Советник королевы - суперагент Кремля - Попов Виктор Николаевич

Аллен Даллес, хорошо видевший положительные и отрицательные стороны информации своих агентов, считал, что самым распространенным недостатком шпионов, который порождал больше ошибок, чем «любой обман и интриги противника», является предубежденность разведчика, когда всю информацию он пропускает сквозь фильтр уже сложившегося мнения.

В качестве классического примера предубежденности разведки приводят иногда такой факт. В 1941 году разведывательная информационная служба США предсказывала, что если японцы начнут военные действия в районе Тихого океана, то они нанесут первый удар в южном направлении (слабом звене цепи) против английских, французских и голландских колониальных владений. Возможность первого удара по самому опасному противнику — по владениям Соединенных Штатов — автоматически сбрасывалась со счетов.

Отсутствие предубежденности, подстраивания под сложившееся мнение советских руководителей повышало объективность информации, которую давала «кембриджская группа».

Разведка — дело профессионалов. В системе КГБ на протяжении десятилетий существует сложная, скрупулезно разработанная система подготовки кадров разведчиков, в том числе кадров высшей квалификации. Кембриджские разведчики не оканчивали ни институтов КГБ, ни краткосрочных курсов. Они учились в ходе своей работы. Тем не менее их отличал именно высокий профессионализм, свойственный асам шпионажа. Это было следствием их высокой образованности, ответственного отношения к делу, которому они добровольно служили, их эрудиции и интеллекта. Это характерно и для Бланта, чья склонность к научной работе — систематизации материала и его анализу, увлечение математикой и математическим анализом — делала его мастером разведки.

Хотя моя книга посвящена «пятерке» и роли Бланта в ней, но само название «пятерка» является, как мы видели, понятием очень условным. Мне ни разу не приходилось читать, что сами «кембриджцы» называли себя «пятеркой». Да и с точки зрения конспирации было бы неправильным определять число разведчиков в группе. Может быть, и сами они не возражали против цифрового названия, чтобы сбить с толку английские спецслужбы. Было ли их на самом деле пять? А куда тогда отнести Лео Лонга, который, работая на Лубянку, был тесно связан с группой, или Стрейта, который был завербован в Кембридже и там начал свою работу советского разведчика? Или, скажем, Эгертона Герберта Нормана, канадского посла в Египте? Он, коммунист по своим убеждениям, выпускник Кембриджа, был тесно связан со Стрейтом. Голицын сказал о нем: «Норман был длительное время агентом КГБ»85.

В ходе «дознания» Блант назвал членом «кембриджской группы» Тома Уилли (упомянул его имя, так как тот уже давно скончался).

А почему не отнести к «кембриджской группе» математика Аластера Уотсона? Тоже «кембриджец», член Компартии Британии. Правда, во время допроса сам он отрицал, что работал на советскую разведку (а как же иначе?), но признавался, что встречался с советским агентом. В результате следствия он был отстранен от секретной работы в Адмиралтействе (Уотсон работал над совершенно секретной системой обнаружения подводных лодок) и переведен в Национальный институт океанографии.

А как определить, например, роль в группе сэра Стюарта Хемпшира? Горонви Рис в 1951 году говорил, что Хемпшир принадлежал «к разведывательной сети Бланта». (Хемпшир, правда, отрицал это, но признавался, что встречался с Блантом и Берджесом.)

Условно «кембриджскую пятерку» можно было назвать «группой», но каждый из ее членов, как правило, не был связан с остальными, а поддерживал контакт или со своим «куратором», или с Блантом, или с Берджесом, и это делало конспирацию группы более устойчивой, а ее деятельность благодаря этому становилась более трудной для разоблачения.

Горонви Рис утверждал, что в «разведывательную сеть Бланта» входили многие. Что это значило: поставляли ли они Бланту информацию, не отдавая себе отчета, для какой цели, или были завербованы им? Итак, «кембриджская пятерка» вполне может быть десяткой. Блант однажды загадочно сказал, что любой из друзей Берджеса (а значит, и его) мог им рассматриваться как потенциальный кандидат для вербовки.

