Король крыс - Джеймс Клавелл

Письмо было датировано 21 апреля 1945 года. Четыре месяца назад. Время отправления других писем варьировалось от трех недель до двух лет и больше.

Ларкин читал и перечитывал письмо. Потом прочитал его Маку, Питеру Марлоу и Кингу, когда они сидели на веранде барака.

«Дорогой. Это письмо номер 205 — так оно начиналось. — У меня все хорошо, у Джинни тоже все хорошо, твоя мама живет с нами, а все мы живем там же, где мы жили всегда. Мы не получали от тебя никаких известий с тех пор, как получили твое письмо от 1 февраля 1942 года, отправленное из Сингапура. Но, даже не имея известий, мы знаем, что ты здоров и счастлив, и мы молимся за твое благополучное возвращение.

Я все письма начинаю одинаково, поэтому, если ты уже читал, что написано вначале, прости меня. Но трудно жить, не зная, дошло ли именно это письмо до тебя, дошло ли хоть одно из писем. Я люблю тебя. Ты мне нужен. И я скучат по тебе больше, чем иногда могу это вынести.

Сегодня мне грустно. Я не знаю почему, но это так. Я не хочу поддаваться тоске и хочу рассказать все самое замечательное.

Мне, вероятно, грустно из-за миссис Гёбл. Она вчера получила открытку, а я нет. Думаю, я просто эгоистка. Ну уж такая я. В любом случае обязательно расскажи Вику Гёблу, что его жена Сейра получила открытку, датированную в января 1943 года. Она хорошо себя чувствует, и его сын прелесть. Сейра счастлива, что наконец-то снова получила весточку. Да, у женщин полка тоже все в порядке. Мать Тимсена по-прежнему чувствует себя великолепно. И не забудь напомнить Томми Мастерсу обо мне. Вчера вечером я видела его жену. Она тоже здорова и зарабатывает кучу денег для него. У нее новая работа. И, да, я видела Элизабет Форд, Мэри Виккерс…»

Ларкин оторвался от письма.

— Она перечисляет, наверно, дюжину жен. Но все их мужья умерли. Все. Единственный, кто остался в живых, это Тимсен.

— Читайте дальше, приятель, — быстро сказал Мак, физически чувствуя муку, отраженную в глазах Ларкина.

«Сегодня жарко, — продолжал Ларкин, — и я сижу на веранде, Джинни играет в саду, а я думаю, что на этой неделе я переберусь в домик в Блу Маунтенс.

Я бы написала о новостях, но это не разрешается.

О, Господи, как же можно писать в никуда? Как мне узнать? Где ты, моя любовь, где ты, ради Бога? Я не буду писать больше. Я просто закончу на этом письмо и не отправлю его… О, моя любовь, я молюсь за тебя, помолись и ты за меня. Прошу, помолись за меня, помолись за меня…»

После паузы Ларкин сказал:

— Нет подписи и… адрес написан почерком моей матери. Ну, что вы думаете по этому поводу?

— Вы же знаете, как это бывает с женщинами — сказал Мак. — Она, вероятно, положила его в ящик, а потом ваша мать нашла его и отправила почтой, не читая и не спрашивая ее. Вы же знаете, какие матери! Еще более вероятно, что Бетти начисто забыла о письме и на следующий день села и написала еще одно письмо, когда почувствовала себя лучше.

— Что она хочет сказать, когда пишет «молись за меня»? — спросил Ларкин. — Она же знает, что я это делаю каждый день. Что происходит? Господи, может быть, она больна или что-нибудь с ней не так?

— Не нужно волноваться, полковник, — сказал Питер Марлоу.

— Откуда вам, черт возьми, знать об этих вещах? — вспыхнул Ларкин. — Как, черт побери, я могу не волноваться!

— Ну, по крайней мере, вы знаете, что она и дочь в порядке, — огрызнулся в ответ измученный до предела Мак. — Благословляйте Бога, что вам повезло хоть в этом! Мы вообще не получили писем! Никто из нас! Вы счастливчик! — И он вышел, раздраженно топая ногами.

— Простите, Мак, — Ларкин побежал вслед за ним и привел его обратно. — Простите, это просто так… после всего, что было…

— Эх, приятель, вы ничего такого не сказали. Это мне надо извиняться. Я заболел от ревности. Мне кажется, я ненавижу эти письма.

— Можете повторить это еще раз, — сказал Кинг. — Они могут свести с ума. Парни, которые получают их, сходят с ума, парни, которые не получают, тоже сходят с ума. Ничего, кроме беспокойства, они не приносят.

Смеркалось. Сразу после ужина все американцы собрались в хижине.

Курт сплюнул на пол и поставил поднос.

— Здесь их девять. Я оставил себе одну. Мои десять процентов. — Он снова сплюнул и сел.

— Думаю, меня опять стошнит, — заявил Питер Марлоу.

— Я вас пойму, — согласился Кинг.

