Эпилог (СИ) - Блэки Хол

     Богиня-мать тучна. Толстые бедра, большие груди, выпирающий живот. Плодородное лоно. У неё много обличий и много имен. Тиамат, Умай, Мокошь, Шакти... И нет лица. Оно скрывается под ликами - по одному на каждый день недели. 

     Однажды шествуя по земле, Богиня-мать споткнулась, и лик упал, явив её истинную внешность. В ужасе бежали звери и прыгали со скал в море, а вода поднялась стеной и схлынула, отступив от берегов. Птицы падали наземь замертво, а деревья подламывались как былинки. Ибо величие Богини-матери непостижимо. 

     Потерянный лик пролежал забытым не одну тысячу эпох, прежде чем его подняли человеческие руки. И не одну тысячу эпох сменял хозяев, прежде чем попал во владение к Евдокии Дмитриевне, двоюродной бабке Мэла и сестре деда. 

     Древний артефакт. Не менее древний, чем жизнь, зародившаяся на планете. Богиня-мать правила на земле, когда об ангелах и в помине не слыхивали. Куда крылатым тягаться с ней? 

     Ночами, когда Эва крепко спала, Мэл с осторожностью укрывал её лицо маской - невесомой, легче перышка, чтобы сила Богини-матери впитывалась, насыщая кровь. А еще возлагал надежды на полнолуния, благодаря которым пополнялась численность блохастых. Коли Эва стала полукровкой, её полиморфность просто обязана сбалансировать и запустить функцию деторождения. 

     Месяц от месяца Мэл ждал, томясь нетерпением, когда Эвка признается смущенно: "Кажется, у меня задержка". Ну, или что там говорят женщины, узнав об интересном положении? "Дорогой, кажется, я залетела" или: "Милый, кажется, ты скоро станешь папочкой". Мэла устроил бы любой вариант. Но Эва не говорила. Её организм сопротивлялся. Хотя и перестраивался, но гораздо медленнее, чем рассчитывал Мэл. 

     Кот, подлюка, шипел. Кидался, норовя расцарапать и укусить побольнее. И в наказание выбрасывался в коридор за шкирку. Но это сперва. А потом усатого словно подменили. Кот утихомирился и подолгу рассматривал артефакт, сощурив желтые плошки. У животных тонкое чутье, - решил Мэл. Наверное, Кот чувствовал вис-аномалию, клубившуюся возле маски. Волны попросту обрывались, образуя безвисорическую мертвую зону. 

     А теперь всё, что достигнуто, - Коту под хвост. Дед не шутил, заявив об опеке над Эвой. Но Мэл так и не научился мириться с поражениями. А значит, нужно постараться и выиграть. 

     *** 

     В начале апреля, будучи в гостях, мне поплохело за праздничным столом. Вот стыдобень. Что подумает родня Мэла? Наверное, не раз перемыли косточки за спиной. Пусть что хотят, то и думают. Побудь они в моей шкуре хотя бы сутки, то, не задумываясь, улепетнули бы на край света и забились в норку. 

     До свадьбы осталось чуть больше месяца, а репортёры успели свихнуться на предстоящем событии. "Турбу" Мэла преследовали по пятам. Каждый наш шаг отслеживали в колонках светской хроники, не забывая прикладывать фотографии "сладкой парочки". Ставки росли как на дрожжах. Я злилась и допытывалась у Мэла: 

     - Специально подстроено, да? Раньше о нас - ни сном, ни духом, а теперь строчат едва ли не через день. 

     - Отец тут не при чем, - разводил Мэл руками. - Наоборот, сдерживает как может. Фильтрует скандальные статьи и снимки. 

     Пришлось прекратить поездки в район по соседству, потому что журналюги пронюхали. Всё-таки Мэл добился своего: ареал покупок сместился на бульвар Амбули. В тамошних магазинах не жаловали репортеров. Теперь в переулок Первых аистов меня сопровождали четверо охранников, выделенных от ведомства Мелёшина-старшего, а возле салона Вивы прохаживались папарацци, держа наготове фото- и видеокамеры. 

