественного… Мне все равно, увижусь я с ним или нет… но уж если выбирать, я предпочла бы с ним не встречаться… В самом деле, я охотно сделала бы крюк, лишь бы держаться от него подальше… но его жене я не завидую ни на столечко! Я не восхищаюсь ею и не завидую ей, как прежде: она, конечно, очаровательна и все такое, однако при этом у нее очень скверный и сварливый характер. Никогда не забуду, как она на меня смотрела… Но, несмотря ни на что, уверяю вас, мисс Вудхаус, зла ей я не желаю… Пусть их будут счастливы вместе! Мне теперь все равно. И для того чтобы убедить вас, что я говорю правду, я собираюсь уничтожить то… что мне следовало уничтожить уже давно… что мне никогда не следовало хранить… Я очень хорошо знаю… – При этих словах она вспыхнула. – Ну вот, а теперь я все уничтожу… И особенно мне хочется проделать это в вашем присутствии, чтобы вы убедились, насколько я поумнела. Как по-вашему, что в этом пакете? – спросила она, потупив взор.

– Понятия не имею… Разве он когда-нибудь что-нибудь вам дарил?

– Н-нет… Подарками это назвать нельзя, однако эти вещи я очень ценила.

Она выложила на стол пакет, и Эмма прочла на упаковке слова: «Самые драгоценные сокровища». Ее любопытство росло. Харриет развернула сверток, и Эмма нетерпеливо заглянула внутрь. Завернутая в несколько слоев тонкой папиросной бумаги, там лежала хорошенькая танбриджская шкатулочка маркетри. Харриет открыла шкатулку: она вся была устлана тончайшим батистом, однако, кроме батиста, Эмма заметила лишь маленький кусочек липкого пластыря.

– Ну теперь-то, – сказала Харриет, – вы непременно должны вспомнить!

– Нет, я и правда ничего не помню.

– Неужели? Неужели вы забыли, что произошло в этой самой комнате в один из последних его визитов, когда мы встречались втроем! Всего за несколько дней до того, как я заболела ангиной… как раз перед приездом мистера и миссис Джон Найтли… По-моему, они приехали тем же вечером. Разве вы не помните, как он порезал палец вашим новым перочинным ножиком и вы посоветовали ему заклеить палец пластырем? Но поскольку у вас пластыря не оказалось и вы знали, что у меня он есть, вы попросили меня отрезать ему кусочек. Я тогда достала свой пластырь и отрезала ему кусок. Но он оказался слишком велик, и мистер Элтон отрезал кусочек поменьше и некоторое время вертел в руках то, что осталось, а потом отдал остаток мне. И вот, я в порыве сумасбродства решила сохранить его на память… и не пользовалась им, только время от времени любовалась своим сокровищем.

– Милая моя Харриет! – воскликнула Эмма, вскакивая с места и закрывая лицо руками. – Вы заставили меня более стыдиться своего поведения, чем я могу вынести! Помню ли я? Да, теперь я все вспоминаю! Я лишь не знала, что вы сохранили пластырь, – я и понятия не имела об этом до сего момента… Но то, что он порезал палец и я порекомендовала ему заклеить ранку пластырем, заявив, что у меня пластыря нет! Ах! Мой грех, мой грех! Ведь у меня в кармане лежал изрядный кусок пластыря! Еще одна моя безрассудная выходка! Я заслуживаю того, чтобы остаток жизни краснеть за этот поступок! – Успокоившись, она снова села. – Продолжайте, милая Харриет… Что там у вас еще?

– У вас действительно у самой был под рукой пластырь? Я и не подозревала об этом, вы вели себя так естественно!

– Значит, вы действительно отложили этот кусочек пластыря – ради него! – изумленно воскликнула Эмма; сочувствие к подруге не могло затмить ее невольного веселья. Про себя она прибавила: «Господи! Мне самой никогда не пришло бы в голову сохранить кусочек пластыря, который вертел в руках Фрэнк Черчилль! Такого мне ни за что не понять».