Зубы Дракона - Эптон Синклер

Они стали беспокоиться. Йоханнес установил определенный час для выхода из Бремерхафена. Он был точным человеком, у которого всё было расписано по минутам, его сотрудникам полагалось делать то же самое. Если бы случилось что-нибудь непредвиденное, то он, конечно, телеграфировал бы или сообщил по телефону. В своем последнем письме он указал отель, в котором они должны были остановиться, чтобы он знал, где их искать. Они плавали с ним так часто, что знали, сколько требуется часов, чтобы добраться до Кале. И по плану яхта должна была прибыть одновременно с поездом из Парижа. Теперь она опаздывала на двенадцать часов.

Что-то случилось, и они долго обсуждали все возможности. Частные яхты, которые должным образом обслуживаются, не могут иметь проблемы в безветренную погоду, и они не могут врезаться во Фризские острова на пути из Германии во Францию. Они безопасно ходят, как ночью, так и днем. Но, конечно, рыбачья лодка или другое препятствие предположительно могли попасться на пути. «Лопнула шина!» — предположил Ланни, автомобилист.

Когда настало время сна, а никакой информации не было, Лан-ни подошел к телефону и вызвал яхту Бесси Бэдд в Бремерхафене. Это был простейший способ, узнать вышла ли яхта в море. Ганси и Бесс сидели рядом с ним, и после обычных задержек он услышал гортанный голос, говорящий на немецком: «Dieselmotorjacht Bessie Budd.»

— Wer spricht? — спросил Ланни.

— Pressmann.

— Wer ist Pressmann?

— Reichsbetriebszellenabteilung Gruppenfuhrerllvertreter. Немцы носят такие титулы с гордостью и произносят их быстро.

— Что вы делаете на борту яхты?

«Auskmift untersagt,» — ответил голос. Информация запрещена!

— Но яхта должна была отплыть вчера!

— Auskunft untersagt.

— Aber, bitte — «Leider, nicbt erlaubt» — вот и все. «К сожалению, не разрешено!» Трубка пискнула и замолчала, и Ланни в ужасе слушал мертвую трубку.

«Мой Бог!» — воскликнул он. — «Могут ли нацисты захватить Бесси Бэдд?» Ганси побелел, а Бесс впилась ногтями в ладони руки. «Зачем они это делают!» — воскликнула она.

«Я не знаю», — ответил Ланни, — «может кто-нибудь из них захотел яхту».

«Они арестовали папу!» — прошептал Ганси. Он выглядел так, будто собирался упасть, и Бесс схватила его за плечи. — «О, Ганси! Бедный Ганси!» Характерно, что она так о нем думала. Он был тот, кто будет страдать больше всего!

Это было, как будто молния ударила с неба и разрушила все их планы, превратила удовольствия в кошмар страданий. Полная катастрофа, конец света, такими казались последние события. Никто больше ни о чем не мог думать и не мог ничего сказать, чтобы успокоить других. Более тридцати шести часов прошло с момента запланированного выхода в море, и мог ли Йоханнес за это время не связаться с друзьями? Если бы какой-либо член семьи был на свободе, неужели он не смог сделать тоже самое?

Просто была еще одна возможность: может быть, их «предупредили», и они совершили побег. Может быть, они стараются выбраться из Германии. Или они могут скрываться где-то, не смея телеграфировать. В последнем случае они смогут прибегнуть к старому способу, послать письмо без марки. Такое письмо можно было ожидать в первой половине дня.

«Я позвоню в Берлин», — сказал Ланни. Надо избавиться от этого ужасного бездействия! Он вызвал дворец Робинов, и когда получил соединение, то услышал незнакомый голос. Ланни спросила Йо-ханнеса Робина, а незнакомец попытался выяснить, кто звонит. Когда Ланни назвал свое имя, его стали спрашивать о причинах его вызова. Когда Ланни настойчиво стал спрашивать, с кем он разговаривает, говоривший резко повесил трубку. И это снова могло означать только одно: нацисты захватили дворец!

«Я должен ехать и помочь папе!» — воскликнул Ганси, и вскочил, как будто хотел сразу бежать к станции, или, возможно, на аэродром, если такой там был. Ланни и Бесс поймали его в тот же момент. «Садись», — скомандовал зять: «и быть разумным. Ты ничего не сможешь сделать в Германии, но можешь быть убит».

— Но, я должен попробовать, Ланни.

— Ты безусловно не должен! Вот тебя им хочется заполучить больше всего.

— Я поеду под чужим именем.

— С фальшивыми паспортами? Ты, кто играл на многих концертных площадках? У наших врагов есть мозги, Ганси, и мы должны им показать, что они у нас тоже есть.

«Он прав», — вставила слово в разговор Бесс. — «Всё что нужно, сделаю я».

Ланни повернулся к ней. «Они знают тебя так же хорошо, как Ганси, и они будут искать вас обоих».

