Ребенок - Евгения Кайдалова

Я еще больше воспрянула духом: уж что-что, а уболтать человека так, чтобы он ввязался со мной в торговые отношения, я умела. Первые несколько дней работы прошли на волне энтузиазма, я старалась не очень замечать, что к вечеру разговариваю с клиентами все более напряженным тоном. Ничего не поделаешь, такая работа! В конце концов, в начале своей маркетинговой карьеры я тоже бесперебойно отвечала на звонки, но… при этом мне не приходилось одновременно выслушивать канюченье ребенка, вцепившегося в мою ногу. «Ы-ы-ы-ы-ы!» Упершись в пол изо всех сил, на которые были способны его ножки, Илья оттягивал меня от телефона, а когда ему это не удавалось, начинал с отчаянным плачем прыгать на месте или валиться на пол. Иногда, глядя на меня в упор, он демонстративно тужился, и, пока я скороговоркой договаривала клиенту цены, детские штанишки тяжелели на глазах. Я кричала, шлепала его, стаскивала испорченную одежду, бежала ее застирывать, в этот момент опять звонил телефон, я кидалась отвечать на звонок, Илья топал в ванную и разглядывал брошенные там испачканные штаны, я бросала трубку и бежала отмывать ему руки, телефон звонил опять, Илья опять бежал к своим штанам, я кричала клиенту «Извините, я сейчас!», закрывала дверь в ванную, снова бросалась к трубке, там уже шли гудки, Илья с плачем колотил ладошкой по двери, я орала на него на грани истерики… Все мои вопли и шлепки не приводили ровным счетом ни к чему: ребенок хотел, чтобы я занималась им, а не телефоном, я хотела, чтобы ребенок занимался игрушками, а не мной. Чем сильнее становилось мое желание, тем больше крепло оно и у Ильи. Если раньше он еще мог минут пять самостоятельно поводить фломастером по бумаге или поклевать с тарелки замороженную черную смородину, то сейчас ребенок таскался за мной, как привязанное к ноге пушечное ядро. Я не могла закрыть за собой дверь ни в ванную, ни в туалет, чтобы через секунду не услышать плач и стук в дверь. А стоило телефону зазвонить, как Илья тут же мчался следом за мной, цепляясь за штанину, с твердым намерением не отпускать меня от себя к тому миру, что начинался за гранью телефонной трубки.

Антон проявлял себя немногим лучше Ильи: «У себя дома я хочу отдыхать!» А вот я хочу работать, но это не мой дом, и условия диктую не я. Единственное, что я могу сделать, – это зарыдать, но мой плач ни на кого не производит впечатления: Антон берет Илью на руки и отправляется вместе с ним смотреть мультики. Союз против меня – армия неприятеля вдвое больше. Помнится, Наполеон говорил, что Бог всегда на стороне более сильной армии…

Я стала все чаще срываться. Представьте себе лошадь, запряженную в несколько разных повозок, которую погоняют все кучера сразу, причем чаще всего в противоположных направлениях. Ребенок гнал меня прочь от телефона, желание работать – обратно. Антон принуждал кругами трусить по квартире, а ноги несли меня в человеческий коллектив… Не имея возможности взорвать свою тюрьму изнутри, я взрывалась сама. Уже и не припомнить те крошечные поводы, по которым я орала на пределе своих возможностей: куда-то подевалась нужная мне кастрюля или же ребенок опрокинул чашку с водой… Как одна-единственная песчинка, попавшая в тесный ботинок, делает ходьбу невыносимой, так и эти крошечные неприятности ставили меня на грань выживания в моем сузившемся до неузнаваемости мирке.

Ребенок проходил через тот возраст, когда познающие мир существа лезут куда ни попадя и трогают все на свете. Он стягивал на себя предметы со стола, ухватившись за скатерть, пытался залезть на табурет и переворачивался вместе с ним, совал руку в тостер (к счастью, неработающий) и не мог вытащить обратно. Каждое приключение сопровождалось ревом, но на второй месяц своей работы я почти перестала откликаться на этот рев. Вместо естественной человеческой реакции: «Что-то случилось – надо помочь!» в голове у меня всплывало одно: «Ну вот опять! Когда же это кончится?!» (Попутно я всегда вспоминала слова одной моей знакомой молодой матери, между прочим, учительницы начальных классов: «И вот когда это крошечное, беззащитное создание тянет к тебе ручки и, захлебываясь от слез, кричит "Мамочка!", тогда-то и хочется дать ему сковородкой по голове!»)

