Прощай, Лубянка! - Олег Калугин

Не дожидаясь окончания следствия и частных определений Военного трибунала в адрес КГБ, Крючков спешит упредить возможную негативную реакцию смелым представлением в ЦК списка лиц, заслуживающих правительственных наград. В послевоенной истории такой массовой раздачи орденов Ленина сотрудникам разведки не было. Среди награжденных и С. Голубев. Теперь он становится генералом и заместителем начальника Управления «К».

Поучительна история появления на свет партийного лидера КГБ Н. Назарова.

Жил-был скромный, незаметный Николай Иванович, инженер по профессии. Немного потрудился в разведке и, как все никому не мешающие люди, ушел на партийную работу. В админотделе ЦК КПСС прошел школу инструктора и через несколько лет вернулся в ПГУ в качестве начальника Управления кадров и секретаря парткома. При нем произошла страшная история с Ветровым, убийцей и французским шпионом, при нем посадили в тюрьму или расстреляли еще несколько офицеров разведки за шпионаж в пользу США, при нем изменили Родине, сбежав за границу, полтора десятка сотрудников ПГУ. Какую ответственность понес за это духовный наставник и главный кадровик советской разведки? Он вырос до уровня секретаря парткома всего КГБ и мог в любое время, скромно постучавшись в дверь, прийти пить чай к своему благодетелю Председателю Крючкову.

А разве не интересен взлет бывшего начальника ПГУ и зампреда КГБ Л. Шебаршина? В разведку он пришел из осведомителей. Это не означает, конечно, что ему обязательно нужно было стучать на своих коллег из МИД, где он работал до КГБ. Он мог просто снабжать органы госбезопасности политической и иной информацией, проходящей через его руки, выполнять разовые задания. Во всяком случае, поступив на работу в органы, он неплохо проявил себя как резидент в Индии, хотя я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь плохо себя показал в Индии. Сложнее было в Иране. Хомейни и его стражи революции бесчинствовали повсеместно. В любой момент они могли напасть на советское посольство и ворваться в резидентуру. Шебаршин приказал подготовить все документы к возможно быстрому уничтожению. Один из сотрудников его резидентуры, майор В. Кузичкин, по согласованию с Шебаршиным спрятал свои записи о нелегалах и способах связи с ними в укромном месте, не доступном никому, кроме самого Шебаршина. Неожиданно из Москвы пришло сообщение о предстоящем приезде в Тегеран комиссии, проверяющей состояние секретного делопроизводства. Кузичкин решил срочно изъять спрятанные записи и, к своему ужасу, их не обнаружил. О месте хранения знал только резидент. Что делать? Кузичкин решил бежать, ибо знал, что его ждет дома Военный трибунал. Что стало с резидентом? Он вместе с руководством Управления «С» выдвинул удобную версию о похищении Кузичкина, а сам благополучно вернулся в Москву и получил хорошее назначение, несмотря на то что в разгроме иранской подпольной компартии Тудэ и гибели сотен ее членов немалую роль сыграли и предательство Кузичкина, и головотяпство Шебаршина. Крючков Шебаршина простил, вскоре назначил своим заместителем в ПГУ.

Аналогичная ситуация прослеживается и в феерической карьере бывшего дипломата и давнего фаворита Крючкова В. Грушко. В разведку он пришел немолодым человеком, в Норвегии завалил ценного источника КГБ, пригрел английского шпиона Гордиевского, сделав его начальником направления и правой рукой по снабжению руководства дорогостоящими сувенирами. О других профессиональных достоинствах Грушко в ПГУ не слышали, но и сделанного оказалось достаточно, чтобы стать первым заместителем Крючкова, а затем, в возрасте 60 лет, возглавить контрразведку страны, о славных делах которой он читал в романах Юлиана Семенова. Разумеется, Грушко одновременно заместитель Председателя Крючкова, а затем уже и первый заместитель.

Итак, везде присутствует одна схема — порочный круг, к которому очень подходят слова публициста Ивана Васильева: «…в выдвиженцах застойного времени совесть уже трудно обнаружить было, на все непорядочное они шли с легкой душой… Они прощали друг другу согрешения и теряли принципиальность. Прощенный грех — это средство давления на совесть. Попустил начальник подчиненному — попустит и подчиненный начальнику, возникает личная, скрытая от глаз взаимозависимость, связывает грешников крепкой цепочкой поруки. Попустительство всегда безнравственно, но кто его вкусил, тот добровольно уже не откажется. Да ведь и страшно…»

В партитуре Крючкова, как видно из сказанного, ключевую роль играли кадровые вопросы. Оперативные же были отданы на откуп первым заместителям ПГУ. Иногда и сам шеф проявлял интерес к текущим делам, если видел в них выигрышные для себя лично моменты. Первая встреча с живым агентом в Париже придала ему определенную уверенность при решении возникавших проблем. Однако он еще не чурался и советов со стороны.

Однажды из-за трагического инцидента на Дальнем Востоке возник острый спор внутри руководства КГБ. Оперативный работник местного управления госбезопасности, исполняя роль помощника капитана по пассажирской части на советском теплоходе, зафрахтованном японскими туристами, изнасиловал у себя в каюте, а затем зверски убил и выбросил в иллюминатор молодую японку. Через некоторое время ее тело было подобрано японскими рыбаками. Преступника нашли довольно быстро, но японской стороне о нем не сообщили. Чья-то светлая голова на высоком уровне предложила честно признать, что убийца — не только советский гражданин, но и чекист. Вот тут-то и разгорелись страсти. В контрразведке считали, что ничего признавать не следует, что, обнародовав факт принадлежности преступника к КГБ, мы расшифруем используемые на флоте прикрытия и к тому же опозорим органы. Втянули в это дело и ПГУ, поскольку затрагивались отношения с Японией. Крючков поинтересовался моим мнением на этот счет. Я поддержал позицию честного признания, заявив, что престиж КГБ только повысится, если все увидят, что мы не прячем негодяев от справедливого возмездия и всенародного осуждения. Несмотря на сопротивление внутреннего аппарата КГБ, дело все же получило огласку, по-видимому вмешался сам Андропов.

Крючков продолжал брать меня с собой в загранпоездки. До конца семидесятых годов я побывал в его команде в Чехословакии, на Кубе, в Венгрии, Афганистане и снова в Польше. Два забавных и сходных по характеру эпизода имели место на Кубе и в Венгрии.

Гостеприимные кубинцы, несмотря на зимнее время, решили вывезти нас на курорт Варадеро. На пляже было пустынно, температура воздуха плюс двадцать пять, воды — около этого. Мы тут же окунулись в набежавшую волну, пригласили отведать февральской атлантики и нашу кубинскую переводчицу. Стоило нам отплыть от берега на двадцать-тридцать метров, как с берега раздался зычный окрик Крючкова — «назад». Мы обернулись и увидели, как он с перекошенным лицом отчаянно машет руками, требуя нашего возвращения на берег. Мы еще немного подурачились и, решив не гневить бога, поплыли обратно. В нескольких метрах от берега мощная волна накрыла нас с головой, но когда мы вынырнули, то не обнаружили переводчицы. Через несколько секунд я увидел ее голову, показавшуюся на поверхности и снова исчезнувшую в пучине. С трудом я нашел ее тело под водой. На берегу в течение нескольких минут она лежала бездыханно, пока мы суетились вокруг, приводя ее в чувство. Через полчаса она уже была в полном здравии. Но зато шеф исходил гневной яростью. Он запретил нам впредь до конца поездки лезть в океан.