— Они не посмеют сделать что-нибудь с американкой.

— Они сделают это довольно свободно. И, кроме того, ты не американка, ты жена гражданина Германии, и что делает тебя такой же. Все четверо Робинов приняли гражданство Веймарской республики, потому что они верили в неё и планировали прожить там всю свою жизнь. «Всё», — заявил Ланни. — «Вы оба должны дать мне честное слово, что в Германию ни ногой, и вас не будет в любом месте недалеко от границы, где они могли бы вас похитить. Тогда Ирма и я поедем и посмотрим, что мы сможем узнать».

«О, ты сделаешь это, Ланни?» — Ганси посмотрел на зятя с собачьей преданностью.

— Я обещаю за себя, но предполагаю, что Ирма поедет вместе со мной, но мне, конечно, придется спросить ее.

Ирма отдыхала в своем номере, и Ланни вошел к ней один. Он не мог быть уверен, как она воспримет эту ужасную новость. Но он хотел дать ей шанс принять решение, прежде чем об этом узнает кто-нибудь еще. Ирма не была ни реформатором, ни святой. Она была молодой женщиной, которая всегда делала всё по-своему, и принимала это как должное, и что мир существовал, чтобы дать ей всё. Теперь судьба нанесла ей неприятный удар.

Она сидела, глядя с ужасом на мужа. Она действительно не могла заставить себя понять, как такое могло случиться в этом комфортабельном цивилизованном мире, созданном для нее и ее рода.

— Ланни, они не могут этого сделать!

— Они делают то, что они считают нужным, дорогая.

— Но это разрушит наш круиз! И оставит нас на мели!

— Они, вероятно, держат наших друзей в тюрьме, и могут избивать их и жестоко обращаться с ними.

— Ланни, это просто чудовищно!

— Да, это так, но им от этого не легче. Мы должны выяснить, как мы можем спасти их.

— Что мы можем сделать?

— Я пока не знаю. Я должен поехать в Берлин и увидеть, что произошло.

— Ланни, ты не можешь поехать в эту ужасную страну!

— Я не могу отказаться, дорогая. Не забывай, мы были гостями Йоханнеса. Мы собирались быть его гостями еще целый год. Как мы можем бросить его?

Она не знала, что сказать. Она могла только сидеть, глядя на него. Она никогда не думала, что жизнь может сыграть с ней и ее суженым такую шутку. Это было возмутительно, безумно! Ланни увидел, как дрожали ее губы. Он никогда не видел ее такой раньше, и, возможно, она и никогда не была такой раньше.

Ему самому это не нравилось. Но это было, как будто судьба схватила его за шиворот, и он знал, что он не сможет вырваться. «Возьми себя в руки, дорогая», — сказал он. — «Помни, Йоханнес отец Ганси, а Ганси муж моей сестры. Я не могу позволить им увидеть, что я трус».

— Но Ланни, что ты сможешь сделать? Эти нацисты контролируют все в Германии.

— Мы знаем там несколько влиятельных людей, и я попрошу их советов. Первое, конечно, что надо выяснить, что произошло и почему.

— Ланни, ты будешь в страшной опасности!

— Не слишком большой, я думаю. Начальство не любят скандалы с участием иностранцев.

— Что ты хочешь от меня? Ехать с тобой?

— Ну, это не каникулы. Ты можешь вернуться в Бьенвеню с дочерью. Ты можешь вызвать свою мать. Или ты можешь взять ребенка и посетить ее.

— У меня не будет ни минуты покоя, думая, что ты можешь быть в беде. Я не имею ни малейшего понятия, что я могу сделать, но я думаю, что я должна быть с тобой.

— Я не сомневаюсь, что это может помочь. Твои деньги впечатляют немцев, в том числе и нацистов.

— О, Ланни, это ужасная неприятность и разочарование! Я думала, что у нас будет веселое путешествие!

— Да, дорогая, но не надо Ганси или Бесс слышать это. Помни, что это означает для них.

— Они должны были подумать об этом раньше. Но они не позволяли никому говорить об этом. Теперь они видят результаты своего поведения, а мы должны платить за это!

— Дорогая, нет никаких оснований полагать, что они стали причиной неприятностей.

— Там должна быть какая-то причина, почему арестовали Йо-ханнеса, а не других богатых евреев. Потому что, один из его сыновей коммунист, другой социалист, конечно, это не могло не прибавить ему врагов.

Ланни не мог отрицать, что это было так; но он сказал: «Пожалуйста, не говори об этом сейчас, пока Ганси и Бесс наполовину вне себя от горя. Давай поедем и выручим их семью, а потом мы будем в состоянии говорить с ними прямо».

«Да, но ты не будешь!» — мрачно сказала Ирма. Она пойдёт с ним в логово льва, но она не будет делать вид, что ей это нравится! И когда все будет кончено, она поговорит сама.