Обещания богов - Жан-Кристоф Гранже

Крапп держал люгер дулом в пол, но мгновенно вскинул его, узнав Симона. И без колебаний выстрелил, не обращая внимания на пассажиров и их крики. Симон упал — он рухнул чисто рефлекторно, его не задело. Пополз под деревянными скамьями и умудрился достать свое оружие. Вспомнил, как срабатывает механизм люгера и дослал пулю в ствол.

Пока спусковой рычаг клацал, отправляя заряд, его накрыла тень. Он поднял глаза: Крапп стоял над ним, готовый нанести последний удар. Симон закрыл глаза. Выстрела не было. Вместо него — звериный вопль. Нечто пронзительное, утробное, ужасающее.

Ему пришлось несколько раз сморгнуть, чтобы увериться, что он видит то, что видит: Бивен расплющил лицо Краппа о стекло и пытался его обезоружить. В схватке маска убийцы слетела, обнажив на месте плоти кратер с разбегающимися по краям неровными рубцами.

Но худшее, что понял Симон, или только подумал, что понял: Крапп вопил не ртом, а дырой посреди лица. Рев исходил из обнаженных хрящей, из темного провала над его губами.

Крапп выстрелил. Пуля ушла в потолок. Пассажиры расползались, прячась под сиденьями и вереща, как перепуганные кролики. Симон спрашивал себя, должен ли он вмешаться, но дуэль между гигантом и монстром приобретала размах, ему недоступный, — Тезей против Минотавра, Персей против Медузы… Между ними и мизинца было не просунуть.

Новый выстрел. На этот раз к Бивену вернулись силы или дыхание, и он начал колотить изуродованной головой Краппа о стекло. Он словно намеревался выбить окно его лбом, и ему это удалось.

Стекло разлетелось, лицо исчезло, сноп света и мощный фонтан крови завершили действо в сопровождении волны грохота и ветра.

В тот момент, когда голова Краппа высунулась в раму выбитого окна, несущийся на полной скорости встречный поезд, идущий в Панков, обезглавил убийцу и, как лезвие гильотины, положил конец расследованию дела Адлонских Дам.

76

Оказавшись дома, Симон Краус понял, что он весь в крови.

Он понятия не имел, каким образом ему удалось вернуться, — на такси, скорее всего. Он только помнил, как Бивен буквально выбросил его из вагона на следующей станции, прошипев: «Исчезни». Добрый гестаповец решил единолично ответить за утреннюю бойню. Флаг ему в руки.

В состоянии, близком к трансу, Симон добрался до своего кабинета. Механическим шагом, как рабочие из фильма «Метрополис»[123] Фрица Ланга, он направился в туалетную комнату, скорчился в ванне и включил душ. Ему понадобилось несколько минут, чтобы понять, что он забыл раздеться.

Он встал прямо под бегущей водой и с огромным трудом стащил с себя костюм — окончательно загубленный льняной шедевр, сшитый по лондонским лекалам. Голый, он снова забрался в ванну, понимая, что ничуть не лучше тех несчастных безумцев, которых целыми днями вымачивали в тепловатой грязной водице.

Он вылез, только когда кончилась вода.

Покинул свой саркофаг и завернулся в халат. Им владело единственное желание — спать. Без снов и электродов. Просто забыться на несколько часов в коме. Кто знает, может, эта черная бездна сотрет или хотя бы смягчит жестокость всего, что ему пришлось сегодня пережить.

Только закрыв глаза, он понял, что веки горят. Нет, не веки: мозг, мысли. Они словно всплывали, поднимаясь к глазам, подогретые лихорадкой и страхом. Он держался. Ему часто приходилось прибегать к самовнушению. Еще один приемчик от мэтра Зигмунда.

В конце концов он заснул, и даже быстро, но тут раздался звонок в дверь. Он открыл глаза, охваченный тем странным ступором, который случается при внезапном пробуждении. На краткое мгновение он все забыл — расследование, Адлонских Дам, обезглавленного Краппа, — но, пока поднимался, жуткие воспоминания вернулись.

Он завязал пояс халата и поплелся к двери. Он никого не ждал. Еще несколько шагов — и возникла куча поводов для беспокойства. Единственное, что он увидел, — черный мундир. Отличная прусская ткань, темная, как гуашь, непроницаемая, как бархат. Симон Краус вздохнул — Бивен его уже приучил к такому, но сейчас Симон был не в том состоянии, чтобы отвечать на вопросы.

Человек в сопровождении двух здоровяков тех же ста́тей протянул свой жетон. Симон на него даже не глянул.

— Гауптштурмфюрер Грюнвальд, — объявил посетитель. — Geheime Staatspolizei. Вы арестованы.

— Простите, что?

— И давайте без глупостей. Одевайтесь.

Только тогда Симон посмотрел в лицо мужчины. Вытянутая, как точильный камень, физиономия, закрученные усы, словно две запятые, доходящие до самых скул. Совершенно не похож на гестаповца. Скорее уж на наемного танцора времен Прекрасной эпохи[124].

— Можете хотя бы сказать, что я сделал?

— Переоденься. У нас нет времени.

— Но это мое право и…

— Тебя обвиняют в убийстве Сюзанны Бонштенгель, Маргарет Поль и Лени Лоренц. Устраивает?

— Что? Но…

Грюнвальд со всей силы отвесил ему оплеуху, отбросившую Симона на эскизы Пауля Клее. С разбитыми в кровь губами он отправился в спальню и послушно оделся. Мысли разбегались, и собрать их не представлялось возможным. Он сказал себе, что имя Бивена произведет должное впечатление. Он объяснит им их ошибку, он…

У двери его ждала гестаповская троица; шеф, заложив руки за спину, казалось, любовался этюдами Клее. На знатока он был не похож, скорее уж на хищника, радующегося будущей добыче.

— Гауптштурмфюрер Бивен все вам объяснит, — пролепетал Симон.

Гестаповец расхохотался.

— Что в этом смешного?

— Ты. Он. Да уж, благодаря вам мой день сегодня задался, герр Симон Краус!

77

— Около двух десятков раненых — причем среди инвалидов войны, это ж надо умудриться. Пострадали различные магазины и коммерческие точки — я о немецких магазинах, а не о еврейских. Также повреждено общественное достояние, имущество рейха. Не говоря уже о разрушенном оборудовании U-Bahn.

Обергруппенфюрер Пернинкен перевел дыхание. Со своей розовой кожей, словно углем нарисованными бровями и голым черепом, он напоминал физиономию с детской картинки. Стоящий навытяжку перед его столом Бивен походил на обвиняемого в клетке для подсудимых.

— И кто же, оказывается, стоит за этой длинной чередой проблем? Вы.

— Обергруппенфюрер…

— Заткнитесь. Мы — та сила, которая находится над законами, над народом, над экономикой. Мы — порядок и власть. Если мы уверены в том, что выполняем свое дело и защищаем партию, то можем позволить себе все. Но о каком деле речь идет в данном случае?

Бивен сглотнул и рискнул ответить на вопрос:

— Убийца Адлонских Дам был нейтрализован.

— А я слышал только о калеке, об изувеченном бедолаге, жертве Большой войны, которому вы снесли голову, вытолкнув его на рельсы U-Bahn.

— Обергруппенфюрер…

— На меня наседают парни из NSKOV, которые утверждают, что вы