Однажды крик, раздавшийся из комнаты в момент моего рабочего разговора по телефону, стал настолько душераздирающим, что я бросила трубку, не договорив с клиентом. Илья в последнее время полюбил прыгать на диване, ухватившись за его спинку, спинка же состояла из диванных подушек. В какой-то момент ребенок чересчур отклонился назад и не смог удержать равновесие, а опора, в которую он вцепился, подвела и рухнула вместе с ним. Когда я вбежала, Илья валялся на спине с судорожно поджатыми ручками и ножками и дико распахнутым ртом. Лицо его было бордово-красным, и мне показалось, что я увидела не ребенка, а одну его голову, неистово взывающую о помощи. Я бросилась, подхватила его на руки, на затылке, которым он ударился о паркет, вспухала огромная шишка. Илья дергался и извивался, не зная, как ему избавиться от боли, и я потащила его в ванную комнату, чтобы намочить ушибленное место холодной водой. Все это время как заведенный звонил телефон, и, пока я держала ребенка на коленях, направляя ему на затылок ледяную струю из крана, ко мне впервые пришла непрошеная мысль: а стоит ли этого моя работа?

«Стоит!» – твердо сказала я себе полчаса спустя, когда измучившийся от плача Илья надолго заснул и я в течение трех часов имела бесценную возможность спокойно отвечать на звонки. Стоит, потому что только в моменты работы я чувствую себя человеком, все остальное время – я мыслящая приставка к неразумному существу. Изо всех своих знаний, умений и талантов я использую один примитивнейший здравый смысл, который напоминает мне не ставить чашки с горячим чаем на край стола и убирать подальше от ребенка вилки и таблетки. Стоит! Иначе мой дар общения с людьми скончается от отсутствия собеседников, способность стратегически мыслить покинет меня за отсутствием поля боя, а природная энергичность уйдет лишь на то, чтобы вовремя подхватывать падающего с дивана глупыша.

«Стоит!» – уже радостно пропела я себе, отправляясь в конце марта за положенными мне деньгами. Сразу за два месяца – значит, сумма должна быть приличной. (Дома я уже несколько раз для верности перемножила количество заказов на гонорар за каждого клиента.) Был вечер, я оставила Илью с одной из своих знакомых мамаш и ехала налегке со взмывающей вверх от радости душой. Как же давно я не держала в руках собственные деньги и как же я по ним изголодалась! Деньги, которые я могу потратить как мне заблагорассудится, не обращаясь при этом ни к кому с просительной улыбкой. Моя собственность! Сколько месяцев я жила за счет Антона фактически как приживалка – за еду и кров, нещадно подавляя такую естественную для женщины потребность в чем-то новом и красивом. Мне теперь и миллиона не хватит, чтобы вволю наделать покупок! Ну ничего, мало-помалу – от зарплаты к зарплате – я буду возвращать себе женский облик малиновым свитерком вон из той витрины, удивительной розовато-золотой заколкой из стоящего на моем пути ларька, такими же нарядными и сияющими серьгами, что я вижу на девушке, выдающей мне зарплатную ведомость…

– Что это такое???

Если бы я могла закричать, я бы закричала, но у меня хватило сил на один предсмертный шепот. Цифра, стоящая в ведомости, не совпадала с моими расчетами примерно в десять раз.

– Это ваша зарплата за февраль и март, – ответила девушка тоном «обжалованию не подлежит».

– Подождите, этого не может быть, давайте пересчитаем!

– Давайте! – без тени смущения согласилась девушка и достала из стола какие-то бумаги. – По вашим заказам было сделано закупок на столько-то рублей, вот накладные. Если мы возьмем такой-то процент от общей суммы закупок…

– При чем тут сумма закупок? Мне говорили, что засчитывается только количество заказов!

– Вам так говорили? Странно… Наверное, наш менеджер немного напутал – у нас другие правила.

– Тогда я хочу поговорить с этим менеджером.

– Как его фамилия? Да, у нас такой работал, но он уже уволился.

Я присела на стул, потому что земная кора давала трещину прямо под моими ногами. Боже мой! Так когда-то со мной уже было… Да, совершенно точно, было – когда я уходила со своей маркетинговой работы. Тогда на меня смотрели точно так же, с равнодушным превосходством, как водитель асфальтового катка смотрит на веточку, попавшуюся ему на пути.

– Я хочу поговорить с вашим руководством.

– Пожалуйста!

Разговор с руководством произвел не больший эффект, чем падение камушка в бездонную глубь океана. Рыночная экономика еще только-только пускала корни в стране, и при найме на работу мне не пришло в голову потребовать заключить контракт: социализм, при котором я выросла, не знал таких красивых английских слов. Впрочем, если бы контракт и был заключен, ничто не помешало бы работодателю обойтись со мной точно так же, поскольку: «Смешно даже думать, что эта девочка обратится в суд! А если и обратится, то суды, заваленные делами о мошенничестве в особо крупных размерах, рассмотрят ее заявление года через два. За это время наша фирма двадцать раз успеет закрыться и открыться под новым именем. Так что флаг ей в руки!»