Тень горы - Грегори Робертс

– Вы им помогли, Идрис? – спросил другой ученик.

– Разумеется. Но это заняло уйму времени. Разве станет кто-нибудь, кроме философов, с таким упорством отстаивать тезис, что счастье есть зло? А под конец дискуссии, когда даже самые упрямые сроднились с мыслью, что счастье – это хорошая вещь, их долго подавляемое стремление к счастью вырвалось наружу и они потеряли контроль над собой. Кому-нибудь из вас доводилось видеть впавших в эйфорию философов?

Ученики молчали, растерянно переглядываясь.

– Не видели? – усмехнулся Идрис. – Считайте, вам повезло. Отсюда полезный урок: чем слабее ваша связь с реальностью, тем страшнее для вас окружающий мир. С другой стороны, чем ближе вы к рациональному восприятию мира, тем чаще следует сомневаться и задавать вопросы. Но хватит предисловий. Начнем. Садитесь ближе, устраивайтесь.

Ученики вынесли из пещер табуретки и стулья, расставив их полукругом перед Идрисом, который расположился в складном кресле. Человек с ружьем, Сильвано, занял позицию правее и чуть позади учителя. Он сидел на деревянном табурете, настороженно выпрямив спину и оглядывая присутствующих. И раз за разом его взгляд задерживался на мне.

Абдулла прошептал, наклоняясь ко мне и сопровождая слова легким движением головы:

– Итальянец с пушкой взял тебя на прицел.

– Вижу, спасибо.

– Не за что, – серьезно сказал он.

– Я смотрю, в нашей маленькой компании появился новый человек, – сказал Идрис, глядя в мою сторону.

Я обернулся, проверяя, не имеет ли он в виду кого-то другого позади меня.

– Очень приятно видеть тебя здесь, Лин. Кадербхай часто вспоминал о тебе, и я рад, что ты нашел время нас навестить.

Все присутствующие повернулись ко мне, кивая и улыбаясь. А я смотрел на учителя и боролся с искушением ответить, что Кадербхай, который часто вел со мной философские беседы, почему-то никогда не упоминал об Идрисе.

– Скажи нам, Лин, – продолжил он, широко улыбаясь, – как ты находишь идею просветления?

– А я и не знал, что она потеряна, – брякнул я.

Ответ получился не то чтобы грубым, но и не очень-то почтительным при обращении к прославленному и всеми уважаемому мудрецу. Сильвано ощерился, сжав ружейный ствол.

– Прошу вас, учитель, – произнес он низким голосом, заметно дрожащим от ярости, – позвольте мне просветить этого неуча.

– Отложи пушку, Ромео, – сказал я, – и мы проверим, кому из нас что светит.

Сильвано был хорошо сложен, хотя и не впечатлял мышечной массой. Двигался он легко и грациозно. Широкоплечий, с квадратным подбородком, светло-карими глазами и выразительным ртом, он больше походил на итальянского манекенщика или киноактера, чем на ближайшего помощника святого мудреца. По крайней мере так мне показалось на первый взгляд.

Он явно невзлюбил меня, не знаю почему. Может, воспринял синяки и ссадины на моем лице как вызов и решил, что должен что-то кому-то доказать. Впрочем, меня мало заботили его мотивы – в те минуты я был так зол на Халеда и на Судьбу, что готов был драться с кем угодно, чтобы дать выход этой злости.

Сильвано встал с табурета. Я тоже поднялся. Идрис сделал легкое движение правой рукой. Сильвано сел на место, и я медленно последовал его примеру.

– Лин, прошу тебя извинить Сильвано, – мягко сказал Идрис. – Верность – это его способ проявления любви. Полагаю, то же самое можно сказать и о тебе, не так ли?

Верность. Мы с Лизой так и не смогли полюбить друг друга. Зато я любил Карлу – женщину, которая вышла замуж за другого. Я изменил своим братьям по оружию, когда решил покинуть Компанию, и даже более того – обсуждал целесообразность убийства Санджая. Верность бывает необходима лишь в тех случаях, когда тебе не хватает любви. Если же твоя любовь достаточно сильна, вопрос о верности просто не возникает.

Все продолжали смотреть на меня.

– Извини, Сильвано, – сказал я. – Это нервы, тяжелая выдалась неделя.

– Хорошо. Очень хорошо, – сказал Идрис. – А теперь я хочу – нет, я настаиваю, чтобы вы двое подружились. Прошу вас, станьте здесь передо мной и пожмите руки. Недобрые порывы никак не помогают нам на пути к просветлению, вы согласны?

Сильвано, крепко стиснув челюсти, с видимой неохотой поднялся и встал перед Идрисом. В левой руке он держал ружье. Правая рука была свободна.

