Не только о велоспорте: мое возвращение к жизни - Лэнс Армстронг

Я думал, что Пантани джентльмен, но ошибся. Вместо того чтобы по достоинству оценить мой жест, он заявил, что в тот день я не был самым сильным гонщиком. Тут уже я посчитал себя оскорбленным, и между нами началась кровная вражда, которая длилась до последней минуты присутствия Пантани на «Туре». «К сожалению, он показал свое настоящее лицо», — сказал я журналистам. Затем я упомянул его другое прозвище, Элефантино, что значит «слоник», — но это прозвище он ненавидит, потому получил его за форму и размер своих ушей. Он предпочитает, чтобы его называли Пиратом. В ответ Пантани заявил: «Если Армстронг считает себя сильнее меня, то он ошибается». Когда через несколько дней Пантани выиграл еще один этап, до горного курорта Куршевель, то сказал, что хотел взять у меня реванш, «и вы все видели, как я это сделал».

Шестнадцатый этап от Куршевеля до Морзина начался с трагической ноты, похорон 12-летнего мальчика, сбитого машиной сопровождения. Худшего начала дня придумать было нельзя, и физические мучения, которые пришлось вынести участникам «Тура», кажутся мне почти заслуженными.

Все, включая Пантани и меня, считали, что этот этап станет сценой нашей с ним дуэли. Так бы и случилось, если б Пантани не предпринял преждевременную и, по сути, бессмысленную атаку на самом первом подъеме. Впоследствии он сказал, что хотел поставить «Тур» на уши, невзирая на последствия. Это ему почти удалось — он заставил всех нас испытать поистине адские мытарства. Он гнал в бешеном темпе и создал отрыв в 1:40, вынудив пелотон, и особенно ребят из моей команды, постоянно гнаться за ним. Такой ритм гонки вымотал всех моих товарищей. В конце концов через два с половиной часа Пантани сломался: он откатился в хвост пелотона и финишировал через 13 минут после нас. Для Пантани этот этап оказался последним: на следующий день он снялся из-за болей в желудке. Но за его авантюру нам пришлось заплатить дорогую цену.

Тем временем я сам совершил глупейшую ошибку. Когда мы доехали до последнего подъема, мои товарищи, обессиленные преследованием Пантани, отвалились, оставив меня одного. И тут на меня напал голод. Я вспомнил, что весь этот длинный, тяжелый день ел слишком мало, а рядом не было никого, кто мог бы прийти мне на помощь. Я был вынужден в одиночку сражаться с атакующими гонщиками, но у меня не было необходимого запаса энергии для работы на подъеме. Я постарался не впадать в панику, но был серьезно обеспокоен. Если мой организм откажет, это может стоить мне огромной потери времени.

Побеждать всегда очень трудно (я имею в виду любую победу, даже в соревновании по набрасыванию колец, не говоря уже о «Туре»), потому что разум и тело почти никогда не находят общего языка. В большинстве случаев мы оказываемся не в ладах сами с собой, а для шоссейного гонщика эта проблема особенно актуальна.

С одной стороны, когда твое тело устает, разум обязан подавить стремление тела остановиться. С другой стороны, когда твой разум желает, чтобы ты сделал больше, чем можешь, тело должно напомнить, что ему нужны еда и вода, прежде чем оно начнет выполнять приказ разума. Иногда случается, что эти двое объединяют свои усилия, и в таких случаях ты взлетаешь на Отакам как на крыльях. Но если они тянут в противоположные стороны, то ты загибаешься в двух шагах от Морзина.

Примерно за 6 километров до вершины я начал отставать. Я не смог зацепиться за Ульриха или Виранка. Мои ноги отказывались двигаться, и я не мог набрать достаточно воздуха, даже широко открыв рот. Меня обошел Эскартин, потом еще один гонщик, а потом еще один. Все, что я мог сделать, — это не остановиться совсем. Кое-как я все же дотащился до вершины и скатился к финишной линии, где Виранк праздновал победу на этапе.

Мне повезло в том, что на том холме я не проиграл «Тур». В конечном итоге я отдал Ульриху всего 1:37 и сохранил 5-минутное преимущество над ним в общем зачете. Но мне пришлось выжать из организма все до последней капли, чтобы не потерять больше 3 минут (а мне приходилось своими глазами видеть, как выдохшиеся гонщики теряли по десять минут и далее больше).

Еще одна победа в «Туре» начинала казаться реальной. Но тут поползли слухи о том, что мои проблемы в тот день были свидетельством серьезного ухудшения формы и что на последних этапах меня можно будет наказать. Я знал, что другие гонщики постараются проверить мою боеспособность, и в первую очередь это сделает мой ближайший преследователь, Ульрих.

Я все еще не выиграл ни одного индивидуального этапа. Для этого оставалась только одна возможность — последняя разделка на девятнадцатом этапе от Фрибурга до Мюлуза в Германии. Ульрих родом из Мердигена, и трасса этапа пролегала прямо через этот город. Фантастическая поддержка зрителей была ему обеспечена. Это был его последний шанс столкнуть меня с подиума в Париже. Нам предстояло проехать 58,5 километра, больше часа работы на предельной скорости. Кроме того, как всегда, оставался фактор неожиданного падения. «Для того чтобы совершить нечто ужасное, вполне хватит одного человека», — заявил я представителям прессы. Один-единственный выскочивший наперерез зритель может сбросить тебя на дорогу. При всем желании выиграть этап мне обязательно нужно было финишировать без приключений, чтобы отстоять лидерство в генеральной классификации.

Ульрих стартовал на 3 минуты раньше меня. Как только он сорвался со старта, толпа взревела, и мне показалось, что болельщики не замолкали ни на секунду в течение всего часа. К тому моменту, когда подошла моя очередь стартовать, шум стоял такой, что его можно было буквально пощупать. В нашей техничке ехал сам министр почты США, Билл Хендерсон.

Поначалу я ехал, постоянно поглядывая на кардиомонитор и заботясь о том, чтобы не выйти за пределы физических возможностей и не потратить слишком много сил. Затем Йохан сообщил, что после 11 километров у нас с Ульрихом одинаковое время. Йохан дал мне зеленый свет, и я устремился за победой.

Я увеличил каденс и постепенно начал отыгрывать время у Ульриха. Йохан непрерывно поставлял информацию через мой наушник: после 15 километров я опережал Ульриха на 2 секунды, после 20 километров — на 5 секунд, после 33 километров — на 15 секунд. На отметке 52 километра я увеличил преимущество до 29 секунд. Ульрих пытался сопротивляться, но я держал слишком неистовый темп и приближался к легендарному рекорду Грега Лемонда — 54 километра в час, который он установил на разделке в 1989 году.

Я пересек линию финиша с преимуществом в 25 секунд. Я показал второй результат в разделке за всю историю «Тур де Франс». Рекорд Лемонда устоял. Зато в первый раз за весь «Тур-2000» я наконец почувствовал себя настоящим победителем. Мне было неприятно это признавать, но, если бы я приехал к подиуму «Тура» без единого выигранного этапа, в моей победе явно чего-то не хватало бы.