Обещания богов - Жан-Кристоф Гранже
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мне очень жаль, — выговорил он наконец, — действительно, получилось не очень удачно…
— Мне тоже жаль, — откликнулся Пернинкен. — Жаль вас. Вы разжалованы.
Эта мера, достойная военного трибунала, была слишком сурова. Но Бивен знал, что Пернинкен поступил с ним еще по-божески — он вполне мог отправить его в концлагерь. Или же Бивен мог оказаться на заброшенном поле рядом с Максом Винером.
— Соберите свои вещи и выметайтесь. Завтра вам скажут, что будет дальше. А пока что вы направляетесь в службу Кохмидера. Исполнять немедленно. Поработаешь с покойничками, Бивен!
В иерархии гестапо, и без того не слишком радужной, группа Кохмидера, Totengräber, «могильщики», находилась в самом низу.
Когда он уже выходил, Пернинкен его окликнул:
— Где вас носило весь вечер? Мы вас повсюду искали!
— Я был в Брангбо.
— С какой стати?
— Мой отец умер, обергруппенфюрер.
Пернинкен устало махнул рукой, словно говоря: «Вам только этого не хватало…»
82
Когда он зашел на виллу, царившая там тишина показалась ему необычной.
— Минна?
Никакого ответа. Наверняка она еще спит. Но тихий голос прошептал: «Нет, тут что-то другое…» Он поднялся на второй этаж и зашел в спальню.
— Минна?
Она выгнулась на кровати, как казненная статуя. Он мгновенно узнал эту позу, бледное лицо, разверстый рот, открытый смерти, вступившей в свои права.
Самоубийство.
С его ремеслом к таким ситуациям быстро привыкают. Некоторые евреи, зная, что их ожидает, предпочитали покончить со всем сразу. Уже давно был потерян счет повесившимся, отравившимся газом или ядом…
Но Франц с первого взгляда понял, что с Минной еще не все безнадежно. Он бросился к ней, проверил пульс, поискал вокруг, что же она приняла. На ночном столике валялась куча упаковок от таблеток — названия ему ничего не говорили.
Одно из двух: или она действительно решила уйти восвояси и с ее познаниями медика и наркоманки не оставила себе ни единого шанса, или же все это было блефом, а то и призывом на помощь, правда в самом жестком его варианте.
Бивен твердо решил: ее еще можно спасти.
Но следовало действовать — то есть главным образом ничего не делать. Не давать ей пить. Не вызывать рвоту. Никаким образом не влиять на усвоение яда.
Важнее всего было как можно скорее доставить ее в больницу.
Она показалась ему гораздо тяжелее, чем по возвращении из Брангбо, — очевидно, добавился вес смерти. Он спустился по лестницам, стараясь не ударить Минну головой о стены или о странную мебель, назначение которой было выше его понимания. Несколько шагов — и вот он уже в своем «мерседесе» по-прежнему с откинутым верхом; он рванул с места, даже не оглянувшись на виллу, где остались гореть несколько окон: казалось, дом наблюдал за ним.
Он гнал на приличной скорости, но держась в рамках. В глубине души он чувствовал, что Минна выкарабкается. Он улыбнулся. Гестаповец, мразь, спасает маленькую наркоманку, бедняжку-психиатра, увидевшую, как все ее мечты сгорают в пламени огнеметов.
Но вот про больницы он не знал ничего. Гестапо не то заведение, где спешат оказать помощь своим клиентам. В доме 8 по Принц-Альбрехтштрассе перед штатными врачами, приписанными к службе допросов, стояла единственная задача: сделать так, чтобы подозреваемый продержался, пока не заговорит.
Последнее соображение навело его на мысль: в гестапо всегда дежурил врач на случай ночных допросов. Парень, привыкший откачивать самоубийц, попытавшихся таким образом избежать пыток. И Бивен направился в квартал Вильгельм.
Берлин словно распахивал перед ним свои площади, улицы и проспекты. Ему показалось, что эта текучесть в мягком ночном воздухе следовала той же логике, что и все остальное: мир был согласен, что он должен спасти Минну. И в определенном смысле спастись таким образом самому.
Обдуваемый ветром, он начал напевать старую песню из фильма начала тридцатых годов «Das Lied einer Nacht»:
Heute Nacht oder nie sollst du mir sagen nur das Eine:
Ob du mich liebst…
«В этот вечер или никогда ты должна мне сказать лишь одно: что ты любишь меня…»
Он пребывал в странном, невероятно легком состоянии духа.
В течение нескольких часов он потерял отца, работу и надежду уйти на фронт. И только что узнал, что проведенное им расследование оказалось самым большим фиаско в его жизни, — он вложил все свои силы в преследование невиновного, во всяком случае, не того, кто был его целью. А в это время настоящий Мраморный человек продолжил резню.
Ни настоящего, ни будущего, куда уж дальше?
Он бросил взгляд на безжизненную Минну рядом, на ее короткие волосы, которые нервно ерошил теплый ночной ветер.
Новая улыбка: он спасет ее, уверен.
А это было самым важным.
83
Проснувшись, она решила, что ее арестовали. Четыре цементные стены, голая кушетка, грязное одеяло. Голая лампочка на потолке освещала все белым враждебным светом. Она в гестапо? Пленница? Постоялица?
К руке была подсоединена капельница. Запах рвоты досказал остальное. Ей оказали медицинскую помощь. Промыли желудок. Прочистили. Но этот госпиталь выглядел чертовски странно.
Потом память вернулась.
Пожар. Таблетки. Кома. Бивен наверняка подумал, что она попыталась покончить с собой. А она просто хотела заснуть поглубже… Забыть все… и не просыпаться.
Ладно, не стоит играть словами.
Она видела, как горит ее клиника. Она слышала, как трескается человеческая плоть под напором огня, как взрываются кости, когда градусы взлетели вверх. Люди Менгерхаузена держали ее. У нее начался нервный срыв, потом она рухнула в свою тачку. Без движения и без мыслей. В каталепсии. А Брангбо все горел.
Но почему они это сделали?
«Можешь поблагодарить своего дружка Бивена».
Несмотря на ночь, проведенную в коме, она не смогла забыть его слова. Значит, это она виновата…
А он спал у ее изголовья, сидя на полу, пристроив локоть на ее кушетку и уткнув в него голову. Так спят звери, подумала она. Сон глубокий, но чуткий, подкрепляющий, но тревожный.
На самом деле ей не в чем было его упрекнуть. Она сама позвала его на помощь, сама толкнула его на конфликт с Менгерхаузеном. Между прочим, все это началось намного раньше и, честно говоря, совершенно от них не зависело. Их захватило половодье кошмаров и мерзости, и что бы они ни пытались сделать, было так же тщетно, как усилия тонущего человека.
— Ты проснулась? — спросил Бивен, поднимая голову.
— Да, пару минут назад. Где я?
Его здоровый глаз был
