Мэрилин Монро - Дональд Спото

Мэрилин впала в транс. Она немедленно побежала поделиться новостью с Сиднеем, а тот первым делом дал ей три таблетки снотворного, чтобы беспокойство, связанное с подготовкой, не вымотало ее перед пробой. Потом началась работа с Наташей. Та прочитала короткую сценку, которую Мэрилин предстояло сыграть, оценила ее как бессмысленную, но вздохнула и принялась за дело, пытаясь создать некое пристойное сценическое представление.

10 декабря Мэрилин, одетая все в то же завлекательное платье-свитер, которое успело побывать на ней в фильмах «Шаровая молния», «История из родного городка» и «Всё о Еве», сыграла короткую драматическую сцену, где выступала в качестве любовницы гангстера. На роль уголовника выбрали Ричарда Конте[168]; через много лет он вспоминал, что Монро была невероятно собранна и напряжена и что Наташа стояла невдалеке, стремясь вселить в нее дополнительное мужество. «Бенни, я пришла сказать тебе, что больше здесь нельзя оставаться, — глядя в камеру, произнесла Мэрилин перепуганным голосом, совершенно не подходящим к этой сцене. — Что будет, если эти бандюги найдут тебя тут? Ты не имеешь права так рисковать!» Герой, роль которого исполнял Конте, явно полагает, что девушка хочет заманить его в ловушку, и размахивается, чтобы ударить ее. «Ну, давай же, — дрожащим голосом отвечает Мэрилин. — Тебе не впервой бить меня. Я уже начинаю привыкать к этому». Сцена заканчивается крупным планом с проблеском настоящих слез в ее глазах.

Сложилось так, что студия «Фокс» в конечном счете не занялась производством фильма «Холодное плечо», а Джонни дали ответ, что в данный момент имеется только одна небольшая роль, которую Занук счел подходящей для Мэрилин, — роль секретарши в комедии, носящей название «Не старше, чем тебе кажется», — ее собирались запустить в работу где-то в следующем месяце. Предложение было принято.

Это оказалось последним вопросом, который решил для нее Джонни. 16 декабря он выехал вместе со своей секретаршей на отдых в Палм-Спрингс, а Мэрилин — по его просьбе и с его деньгами — отправилась вдвоем с Наташей в Тихуану делать предпраздничные покупки. Не дожидаясь 25 декабря, то есть самого дня Рождества, Мэрилин быстро потратила почти всю имевшуюся у нее наличность на подарок, который, как она обратила внимание, понравился Наташе, — брошь с камеей из слоновой кости, оправленную в золото. Как раз в то время, когда женщины на пару шныряли по магазинам, у Джонни случился обширный инфаркт миокарда и карета скорой помощи молниеносно доставила его обратно в Лос-Анджелес. Когда Мэрилин после разных перипетий все-таки вечером 18 декабря добралась до местонахождения Джонни, он уже несколько часов как скончался.

Джонни Хайду не довелось с помощью Мэрилин избавиться от той горькой внутренней напряженности, которую оставляла в нем его любовь, лишенная взаимности, а ей уже не могла представиться возможность выразить ему свою благодарность. «Думаю, ни один мужчина в жизни никогда не любил меня так, как он, — сказала Мэрилин Монро в 1955 году. — Каждый из них требовал от меня только одного. Джонни тоже желал этого, но он хотел на мне жениться, а я просто не могла так поступить. Даже тогда, когда он злился на меня за то, что я отвергла его предложение, мне было ясно, что он все равно не перестал и никогда не перестанет меня любить, не перестанет работать ради моего блага».

Жена, которую бродил Джонни, и его дети попросили, чтобы Мэрилин не допустили к участию в погребальной церемонии в Форест-Лоун, но она вместе с Наташей — обе в шляпках с густой вуалью — с успехом сыграли свои роли: убедили охрану, что работают прислугой в семье покойного. Через час после того, как все разошлись, Мэрилин в одиночестве подошла к свежей могиле и извлекла единственную белую розу, которую долгие годы хранила засушенной в Библии. В противоположность сплетням, циркулировавшим позднее на тему поведения Мэрилин во время похорон и утверждавшим, что она будто бы выкрикивала, словно безумная, имя Джонни и бросалась на фоб, на самом деле актриса была полна достоинства и скорби, что подтвердила даже Наташа. «В те послеполуденные часы я увидела в ней нечто такое, чего прежде не замечала, — вспоминала потом Наташа. — Угрызения совести, раскаяние, чувство безвозвратной и невосполнимой утраты... — можете назвать это как вам угодно».

Мэрилин продолжала сидеть над свежей могилой вплоть до наступления сумерек, когда сторожа вежливо попросили ее покинуть кладбище. На протяжении следующего месяца она и на работе, и дома часто разражалась плачем, испытывая острую жалость и к себе, и к неутомимому, ослепленному любовью Джонни. Лишившись его безграничной преданности, его защиты и обожания, она ощущала пронзительное и болезненное чувство отсутствия верного союзника, отца и нежного друга. В ее жизни уже не раз случались неожиданные потери и резкие перемены — достаточно вспомнить хотя бы отъезд матери, переход на жительство в сиротский приют, спешно организованный брак, смерть Аны Лоуэр или собачки Джозефины в конце лета, — но ничто не ударило по ней так болезненно, как кончина Джонни.

Через несколько дней (даже часов, как однажды засвидетельствовала Мэрилин) позвонил Джо Шенк. Он выразил ей соболезнования и предложил, если она сочтет возможным, воспользоваться его домом, где гостевые комнаты готовы предоставить молодой женщине максимум всяческих удобств (надо полагать, и ему тоже). «Джо Шенк помешался на ней», — сказал в этой связи Сэм Шоу, фотограф из Нью-Йорка, которому часто заказывали проекты рекламных плакатов к лентам киностудии «Фокс», а также снимки событий, происходивших на съемочной площадке и около нее. Шоу познакомился с Мэрилин вскоре после смерти Джонни. «Джо Шенк выступал в качестве ее благодетеля задолго до того, как она стала великой звездой экрана. Если она испытывала голод и хотела съесть чего-нибудь вкусненькое либо если была опечалена и жаждала выплакаться, то звонила ему».

Однажды утром, вскоре после Рождества, Наташа застала Мэрилин погруженной в сон, а рядом с кроватью валялась бутылочка с таблетками от Швеба. В следующее мгновение она заметила в уголке губ Мэрилин остаток желатиновой облатки и, опасаясь самого худшего, впала в истерику, бурные проявления которой немедля разбудили спящую красавицу и подняли ее на ноги. Как пояснила Мэрилин, она не запила таблетку ни единым глотком воды и быстро заснула, а лекарство медленно таяло и растворялось у нее во рту.

«Наташа часто обвиняла меня в чрезмерно бурной реакции, — сказала она позднее Милтону Грину. — Но на сей раз она сама сильно перегнула. Никогда я не верила в романтические бредни насчет того, что нужно следовать за своим любимым всюду, даже в могилу. Помню, когда Джонни умер, я была глубоко несчастной, ощущала себя виноватой и должна была привести в порядок массу самых разных своих чувств, но, дорогой мой, наверняка и никогда мне не хотелось из-за этого умереть». Дело еще и в том, что Джонни постарался организовать для Мэрилин «под елочку» нетипичный подарок, которому она весьма обрадовалась: это был договор, заключенный с журналистом «Фокса» Гарри Брэндом по поводу того, что студия представит ее в качестве своей молодой и многообещающей актрисы, сделав это с помощью фотопортрета восходящей звезды, который поместит журнал «Лайф». Одетая в черное платье и длинные черные перчатки, она была снята в профиль. Большое декольте служило как бы оправданием подписи «Грудастая Бернар»[169]. Еще две фразы информировали читателя, что будущее этой девушки наверняка обеспечено: ведь «если она будет всего лишь неподвижно стоять и просто дышать, то мужчины все равно сбегутся к ней со всех сторон. После небольших, но пикантных ролей в картинах "Асфальтовые джунгли" и "Всё о Еве" студия убеждена, что ей суждено быть и прекрасной драматической актрисой».