Накануне мировой катастрофы - Юрген Граф

Студент: Разве это не грубое нарушение принципов правового государства?

Ф. Брукнер: Юстиции ФРГ из педагогических соображений нужны нацистские монстры, чтобы показывать школьникам, как это обычно делается на подобных процессах, живые доказательства гнусности деяний поколения их дедов.

К каким невообразимым манипуляциям прибегает юстиция ФРГ на подобных процессах, документально доказал ревизионист д-р Вильгельм Штеглих в книге «Миф об Освенциме» и в брошюре «Западногерманская юстиция и так называемые нацистские преступления». Например, накануне проходившего в 1962 году процесса над бывшими членами лагерного персонала концлагеря Заксенхаузен все свидетели из числа бывших заключенных этого лагеря получили от главного прокурора д-ра Гирлиха документацию объемом 156 страниц о том, что происходило в этом лагере, в которой, в частности, говорилось:

«Благодаря обработке данных почти всех состоявшихся в связи с событиями в концлагере Заксенхаузен процессов, составленным бывшими заключенными спискам военных преступников, а также имеющейся литературе о концлагере Заксенхаузен стало возможным сделать выводы о местонахождении многих бывших эсэсовцев… Поскольку к тому же Заксенхаузенский комитет дает квалифицированные консультации в сомнительных случаях, обстоятельное заключительное выяснение преступлений, имевших место в концлагере Заксенхаузен может быть успешным и по истечении столь длительного времени, если бывшие заключенные, т. е. и вы, окажут нам содействие».

Студент: При таких условиях есть опасность, что свидетели будут выдавать за собственный опыт то, что описано в документах.

Ф. Брукнер: Конечно. Кстати, это не обязательно означает, что свидетели лгут сознательно. Человеческая память очень ненадежна, и спустя семнадцать лет легко путает лично пережитое с прочитанным или услышанным.

Упомянутый прокурором Заксенхаузенский комитет, который «в сомнительных случаях может дать квалифицированную консультацию» свидетелям, состоял, кстати, почти исключительно из коммунистов, которые по идеологическим причинам, разумеется, заинтересованы в том, чтобы свалить на национал-социалистическую систему как можно больше самых ужасных преступлений. Одновременно с документацией и предложением помощи Заксенхаузенского комитета свидетели получили также фотоальбом со снимками обвиняемых, так что они спокойно могли выбрать для своих обличений пару особенно жестоко выглядящих «злодеев» [567].

То, что на таких процессах юристы, выступающие в роли прокуроров и судей, ни минуты не задумываются над огромными техническими проблемами, связанными с уничтожением людей в таких масштабах, явствует из того, что они, например, принимают за чистую монету порожденные воспаленным воображением показания свидетелей об уничтожении трупов в Треблинке. Я напоминаю в данном случае о сказанном во второй день нашего семинара. Ни на одном из этих процессов не было принято решения об экспертизе орудия убийства — газовых камер. И тому есть причины: подобная экспертиза показала бы практическую невозможность описанных свидетелями убийств в газовых камерах, и все сооружение ложных показаний рухнуло бы, как карточный домик.

Студент: Какую роль сыграли эти процессы в укреплении ортодоксальной версии о Холокосте?

Ф. Брукнер: Важнейшую. Если вы, например, прочтете сто страниц, которые Рауль Хильберг в своем классическом труде «Уничтожение европейских евреев» посвящает т. н. «центрам убийства», и обратите внимание на источники, на которые он ссылается, то увидите, что чаще всего среди источников фигурирует книга Адальберта Рюккерля «Нацистские лагеря уничтожения в зеркале немецких уголовных процессов». Р. Хильберг ссылается на нее 41 раз. Второе место среди источников (26 ссылок) занимает Рудольф Гёсс, первый комендант Освенцима, точнее, выбитые под пытками у него англичанами признания, а также записки, написанные Гёссом в Краковской тюрьме под диктовку поляков. На третьем месте (20 ссылок) — шедевр Филипа Мюллера «Специальное обращение », в котором автор, в частности, рассказывает, как он ел пирожные в пропитанной синильной кислотой газовой камере и как голые еврейские девушки вытолкнули его из газовой камеры, чтобы он позже мог поведать миру об ужасах Освенцима. Таково качество источников, на которые опирается основоположник версии о Холокосте Р. Хильберг [568].