— Не знаю. — Макс прокашлялся. — Они похожи на лапки кроликов. Маленькие, конечно, но все же кроличьи лапки.

— Хочешь попробовать? — спросил Кинг.

— Нет, черт возьми. Я просто заметил, что они похожи. Могу я высказать свое мнение или нет?

— Честное слово, — вмешался Тимсен, — никогда не думал, что мы действительно будем торговать ими.

— Если бы я не знал… — Текс запнулся. — Я так хочу жрать. И я не видел столько мяса с тех пор, как мы поймали ту собаку.

— Какую собаку? — спросил Макс подозрительно.

— О, черт, это было… сто лет назад, — сказал Текс. — Тогда… в сорок третьем.

— А… а… а…

— Черт! — Кинг по-прежнему не отводил глаз от подноса. — Оно нормально выглядит. — Он наклонился и понюхал, не приближаясь, однако, слишком близко к мясу. Пахнет нормально.

— Нет, — ледяным голосом прервал его Байрон Джонс III, — это крысиное мясо.

— За каким чертом ты это объясняешь, сукин ты сын! — сказал Кинг, засмеявшись и отодвинувшись от мяса.

— Это крыса, черт побери. Но, если разговоры будут продолжаться и дальше, любой проголодается!

Питер Марлоу осторожно взял лапу и положил ее на банановый лист.

— Это я возьму с собой, — сказал он. Затем встал и пошел к себе в хижину.

Он подошел к койке и прошептал Эварту:

— Может быть, сегодня вечером мы неплохо поедим.

— Что?

— Неважно. Кое-что особенное. — Питер Марлоу знал, что Дринкуотер подслушивает их; он украдкой положил банановый лист на полку и сказал Эварту: — Я вернусь через минуту. — Когда спустя полчаса он вернулся, банановый лист исчез, а с ним и Дринкуотер.

— Ты выходил куда-нибудь? — спросил он Эварта.

— Только на секунду. Дринкуотер попросил принести ему воды. Он сказал, что плохо себя чувствует.

И тут с Питером Марлоу началась истерика, и все в хижине решили, что он рехнулся. Только когда Майк хорошенько потряс его, он перестал смеяться.

— Извините, просто вспомнил домашнюю шутку.

Когда Дринкуотер вернулся, Питер Марлоу притворился, что смертельно озабочен пропажей еды. Дринкуотер тоже изобразил беспокойство и сказал, облизываясь:

— Что за грязная шутка.

И с Питером Марлоу снова началась истерика.

Наконец Питер Марлоу ощупью добрался до своей койки и, обессиленный, лег на спину. Эта усталость добавилась к усталости, накопленной за эти два изнурительных дня. Он заснул, и ему снился Дринкуотер, поедающий горы маленьких задних лапок, а он, Питер Марлоу, следил за ним все это время, а Дринкуотер без конца спрашивал:

— В чем дело? Они вкусные, вкусные.

Его растолкал Эварт.

— Питер, там на улице американец. Хочет поговорить с тобой.

Питер Марлоу по-прежнему чувствовал слабость и тошноту, но слез с койки.

— Где Дринкуотер?

— Не знаю. Ушел после твоего приступа хохота.

— А, — Питер Марлоу снова засмеялся. — Я боялся, вдруг это только сон.

— Что? — Эварт пристально посмотрел на него.

— Ничего.

— Не знаю, что на тебя накатило, Питер. Ты в последнее время странно себя ведешь.

Текс ожидал Питера Марлоу под защитой свеса крыши.

— Пит, — прошептал он. — Меня прислал Кинг. Вы опаздываете.

— О, черт! Извини, я отключился.

— Да, он так и подумал. Он просил передать вам: «Нужно разделаться с этим».

Текс нахмурился.

— Вы хорошо себя чувствуете?

— Нормально. Немного слаб. Но со мной будет все в порядке.

Текс кивнул и торопливо ушел. Питер Марлоу потер лицо, потом по лестнице спустился на асфальтированную дорогу и встал под душ. Холодная вода придала сил. Потом он наполнил флягу и, тяжело ступая, прошел к уборным. Он нашел место в конце ряда, поближе к проволоке.

Месяц только нарождался. Он дождался, пока уборная на мгновение опустела, проскользнул через открытое место и пролез под проволокой в джунгли. Он придерживался проволоки, стараясь не наткнуться на часового, который наверняка бродил по тропинке между проволокой и джунглями. Ему понадобился час, пока он нашел место, где он спрятал деньги. Он сел на землю, обернул толстые пачки банкнот тканью и привязал к бедрам. Потом дважды обернул саронг вокруг талии. Теперь саронг не доставал до земли, он был ему только до колен, и его складки помогали скрыть неестественную толщину бедер.

Ему пришлось прождать еще один час напротив уборных, прежде чем он смог проскользнуть под проволоку. Припадая к земле, он пробрался к своему месту, перевел дыхание и подождал, пока сердце успокоится. Потом захватил флягу и ушел из уборной.