Канада - Ричард Форд

— Мы едем на западное побережье Канады, — с улыбкой сообщил Джеппс, тот, что постарше, бывший полицейский. Краснолицый, он носил на круглой голове парик из лоснящихся черных волос, выглядевших нисколько не натуральными. Парик придавал его лицу глуповатое выражение. Человеком он был низкорослым, полнотелым, с брюшком, туго обтянутым брюками, и в коричневых больших, как у клоуна, полуботинках. Что они собираются делать на западном побережье Канады, он не сказал.

Кросли был помоложе — ухоженный, с аккуратными, резкими чертами лица и коротко подстриженными черными волосами. Он тоже часто улыбался, однако глаза его настороженно шныряли туда-сюда, а кожа была смуглее. Кросли носил на мизинце золотое кольцо, которое нервно покручивал, — похоже, надето оно было недавно, для того чтобы сообщить ему вид менее аскетичный. Позже, когда труп убитого Джеппса лежал на полу моей хижины, мне, хоть и охваченному ужасом, пришлось помогать переносить его, да еще и прихватить парик, от которого на меня повеяло жутью. (Парик слетел с его головы при первом же выстреле.) До того я париков не видел, но понял — это он и есть. Меня поразило, какой он непрочный, маленький. Парик потом сгорел в бочке из-под нефти вместе с гусиными потрохами и перьями.

Кросли спросил у миссис Гединс, не найдется ли в отеле чего-нибудь поесть, у них ни крошки во рту не было со времени завтрака в Истейване. Миссис Гединс хмуро ответила, что ленч (который она называла «обедом») давно закончился (было почти три часа дня), однако в стоящем дальше по улице китайском ресторанчике им что-нибудь да приготовят. Я мог бы показать американцам, где это, — и тем уведомить их о моем существовании. Однако они сказали, что Форт-Ройал не так уж и велик («Городок», — произнес Джеппс в нос, голос его походил на голос Ремлингера). Единственную здесь китайскую «закусочную» они как-нибудь найдут. В Детройте есть целый китайский город, сказал Джеппс. Они часто бывают там с женами. Интересно будет сравнить канадского китайца с их мичиганской разновидностью.

Они попросили разрешения оставить чемоданы в вестибюле и поинтересовались у миссис Гединс, как тут обстоят дела с гусиной охотой. По дороге сюда они видели в небе тысячи гусей, и время от времени один из них падал, подстреленный, надо думать, с земли. Ружья у них с собой, сообщил — как-то неуверенно — Кросли. Может, удастся устроить охоту в один из ближайших двух дней. Им хочется поездить по окрестностями, полюбоваться видами (как будто кто-нибудь приезжает в Форт-Ройал, Саскачеван, в ветреном и холодном начале октября, чтобы насладиться достопримечательностями). Никто бы в такую чушь не поверил, она всего лишь подтверждала, что эти двое — именно те, о ком говорил Чарли.

Миссис Гединс ответила, что на этот счет им лучше поговорить с мистером Ремлингером, владельцем отеля, организацией охоты занимается здесь он. Его можно найти в столовой, а вечером в баре. Охотников в отеле много, сказала она. Наверное, для новых мест не найдется, разве что кто-то из уже приехавших проснется поутру пьяным либо больным.

Стоя позади американцев в темном вестибюле, я внимательно следил за ними, за их реакцией на произнесенное миссис Гединс имя — «мистер Ремлингер». Они же проехали две тысячи миль, чтобы приглядеться к нему — понять, убийца он или нет, и решить, если он убийца, что делать с ним дальше. Каким образом они это поймут, я постигнуть не мог, поскольку Ремлингер, по словам Чарли, в преступлении ни за что не сознается, а из тех, кому были известны его подробности, в живых почти никого не осталось. Я уже успел поразмыслить в тот день над вопросом: как должен выглядеть убийца? Если вы убиваете человека — намеренно или нет, неважно, — это навсегда остается написанным на вашем лице? И Джеппс с Кросли полагают, что обнаружить эту надпись не сложно? Значится ли на вашем лице «убийца» еще до того, как вы совершите преступление? Я видел лица убийц — все в тех же старых кинохрониках. Отца просто-напросто зачаровывали и они, и их похождения. Элвин Каприс, Красавчик Флойд, сам Клайд Бэрроу и Джон Диллинджер. На мой взгляд, все они именно как убийцы и выглядели. Хотя к тому времени каждый из них успел отправить на тот свет не по одному человеку и сомневаться в том, кто они такие, не приходилось. К тому же каждый из них был мертв. Многих застрелили полицейские, которые затем отдавали газетам фотографии трупов. Вот в моих родителях, считал я, можно было признать грабителей банков задолго до того, как отец вошел в один из них и ограбил его. Только мы с сестрой ничего и не замечали.