Мартин Брошат, бывший руководитель Мюнхенского института современной истории, поблагодарил немецкую юстицию за то, что она взяла на себя задачу добывать для историков доказательства существования Холокоста. В своем предисловии к упомянутой книге Адальберта Рюккерля об этих процессах М. Брошат писал:

«Хотя почти во всех книгах по истории и школьных учебниках отмечен факт «окончательного решения еврейского вопроса» при национал-социализме, конкретные формы этого ужасного процесса до сих пор не имели систематического документального подтверждения… Несмотря на невыгодные исходные позиции, многолетняя, кропотливая работа судебного следствия сделала, в конце концов, очевидными факты и взаимосвязи» [569].

Позвольте мне подытожить все вышесказанное.

Вскоре после основания вассального государства Америки — ФРГ, его правительство поручило юстиции добыть доказательства реальности миража: миллионов убитых в газовых камерах, от которых не осталось никаких следов. С этой задачей юстиция справилась, опираясь на показания свидетелей-клятвопреступников и на вынужденные признания обвиняемых. Когда я говорю о вынужденных признаниях, то не имею в виду, что их пытали: этого не было. Есть другие, столь же эффективные методы давления, как мы видели на примерах Верка, Оберхаузера и Мульки.

Вынесенные судами ФРГ приговоры были подхвачены услужливыми историками, чтобы объявить Холокост историческим фактом, в котором ни один разумный человек не может сомневаться. А если кто-то все же будет сомневаться, та же самая террористическая юстиция, которая сфабриковала доказательства существования Холокоста, будет безжалостно его преследовать на том основании, будто историческая наука доказала, что это установленный факт.

Студент: Рука руку моет.

Ф. Брукнер: Я хотел бы закончить сегодняшний день рассказом о споре между английской журналисткой венгерского происхождения Гиттой Шереньи и американским ревизионистом Артуром Бутсом. Г. Шереньи в 1971 году несколько раз посещала в его камере сидевшего в тюрьме в Дюссельдорфе первого коменданта Треблинки Франца Штангля и беседовала с ним. Ф. Штангль был в 1970 г. осужден за «убийство минимум 400 000 евреев» судом первой инстанции на пожизненное заключение и подал кассационное заявление. Г. Шереньи утверждала в своей книге «В эту тьму», будто Ф. Штангль признался ей в массовых убийствах в Треблинке, но магнитофонную запись не представила. Сразу же после ее последнего посещения при таинственных обстоятельствах Ф. Штангль умер, а поскольку мертвец ничего опровергнуть не может, Г. Шереньи смогла вложить ему в уста все, что ей угодно.

Студент: Если Штангль подал кассационное заявление, это значит, что он оспаривал предъявленное ему обвинение в убийстве 400 000 евреев. Можно ли всерьез предположить, что он признался журналистке в том, в чем не хотел признаваться судьям, и тем лишил себя шансов на пересмотр приговора?

Ф. Брукнер: Да, это действительно абсурдно, но ничего не меняет в том, что фальсификация этой журналистки до сих пор считается классической работой о Треблинке. Французский ревизионист Пьер Гийом вспоминает о своей дискуссии с Г. Шереньи, в которой он упрекал автора, что в ее книге невозможно различить, что сказал Ф. Штангль и что сказала сама Гитта Шереньи. Что произошло потом, П. Гийом описывает следующим образом:

«Я сделал многозначительное лицо и сказал, спокойно глядя моей собеседнице в глаза и отчеканивая каждое слово: «Короче говоря, он не признался».

Г. Шереньи ответила: «Конечно, нет… Он не мог признаться» [570].

Она рассказала П. Гийому, будто играла при Ф. Штангле роль психотерапевта, помогая ему облегчить свою совесть признанием, поскольку было бы слишком ужасно, если бы он думал, будто все это сделал он один.

В 1979 году эта дама, как фанатичная поборница правды, яростно набросилась на ревизионистов, особенно на Артура Бутса. Она писала:

«Штангль умер. Но если бы Бутс действительно был заинтересован в истине, он мог бы расспросить как свидетелей вдову Штангля и многих других» [571].

А. Бутс в своем ответе мог бы указать на то, что журналистка не может доказать подлинность признания Ф. Штангля, не имея магнитофонной записи, но он предпочел аргументацию совсем другого уровня: