Не только о велоспорте: мое возвращение к жизни - Лэнс Армстронг

Как видите, его волновал не рак. Его волновала форма фигурок.

Если дети обладают способностью игнорировать логику и статистику, то, может быть, нам всем следует у них поучиться. Когда вы думаете об этом, что вам еще остается, кроме как надеяться? У нас есть два выхода — как с медицинской, так и с эмоциональной точки зрения: сдаться или бороться изо всех сил.

После выздоровления я спросил доктора Николса, каковы на самом деле были мои шансы.

— Ты был в очень плохом состоянии, — ответил он и сказал, что мой случай был одним из самых тяжелых в его практике.

Я спросил:

— Насколько тяжелым? У меня было меньше 50 процентов?

Он отрицательно покачал головой.

— Меньше двадцати?

Он снова покачал головой.

— Меньше десяти?

Он продолжал качать головой.

Только когда я дошел до 3 процентов, он кивнул.

В этой жизни возможно все. Вам могут сказать, что у вас 90, или 50, или 1 процент вероятности остаться в живых, но вы должны поверить в этот процент и бороться. Под борьбой я имею в виду необходимость вооружиться доступной информацией, узнать мнение другого специалиста, третьего, а если нужно, и четвертого. Вы должны понять, какой враг поселился в вашем теле и какими средствами можно его победить. Еще один установленный факт: при раковых заболеваниях у информированных и сильных духом пациентов выше показатели выживаемости.

Что, если б я проиграл? Что, если б рак вернулся снова? Я верю, что даже в этом случае смог бы извлечь из этой борьбы какую-то пользу, потому что за оставшееся мне время я стал бы более совершенным, сострадательным, разумным человеком и, следовательно, более живым. Единственное, в чем меня безоговорочно убедила болезнь — больше, чем моя спортивная карьера, — так это в том, что мы намного лучше, чем сами о себе думаем. У нас есть нереализованные способности, которые проявляют себя только в критические моменты.

Так что если у такого страдания, как рак, есть какое-то предназначение, то, на мой взгляд, оно должно заключаться в одном — сделать нас лучше. Я твердо убежден в том, что рак не является предвестником смерти. Я предпочитаю другое определение: это часть жизни. Однажды, в период ремиссии, когда мне пришлось сидеть и ждать, вернется рак или нет, я составил акроним из слова CANCER: Courage (мужество), Attitude (психологическая установка), Never give up (крепость духа), Curability (возможность выздороветь), Enlightenment (просвещенность), Remembrance of my fellow patients (поддержка моих товарищей по несчастью).

В одном из наших разговоров я спросил доктора Николса, почему он выбрал онкологию, такую сложную область медицины. «Возможно, по той же самой причине, что и ты — велосипед», — ответил он. Этими словами он хотел сказать, что рак в медицине — это все равно что «Тур де Франс» в велоспорте.

«Бремя рака невыносимо тяжело, но какого более сильного испытания может пожелать врач? — сказал он. — Спору нет, он убивает волю и приводит в уныние, но даже когда ты не излечиваешь людей, ты все равно помогаешь им. Если ты не можешь добиться успеха в лечении, то хотя бы можешь помочь им одержкать моральную победу над болезнью. Ты очень близко общаешься с людьми. В онкологии больше социальных моментов, чем в любой другой области медицины. К раку нельзя привыкнуть, но можно проникнуться уважением к тому, как люди с ним сражаются, к силе их духа». «Ты этого еще не знаешь, но нам очень повезло», — написал один из моих товарищей по болезни.

Поэтому, когда слова кажутся малообещающими и мрачными, а человеческая натура — ничтожной, я достаю водительские права, рассматриваю фотографию на них и думаю о Латрис Хэйни, Скотте Шапиро, Крейге Николсе, Лоуренсе Эйнхорне и о маленьком мальчике, которому в сухих завтраках нравится форма фигурок. Я думаю о своем сыне, воплощении своей второй жизни, который дает мне еще один стимул жить.

Иногда я просыпаюсь среди ночи и чувствую, что мне его не хватает. Тогда я достаю его из кроватки, переношу на свою постель и кладу себе на грудь. Каждый его крик доставляет мне наслаждение. Он откидывает назад крошечную головку, его подбородок вздрагивает, пальчики начинают хватать воздух, и потом я слышу его крик. Он кажется мне криком жизни. «Молодец, — подбадриваю его я. — Давай, кричи громче».

Чем громче он кричит, тем шире я улыбаюсь.

Глава одиннадцатая

ВЫСТУПЛЕНИЕ НА БИС

Боль — явление временное. Она может длиться минуту, час, день или год, но в конце концов она утихнет и уступит место чему-нибудь другому. Но если я брошу спорт, боль будет мучить меня вечно. Такая капитуляция, пусть даже она будет самым ничтожным из поражений, наложит отпечаток на всю мою оставшуюся жизнь. Поэтому, когда у меня появляется желание уйти из спорта, я спрашиваю себя, чем я буду жить? Готовность встретиться с этим вопросом и найти в себе силы продолжать борьбу — это истинная награда, которая для меня важнее любого приза, и в этом мне предстояло неоднократно убедиться в сезоне 2000 года. Теперь вы уже поняли, что я предпочитаю боль. Почему? Потому, что она разоблачает сама себя, вот почему. В каждой гонке есть момент, когда гонщик вступает в борьбу со своим главным соперником и понимает, что этот соперник он сам. Самый большой интерес у меня вызывают те моменты гонки, когда я испытываю самую сильную боль, и каждый раз я с нетерпением жду, как отреагирует мое тело. Откроются ли мне самые потаенные мои слабости или самые скрытые достоинства? Каждый раз мне приходится отвечать на один и тот же вопрос: смогу ли я закончить гонку? Можно сказать, что боль — это избранный мною путь изучения человеческого сердца.

Я не всегда выигрываю. Иногда самое большое, что я могу сделать, — это просто доехать до финиша. Но я чувствую, что с каждой гонкой моя способность к выживанию повышается. Вот почему я кручу педали изо всех сил, даже когда мне это не нужно. Я не хочу жить вечно, я готов умереть, после того как проживу отмеренный мне срок, но до тех пор я собираюсь крутить педали своего велосипеда — и не исключаю, что мне суждено на нем умереть.

Каждый год, когда я снова сажусь на велосипед и пытаюсь выиграть очередной «Тур де Франс», становится для меня еще одним годом, прожитым вопреки болезни. Возможно, именно поэтому для меня была так важна вторая победа в «Тур де Франс»; ведь для меня велоспорт — это то же самое, что жизнь. Я хотел выиграть еще один «Тур», и хотел потому, что никто не считал меня способным это сделать. Все решили, что мое возвращение в 1999 году само по себе уже было достаточным чудом. Но я больше не относился к своей велосипедной карьере как к возвращению в спорт, я стал считать ее подтверждением и продолжением правильности того, что я делаю как человек, переживший рак.