Глупое чувство противоречия – нежелание подчиняться чужой воле – удержало меня на месте. По рядам учеников прошел ропот, они переглядывались и сдавленным шепотом обсуждали мое поведение. Идрис смотрел на меня и как будто сдерживал улыбку. При этом глаза его сверкали ярче бриллиантов на чердаке Халеда.

Сильвано застыл на месте, терзаемый гневом и унижением. Его губы сжались так плотно, что вокруг рта образовались глубокие складки.

Мне же в ту минуту было на все наплевать. Это итальянец начал перепалку, вызвавшись меня «просветить», ну а я в свою очередь охотно засветил бы ему по смазливой физиономии. И после того без промедления со спокойной душой покинул бы эту гору, и мудреца, и Абдуллу, и Карлу.

Карла ткнула меня локтем в бок. Я поднялся, подошел и пожал руку Сильвано. При этом он попытался превратить пожатие в силовое состязание.

– Достаточно, – сказал Идрис, и мы разняли побелевшие от напряжения руки. – Это было… вполне просветляюще. А теперь присаживайтесь, и мы начнем.

Я вернулся на свое место. Абдулла неодобрительно покачал головой. Карла прошипела только одно слово:

– Идиот!

Я попытался скорчить пренебрежительную гримасу, но не смог, потому что она была права.

– Итак, – сказал Идрис, – первым делом специально для нашего гостя повторим правила. Правило номер один?

– Правило номер один: никаких наставников! – дружным хором откликнулись ученики.

– Правило номер два?

– Правило номер два: каждый сам себе наставник!

– Правило номер три?

– Правило номер три: никогда не поступайся свободой разума!

– Правило номер четыре?

– Правило номер четыре: освободи сознание от предрассудков!

– Прекрасно, – с улыбкой сказал Идрис. – Этого достаточно. Лично я вообще не люблю правила. Они похожи на карту местности, подменяющую реальный ландшафт. Но я знаю, что некоторые люди нуждаются в правилах, просто жить без них не могут. Так что вот вам эти четыре. Если вы их усвоили, можно добавить и правило номер пять: «Никаких правил».

Ученики рассмеялись вместе с учителем и сразу задвигались, усаживаясь поудобнее.

На вид Идрису было чуть за семьдесят. При ходьбе он опирался на посох, но двигался легко и свободно, а в его худощавом теле чувствовалась немалая энергия. Курчавые седые волосы были подстрижены очень коротко, не отвлекая внимания зрителя от живых карих глаз, величественного крючковатого носа и припухлых, темных, очень подвижных губ.

– Насколько я помню, Карла, – начал Идрис, – в прошлый раз мы говорили о повиновении. Верно?

– Да, учитель-джи.

– Напоминаю тебе, Карла, как и остальным. Сейчас мы все – единый разум в поисках истины и единое сердце, исполненное дружбы. Так что зовите меня просто по имени, как я обращаюсь к вам. А теперь, Карла, скажи нам, что ты думаешь о предмете обсуждения?

Она смотрела на учителя, и взгляд ее полыхал, как лесной пожар.

– Вы в самом деле хотите это знать, Идрис?

– Конечно.

– Мое мнение?

– Да.

– О’кей. «Обожайте меня. Поклоняйтесь мне. Повинуйтесь мне… Я, мне, меня…» – вот и все, что когда-либо говорил нам Всевышний.

Ученики ахнули, но Идрис рассмеялся с явным удовольствием:

– Ха! Теперь вы понимаете, мои юные искатели мудрости, почему я так высоко ценю мнение Карлы?

Ответом ему был невнятный гул голосов.

Карла встала, отошла в сторону от группы и закурила сигарету, глядя на холмы и долины внизу. Я знал, почему она удалилась. Ей всегда становилось не по себе, когда кто-нибудь признавал ее правоту; она предпочла бы слыть остроумной и занятной, но только не «правильной».

– Обожание есть подчинение, – сказал Идрис. – Все религии, как и все царства земные, требуют от людей подчинения и повиновения. Из десятков тысяч верований, существовавших с начала времен, выжили только те, которые могли принудить людей к повиновению. А если узда повиновения ослабевает, основанная на нем религия уходит в небытие, как это случилось с когда-то великим культом Зевса, Аполлона и Венеры, долго господствовавшим над всем ведомым ему миром.

– Простите, Идрис, не означает ли это, что мы должны быть гордыми и никому не подчиняться? – спросил один из учеников.

– Нет. Конечно же нет, – ответил Идрис. – Хорошо, что ты задал этот вопрос, Арджун. То, о чем я веду речь, не имеет ничего общего с гордостью. Много полезного можно обрести, время от времени склоняя голову и опускаясь на колени. Каждому из нас полезно иной раз смирить свою гордыню, пасть ниц и признать, что ты ничего не знаешь, что ты вовсе не пуп земли и что тебе есть чего стыдиться из тобой содеянного, как есть и за что благодарить других. Вы согласны?