Обещания богов - Жан-Кристоф Гранже
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пернинкен вздохнул и засунул большие пальцы за ремень.
— Можете гордиться тем, что добились всеобщего единодушия. Они хором требуют вашу голову.
На данный момент ни единого упоминания о Симоне и Минне. Хоть это в плюс.
— Обергруппенфюрер, — перешел он в нападение, — все свидетельствует о том, что Йозеф Крапп и есть наш человек. На самом деле его имя Альберт Хоффман и…
— Где ваши доказательства? Когда убийства следуют одно за другим и устраивается бардак вроде сегодняшнего, нужно предъявить что-то конкретное, неоспоримое…
— У меня имеется все необходимое и даже больше, обергруппенфюрер.
Блеф оставался единственным выходом.
— Очень надеюсь, ради вас же. Как Хёлм?
— Ранение поверхностное. По словам медиков, он быстро оправится.
Короткая, довольно угрожающая пауза. Бивен чувствовал, что на этом экзекуция не закончилась, придется подставлять и вторую щеку.
— Кто эта женщина?
— Какая женщина?
— Не стройте из себя идиота, Бивен. Кто вел «мерседес»?
— Консультант.
— Консультант? — повторил Пернинкен, вставая. На него снова накатил гнев, горяча кровь. Розовое лицо приобрело сочный свекольный оттенок. — Вы думаете, здесь что? Экспертная комиссия?
— Она врач. Консультировала меня в рамках расследования.
— И вы сообщаете мне об этом сейчас?
— Ее советы принесли свои плоды только в последние дни.
— Какого рода она врач?
— Психиатр.
Пернинкен поморщился.
— Мне еще говорили о мужчине маленького роста.
— Еще один консультант, тоже психиатр.
— Что это еще за цирк?
Бивен видел, что перед Пернинкеном лежит досье Адлонских Дам. В подобной ситуации единственным выходом была атака.
— Обергруппенфюрер, — тихо проговорил он, наклоняясь к столу, — подобных убийц не арестовывают при помощи СА и нескольких ржавых пистолетов.
Пернинкен поднял глаза:
— Жду ваш отчет завтра с самого утра.
78
Бивен вызвал водителя и поехал в госпиталь «Шарите», куда доставили Хёлма. Нескольких слов в белоснежном коридоре было достаточно, чтобы его успокоить. Динамо прооперировали, и он еще без сознания. Но врач был настроен оптимистично — этот старый боров выкарабкается. Бивен прокрутил несколько идей в голове, как крупье крутит рулетку, и примирился с очевидностью: ни красное, ни черное, ни чет, ни нечет, его день заканчивался полной пустотой. Единственной перспективой оставалось вернуться в кабинет, запереться и измарать кучу бумаги, пытаясь объяснить, каким образом хаос сегодняшнего утра можно считать успехом.
Его мутило от одной мысли об этом.
И речи не могло быть засесть за пишущую машинку, как какой-то пустоголовый бюрократ — какими они все, в сущности, и были. Лучше он передоверит эту задачу Альфреду, но только когда у него достаточно прояснится в голове, чтобы все объяснить парню.
Он вернулся к своему «мерседесу», отослал шофера хорошим пинком под зад (теперь он был уверен, что этот холуй — один из стукачей Пернинкена) и взял курс на виллу фон Хасселей. В конечном счете Минна казалась ему лучшим напарником, чтобы выпить по стаканчику и посмотреть прямо в лицо бесчисленным вопросам, которые так и остались нерешенными.
Он звонил, стучал, обошел вокруг всего дома. Минна уехала, и наверняка в Брангбо. Туда он и направился в весьма приподнятом настроении. Заходящее солнце погрузило его путь в озеро теплой крови. Он оставил верх «мерседеса» откинутым. Ветер, жара… Эта одинокая езда (по автостраде, построенной семейством фон Хассель) напоминала ему длинный взмах ножниц, взрезающих алое полотно, когда нити ткани поддаются напору металла. Он был серебристым лезвием. Вспышкой в пурпурной магме.
Летний вечер в бивеновском духе, опять с кровью на руках, с остановкой в поле, чтобы переодеться, отбросить проклятую форму и вновь обрести человеческое лицо. Он запихал военные шмотки и оружие в багажник, испытывая странное облегчение.
Вдохнул полной грудью окружающий его запах земли, удобрений и получил от этого — что случалось редко — истинное удовольствие. Но не от воспоминаний, вот уж нет, а от чувства свободы, просто от вольного воздуха. Было хорошо чувствовать себя крошечным, звеном цепи, сути которой он не понимал, а не винтиком жуткой системы, которую понимал слишком хорошо.
Он снова тронулся с места в облаке пыли. По дороге он купил бутылку коньяка — постыдная уступка пороку Минны, но без малейшей задней мысли. Во-первых, в этой маленькой игре она могла дать ему фору, и первым под стол свалился бы он сам. А во-вторых, если у них однажды что-нибудь и получится, то уж точно не в этом ужасном заведении и не поблизости от палаты его отца.
Когда он доехал до окрестностей Брангбо, ему в нос ударил другой знакомый запах — горелой растительности. В конце лета крестьяне обычно выдергивали сухие травы и сжигали их, чтобы этим же пеплом подпитать землю.
Бивен любил этот запах — не разрушения, а, напротив, будущего плодородия. Каждый раз у него по телу пробегал легкий озноб. Он воспринимал его как некое средоточие разнообразных ощущений, какие только могла дать ему природа, собранных и обостренных в очистительном пламени. Это проникало в кровь, сжимало горло и вызывало желание вопить от облегчения. Воистину праздничный костер.
Очень скоро он различил в этом запахе, усиленном скоростью (он хлестал в лицо, кружил голову, словно понюшка эфира), душок, которого там быть не должно. Расплавленный гудрон, обуглившийся камень, керосин и даже вонь горелой плоти…
Он нажал на акселератор, заметив, что сумерки сгущаются — их алый цвет становился темнее и плотнее. Когда он выехал на маленькую дорогу, ведущую к институту, сомнений не оставалось: горел Брангбо.
79
Здания практически выгорели. Крыши потемнели, проемы вылетевших окон и стены словно оплыли, как волны асфальта. Последние потрескивания внутри наводили на мысли о междоусобных схватках, о чем-то жестоком и крайне личном, скрытом от посторонних глаз.
Уже в ста метрах от стен невозможно было дышать. Густые, изрезанные темными складками облака медленно вздымались в воздух, вызывая ощущение, что весь больничный сад превратился в гигантский чугунок с тошнотворным варевом, исходящим ядовитыми пара́ми. Черная туманность устремлялась на приступ алого неба, и это было… потрясающе.
Про огонь Бивен знал все. Жилища подозреваемых, дома евреев, синагоги — он спалил их кучу. Начиная с самого рейхстага, который он поджег недрогнувшей рукой. И он