Впрочем, когда в тиши перетопленного вестибюля «Леонарда» прозвучало имя Ремлингера, лица Джеппса и Кросли не изменились нисколько. Как будто оно ничего для них не значило.

— Может быть, — сказал Джеппс, подтягивая толстыми большими пальцами брюки повыше на пузо, — вы могли бы попросить мистера Ремлингера поговорить со мной и моим другом? Нам хотелось бы пострелять гусей, если это можно устроить. Мы вечерком заглянем в бар. Просто попросите его подойти к нам. Мы — тихие, мирные американцы.

И оба засмеялись, — но не миссис Гединс.

Они вышли на продуваемую ветром главную улицу городка, чтобы поискать китайский ресторан. Я тоже вышел, торопливо, — собираясь обойти вокруг «Леонарда» и посмотреть, стоит ли за ним черный «крайслер» с мичиганскими номерами. Пригласи они меня поесть с ними, я, разумеется, согласился бы, хоть и был уже сыт. Сидеть с ними рядом, зная, кто они, и понимая, что оба о моей осведомленности даже не догадываются, — разве это не приключение? Получалось так, словно это я изменил мой облик и скрываюсь. Меня это взволновало. К тому же я мог бы узнать о них что-то — выведать, например, каковы их планы, — хоть мне и запрещено было разговаривать об этом, да, собственно, я и не знал, что смог бы сказать и кому. Каждому понятно, насколько привлекательными кажутся такие возможности пятнадцатилетнему мальчишке.

Впрочем, американцы внимания на меня не обратили, а направились по улице прямиком к вывеске «ВУ-ЛЮ». Я сошел на мостовую, чтобы понаблюдать за ними. Джеппс короткой рукой обнял своего спутника за плечи и сразу же заговорил серьезным тоном. Мне показалось, что я расслышал, как он произнес, гнусавя:

— Мы же этого и хотели.

— Да знаю я, знаю, — ответил Кросли. — Но…

Продолжения я не услышал, однако решил, что мне известно, о чем они разговаривают. И был прав.

На немощеном заднем дворе «Леонарда» замерли машины охотников и других постояльцев, а среди них — большой темно-бордовый «бьюик» Ремлингера, очень холодный. Ветер нес мелкие снежинки. От парковки тянулся ярдов на пятьдесят незастроенный участок, за ним начинался товарный двор «Канадской тихоокеанской». Маневровый локомотив толкал по пустым путям одинокий красный товарный вагон, замерзшие стрелочники, посвечивая себе фонарями, торопливо переводили стрелки и заскакивали в проходившие мимо вагоны. Вот дело, с которым я справился бы, подумал я, — работать мне нравится, а в школу я, может, больше и не пойду, да и в Виннипег, вопреки желанию Флоренс, наверное, не поеду. Замыслы, сказал Артур Ремлингер, осуществляются далеко не всегда. И я уже начинал понимать, что это правда.

Последним в ряду припаркованных автомобилей был черный «крайслер» — две дверцы, дорожная грязь на корпусе и желто-зеленый номерной знак штата Мичиган. «Страны водных чудес». Я представил себе зеленый ковер лесов, большие озера, по которым кто-то — я — мог бы плавать в каноэ. Вот уж чего никогда не делал. Я надеялся, что в старшей средней школе Грейт-Фолса есть лодочный клуб и у меня будет шанс поплавать по Миссури. Положив руку на капот «крайслера», я ощутил тепло, хотя и холод уже просачивался внутрь машины. Это машина из Америки, из города, в котором ее произвели. Она олицетворяла все, что ассоциировалось с Америкой у моего отца (и у меня). Плавильный котел. Центр притяжения для всего мира. Я готов был отстаивать эти ценности. Наши родители внушили их мне и сестре. И я снова почувствовал, что и Джеппс, и Кросли, и миссия, с которой они прибыли в Канаду, честны и исполнены правоты, хоть мне и не хотелось, чтобы она увенчалась успехом, а Артур Ремлингер вернулся в Америку и сел в тюрьму. Я уже говорил, наша способность сближаться с людьми, когда все твердит нам, что делать этого не следует, всегда оставалась для меня загадкой.

И все же, стоя посреди парковки, я испытывал огромное смятение. Возможно, я тоже вплотную подошел к духовному срыву. На виски что-то давило, и больно, подбородок и нос онемели (скорее всего, от холода). Руки покалывало. Ноги словно утратили желание двигаться. Как ни был он странен и наперекор всему, что я о нем знал, Артур Ремлингер не казался мне человеком, который мог перевезти бомбу, взорвать ее и убить кого-то. Напротив, он казался мне последним, о ком такое можно подумать. Тот же Чарли Квотерс проделал бы это с легкостью. Или убийца из старой кинохроники. По моему мнению, на лице Артура Ремлингера слово «убийца» написано не было.