     Стресс усугублялся умственным напряжением. В свете надвигающегося окончания учебы, преподаватели загружали извилины студентов-выпускников авральными количествами курсовых работ, проектов, докладов и научных изысканий. У меня голова шла кругом. Я не знала, за какой предмет хвататься, благо Мэл помогал. На индивидуальных занятиях путалась в заклинаниях и шаталась от слабости под гнетом отдачи. Старичок-академик, беспокоясь за мое здоровье, ограничил практические тренировки. 

     Девчонки интересовались, посмеиваясь, не залетела ли я. Нет, нет и нет! Но Баста не унималась и спросила напрямик: 

     - Как назовете племянничка? 

     Я взвыла, возведя глаза к потолку. Это всё весна виновата. У меня аллергия на неё. Вернее, на приближающееся изменение в семейном положении. 

     А весна наступала. К концу марта снег стаял, и земля подсохла. Дворники мели тротуары. Теплый ветер шевелил макушки деревьев, шоркавших голыми ветками небесную синь. Горожане повеселели в ожидании теплых денёчков. А меня весна не радовала. Наоборот, хотелось плакать. Я ощущала себя клячей, тянущей непомерно тяжелый воз. 

     Картину маслом дополнил разговор, состоявшийся с самым старшим Мелёшиным. Дед Мэла в вежливой форме, но без лишнего деликатничанья, заявил, что негоже, когда жених и невеста живут до венца под одной крышей. Общество и так косо посматривает на фарс со свадьбой. Поэтому не мешает соблюсти приличия. Константин Дмитриевич посоветовал мне пожить оставшееся до свадьбы время в особняке отца. А Мэл вспомнит о холостяцких буднях и станет приезжать в гости, когда заблагорассудится. 

     Я растерялась. Мне предлагали каждый вечер возвращаться после учебы не домой, в общежитие, а ехать к черту на кулички в белую зону, где ужинать в компании родителя и его семьи, учить конспекты, ночевать и на следующее утро торопиться на занятия в институт. И для чего? Для соблюдения приличий? А как же Мэл? Я - там, а он - тут? Нет, без него я не смогу. А Кот? Кто будет кормить мурлыку и гладить по шёрстке? 

     Опять же, дом моего отца. Там я задыхалась. Скручивалась, как осенний лист. Антипатия мачехи, брат с сестрой, не стремящиеся к общению... Отец, которого я так и не смогла понять, несмотря на развившуюся интуицию. Временами казалось, что произошло чудо, и он увидел во мне личность, но потом выяснялось, что он смотрел сквозь меня, обращаясь к Мэлу. 

     Ни за что! Категорически. Лучше сниму квартиру. Проживание под одной крышей с Влашеками угробит мою психику и окончательно подорвет здоровье. 

     Дед Мэла не удивился горячему отказу. Словно предвидел. И немудрено. Наверняка внук рассказал ему об особенностях родственных связей в семье министра экономики. 

     - Я написал письмо вашему батюшке, испросив согласие на ваше проживание в моем поместье. Карол Сигизмундович вник в проблему, и мы пришли к взаимопониманию, - сказал самый старший Мелёшин, протягивая конверт. 

     В краткой вежливой записке папаша давал добро на гостевание в алой зоне. Великолепно. Взрослые дяди шито-крыто решают взрослые проблемы. И то хорошо, что удосужились сообщить мне о своих планах. 

     Я бросила отчаянный взгляд на Мэла. Он хмурился и кусал щеку изнутри. Ну, скажи что-нибудь! 

     - Это правильно, Эва, - сказал он после молчания. - Я не подумал о тебе и подставил под удар. Пока не поздно, постараемся исправить общее впечатление. 

     Да плевать мне на чьи-то впечатления! Я буду засыпать без Мэла. И по утрам открывать глаза без него. Встречаться в институте на лекциях и держаться за руки по пути в столовую. А потом целомудренно прикасаться губами к его щеке и расходиться с разные стороны. Детство какое-то. И месяц в доме самого старшего Мелёшина! 

     Не удержавшись, я кинулась к Мэлу. 

     - Тише, Эвочка, - обнял он. - Это не конец света. Я буду рядом. Ты не заметишь, как пролетит время.