Обещания богов - Жан-Кристоф Гранже

— В гестапо.

— Почему?

— Здесь, по крайней мере, у меня под рукой был медик. Как себя чувствуешь?

— Лучше, чем ты, как мне кажется.

Обрывки воспоминаний. Заботливые руки Бивена, «мерседес», ветер в лицо…

— Откуда ты знал, что не нужно вызывать рвоту?

— В СС нас учат оказанию первой помощи.

— Вашим жертвам?

Он улыбнулся. Она улыбнулась. В этом осколке мгновения было что-то мягкое, тайное, как краткий миг счастья, удержанный зеркалом.

— И что ты думаешь? — спросила она, решив прервать очарование. — Что я пыталась покончить с собой?

— Я ничего не думаю.

— Я не пыталась покончить с собой.

— Ну вот и ладно.

Он снова перешел на ироничный тон, который неизменно выводил ее из себя.

— Ты ничего не понимаешь, — презрительно бросила она.

Он придвинулся и нерешительно взял ее руки в свои.

— Послушай. Скажем так: ты не покончила с собой, но все же немного этого хотела. Никто не гарантирован от приятного сюрприза.

— В любом случае… спасибо.

На нее вспышкой нахлынули картины аутодафе — вопли, треск, когда крыша обрушилась в россыпи углей. Менгерхаузен заставил ее смотреть. Он поймал ее в ловушку, сунув под нос ее ответственность, неосмотрительность, спесь. Третьему рейху не оказывают сопротивления. Не противятся Божьему промыслу.

«Можешь поблагодарить своего дружка Бивена».

Гестаповец встал и еще раз встряхнулся, избавляясь от остатков копоти, забившейся в складки куртки, прилипшей к брюкам.

— Пойду принесу тебе кофе.

— Я бы предпочла коньяк.

— Его нет в меню.

— Я пошутила.

— Ну конечно. Шутка пьянчужки.

Он сказал это жестким тоном, полным упрека. Стоит подпустить его слишком близко, и он обрушит на нее весь свой арсенал нотаций, запретов, ненавистной доброжелательности. Нет, это не для нее.

— Идти можешь? — спросил он.

— Думаю, да.

Бивен подобрал с пола какую-то коричневатую косуху и протянул ей. Минне понадобилось несколько секунд, чтобы узнать свою пресловутую замшевую куртку, обгоревшую и с дыркой посередине.

— Едем в морг, — бросил он, — это тебя отвлечет.

84

Утро понедельника в Берлине.

Они неслись, подставив лицо ветру, и день обещал был прекрасным. Солнце уже поднималось над крышами, лакируя город восковыми красками. Еще не вполне протрезвевшая Минна расслабленно плыла в заре, играющей контрастными оттенками. На улицах каждый предмет, каждая мелочь словно просыпались в полной готовности к борьбе за право существования в нарождающемся дне.

Минна закрыла глаза и представила себя в Индии. Она никогда там не была, но видела фотографии, причем цветные. И решила, что все женщины и мужчины там черные, носят разукрашенные одежды и всегда держат в руках цветы. Смятение чувств. Море лепестков, исходящих запахом гниения. Она подняла веки: этим утром таким она видела Берлин.

В подметавших свои тротуары хозяевах кафе в белых фартуках, в уже поблескивающих на солнце вывесках и в спешащих на работу женщинах она замечала те же контрасты. На лицах лежали тени, между тем повсюду вспыхивали зажженные зарей разноцветные сполохи, словно показывая, что нацистам еще не удалось все перекрасить в серый.

Бивен, не отводя глаз от дороги, кратко пересказывал последние события — похоже, он в этом успел поднатореть. Убита еще одна женщина. Йозеф Крапп/Альберт Хоффман никогда не был Мраморным человеком. Он погиб на пустом месте — во всяком случае, не из-за своей виновности в этой серии убийств. Их троица оказалась самыми никчемными следователями, каких только носит земля, и первая — Минна, сочинившая эту байку про Хоффмана.

Разумеется, Бивена отстранили от расследования и отправили в самый вонючий отстойник из всех служб СС. Симону и ей самой предлагалось вернуться к их профессии — насколько возможно, раз уж у нее больше не было Брангбо. У них был шанс, и они его прохлопали. Гестапо найдет других ищеек, чтобы выследить преступника.

Подъехав к госпиталю «Шарите», Бивен припарковался и подвел итог:

— У нас нет никакого права встречаться с судмедэкспертом. И нельзя сказать, что он мне друг. Но Кёниг, так его зовут, не может знать, что у меня отобрали расследование. Сегодня утром мы должны добыть максимум информации. Это наш последний шанс.

Минна едва его слушала. Как она отреагирует, увидев труп? Она специализировалась на недокормленных безумцах. На эту новую жертву, безусловно такую же красивую, как и предыдущие, великолепно питавшуюся, изящно сложенную, смотреть будет куда тяжелее, чем на привычные Минне трупы. Кощунственная смерть — та, что уносит красоту и молодость…

Бивен повернулся к ней, опершись локтем о спинку ее сиденья и не снимая руки с рычага скоростей.

Он вонял пеплом, вонял потом, вонял бессонной ночью.

И честное слово, ей это нравилось.

— Давай поставим точку в истории с этим пожаром, — приказал он. — Позавчера я поехал слегка тряхнуть Менгерхаузена. Я угрожал ему. Я ударил его. Серьезная ошибка. Я рассуждал, как если бы мы жили в нормальном мире, где мои кулаки могут навести страх на кого угодно. Но не на субъекта вроде Менгерхаузена. Он и ему подобные сами порождают страх; это они породили меня и других тупиц из СС.

Его взгляд на случившееся глубоко задел Минну.

— Ты говоришь только о самом себе. Плевать мне на твои эсэсовские переживания. Если родился в навозе, не удивляйся, когда однажды мордой в нем и проснешься. Мои пациенты погибли. Никто не сможет их вернуть.

— Они были обречены, и ты это прекрасно знаешь. Программа уничтожения запущена. Не знаю, как именно они будут действовать, но в общих чертах они тебе это уже обрисовали, рассказав о замке в Верхней Швабии. И такие центры уничтожения будут организованы повсюду в Германии.

— Это Менгерхаузен всем руководит?

— В той или иной степени. У него очень размытый статус. Он вроде и есть, и в то же время его нет. Он придумывает проекты, но ничем не управляет. По-моему, его деятельность распространяется и на многое другое, но всегда с одной и той же целью.

— Какой?

— Устранить аномалии, укрепить надежные звенья.

— Как это?

— Тут я ничего не могу больше сказать. Лучше всего забыть про этого ублюдка.

Бивен был прав — но как стереть из памяти подобную сволочь с его трубкой из человеческой кости? Как выбросить из головы вопли больных в пламени?

— У тебя есть что-нибудь выпить?

— Это уж точно не выход.

— Ответь на вопрос.

Он протянул руку и открыл бардачок. Бутылка коньяка — его тайная заначка. Она открыла ее и отпила прямо из горлышка.

Первый глоток алкоголя в восемь утра. Ничего, она и не такое выделывала. Обжигающая жидкость заставила ее закрыть глаза и откинуть голову.

— Полегчало?

Она не ответила. Ее