О размахе деятельности Бланта и других членов «большой пятерки» свидетельствует одно шифрованное указание Центра Берджесу, которое хранится в Музее внешней разведки России. «Указания остаются прежними. Ваше мнение, если объединить эти семь-восемь человек, о которых известно М., и поставить его во главе их..?»

Итак, число работавших лишь в одной группе составляло семь-восемь человек!

В связи с этим хотелось бы отметить не только многочисленность источников информации «большой пятерки», но и их разнообразие.

Руководитель ЦРУ адмирал С. Тэрнер одной из главных заповедей разведки считал: «Анализировать сведения из одного источника опасно». «Большая пятерка» давала многообразную информацию, полученную из самых разных источников. И в этом заключалась ее особая ценность.

Английским историкам известны многие советские разведчики, так или иначе сотрудничавшие с «кембриджской группой», главным образом под псевдонимами «Мольер», «Ральф», «Гросс», «Лист», «Мэр», «Або». Два последних до сих пор так и не расшифрованы, и подлинные имена их неизвестны.

И несколько общих замечаний о стиле разведывательной работы Бланта. У него выработалась особая психология — постоянный поиск нужной информации, доверительные беседы с людьми, сочетавшиеся со сверхосторожностью, чтобы не дать понять собеседнику, что на самом деле его интересует и на что он обращает особое внимание. Любая одна-единственная ошибка, неосторожный поступок разведчика могут привести к роковым последствиям, погубить его карьеру. Каждый случай — автомобильная авария, затор на дорогах, опоздание поезда или самолета — может сорвать встречу, запланированную, возможно, несколько недель назад, и привести к неприятным результатам. Письма, положенные в тайник, могут быть обнаружены и привести к провалу. Разведчика может выдать (как произошло с Блантом) завербованный им же агент, или он проболтается коллеге, а тот своей жене или приятелю — и все пойдет прахом. Он должен быть все время начеку. Постоянный риск, дамоклов меч разоблачения и возможной кары всегда висел и над головой Бланта. Он постоянно искушал свою судьбу. Стань его деятельность известной ранее, скажем, сразу после войны, и ему грозили бы позор, бесчестье, возможно, изгнание и суровое наказание. И он никогда не знал, где его подстерегает опасность.

А она пришла с той стороны, откуда он ее никак не ожидал. Все члены «кембриджской группы» так или иначе пали жертвой самой системы КГБ. Она не только не оградила кембриджских бойцов тайного фронта, но обрекла их на провал: все они были выданы предателями — сотрудниками КГБ или с их помощью.

Один из американских разведчиков уверял, что дезертирство штатного работника контрразведки и переход его на сторону противника — одна из самых богатых жил контрразведки, ее можно приравнять к непосредственному проникновению в разведывательный центр противника. Один такой дезертир может парализовать на целые месяцы (а в случае с предательством «кембриджцев» и на годы) работу службы, которую он предал.

Блант начал свою тайную деятельность добровольно, более того, с энтузиазмом, он боролся против фашизма, который ненавидел. Он вынужден был продолжать ее после войны в совершенно других условиях: он уже не мог «выйти из игры». И с годами его жизнь становилась все труднее и труднее. Повороты и зигзаги во внешней политике СССР, антидемократические действия советского режима внутри СССР, применение Советским Союзом силы в международной жизни, особенно в Венгрии, были очевидны для Бланта (но не всегда были видны советским людям из-за идеологических шор и государственной пропаганды) и не могли одобряться им. Но он вынужден был продолжать служить советской разведке. Другого выбора у него не было. Маклин, например, хорошо понимал разницу между их служением Советскому Союзу во время войны и необходимостью действовать против своей страны после ее окончания. Он с горечью говорил, что шпионаж в пользу СССР в послевоенные годы мог быть неприятным. Он стремился найти оправдание, сравнивая шпионаж с «чисткой общественных уборных» (ведь кто-то должен делать это!), и оговаривался, что в силу их идеологических воззрений участие в разведке «является обязанностью, и ее надо выполнять». Раньше служение Лубянке было добровольным делом, теперь оно стало «обязанностью», и от этого жизнь их стала значительно труднее.