Что движет солнце и светила - Николай Семченко

Водитель остановил автобус, вышел поглядеть на птицу, поматерился, жалея треснувшее стекло, и снова заскочил в кабину. Кондукторша, сосчитавшая наконец деньги, невозмутимо сидела на своем месте. Происходившее вокруг, казалось, вовсе ее не занимало.

Наталья Андреевна пыталась нащупать эту проклятую веревку, которая вот-вот задавила бы ее, но, к своему удивлению и ужасу, ничего не обнаруживала: на шее были только янтарные бусы, которые висели довольно свободно и, конечно, никак не напоминали веревку. Водитель, заметив мучения пассажирки, повернул к ней свое чернявое лицо и, поблескивая волчьими глазами, крикнул:

- Ну что, бабуля, еще не пожалела, что поехала с нами? Наталья Андреевна, задыхаясь, прохрипела, обращаясь к молчаливой кондукторше:

- Посмотрите, что такое у меня на шее.

- Известно что,- ответила кондукторша и протянула руку к Наталье Андреевне. Она сидела довольно далеко от пожилой дамы, но ее рука, странно вытягиваясь, все-таки коснулась шеи пассажирки и что-то от нее оторвала. Наталья Андреевна, испытав внезапное облегчение, во все глаза смотрела на руку кондукторши, пытаясь увидеть, что же такое

ее мучило. Очевидно, это было нечто вроде змеи или огромного червяка, что, извиваясь, обмотало и запястье кондукторшиной руки: она брезгливо потрясла ладонью, вытащила из сумки носовой платок и, ухватив им нечто видимое только ей, сняла скрипучую невидимку с углубления в локтевом сгибе.

- Скрипит, как рассохшаяся дверь,- брезгливо заметила кондукторша.- Иди вон, гадюка!

Автобус резко затормозил. Это была какая-то совсем неизвестная Наталье Андреевне остановка: покосившийся фонарный столб, дощатый навес на полусгнивших, покрытых серым лишайником подпорках, чугунная урна, переполненная арбузными корками, обрывками газет и картонными стаканчиками из-под мороженого. Наталья Андреевна помнила, что пломбир на разнес продавали где-то в конце семидесятых годов и его полагалось есть узкими палочками. Рачительные хозяйки специально собирали стаканчики из-под мороженого, чтобы весной выращивать в них рассаду помидоров.

Двери распахнулись, и в автобус вошел высокий мужчина в черном плаще. Широкополая шляпа затемняла его лицо, которое он к тому же прятал в поднятом воротнике. Пассажир тотчас уселся спиной к Наталье Андреевне и уткнулся в газету, которую вытащил из правого кармана.

- Возьми с него плату за проезд,- сказал водитель кондукторше.- Это не пенсионер.

Голос у водителя был какой-то злой, визгливый, и Наталье Андреевне показалось, что этот человек ненавидит всех, кого ему приходится возить. Кондукторша, к ее удивлению, и не подумала вставать со своего места: она сонно клевала носом и даже чуть слышно посапывала.

Водитель, чертыхнувшись, нажал на клаксон. Кондукторша резко дернула головой и раскрыла глаза:

- А! Что такое?

- Я бесплатно работать не хочу,- гаркнул водитель.- Возьми деньги за проезд. Он должен заплатить!

Пассажир, не поворачиваясь к кондукторше, поднял над головой какую-то серую книжечку и помахал ею.

- У него свидетельство,- сказала кондукторша.- Он больше, чем просто пенсионер.

Наталью Андреевну поразила эта фраза, и какое-то смутное беспокойство снова охватило ее. Она уже подумала, что ей просто снится какой-то дурной сон, но кондукторша, словно прочитав ее мысли, неожиданно ласково улыбнулась:

- Не удивляйтесь, бабушка! В нашем автобусе еще и не то бывает.

- А что, собственно, происходит? - решилась наконец спросить Наталья Андреевна.- И где это мы едем?

- Ничего не происходит,- ответила кондукторша.- В. том-то и дело, что ничего не происходит и нигде мы не едем...

Автобус между тем набирал скорость, и снова мелькали вокруг дома, деревья, лужи на асфальте. Пассажир сидел молча и читал свою газету, а может, и не читал: он ни разу не перевернул страницу и не поменял положение головы. Что-то в нем показалось Наталье Андреевне смутно знакомым, но она так и не сумела определить, что именно.

- Лучше бы вам, бабушка, сейчас выйти,- сказала кондукторша.

Вам на свежий воздух надо. Нервы у вас расшалились, а может, сердце прихватило...

- Да с чего это вы взяли? - рассердилась Наталья Андреевна.- У меня с головой все в порядке.

- Тем более,- спокойно сказала кондукторша.- Если с головой все в порядке, то вы и сами должны понять: пора выходить, пока мы не приехали на конечную остановку. Оттуда мы никого назад не возим.

- Да, не возят,- вдруг сказал пассажир и отогнул концы воротника, скрывавшие его лицо.

Наталья Андреевна почувствовала, как кровь бросилась ей в голову, даже жарко стало. Это был Николай Михайлович!

- Но как же... ведь ты... ничего не понимаю,- бессвязно пробормотала Наталья Андреевна.

- Очень хотел на тебя поглядеть,- спокойно сказал Николай Михайлович. Что это ты так перепугалась? С Софочкой премило болтала, а ведь и она уже...

- Молчи, молчи! - крикнула Наталья Андреевна.- Не хочу тебя слушать!

- Пожалуйста,- ответил Николай Михайлович.- К молчанию мне не привыкать. Я всю жизнь молчал, а уж теперь-то и подавно.

Наталья Андреевна снова стала задыхаться: ей было душно в спертом, каком-то затхлом воздухе этого автобуса.

- Давайте я вас выведу все-таки на свежий воздух,- услышала она голос над собой.- Может, "скорую" вызвать? Вам очень плохо?

Наталья Андреевна увидела над собой лицо незнакомого молодого человека. Склонившись к ней, он бережно обхватил ее и попытался приподнять.

- Не надо, я сама,- сказала Наталья Андреевна и посмотрела на то место, где должен был сидеть Николай Михайлович.

- Дайте ей валидол, - сказала кондукторша и протянула стеклянную трубочку с лекарством. - Она переутомилась. Уже давно едет.

Николай Михайлович по-прежнему сидел на своем месте, но в автобусе откуда-то взялось так много народа, что Наталья Андреевна уже не видел-а его лица - только эту широкополую шляпу, больше ничего. Пассажиры помогли ей сойти, а молодой человек, выбежав следом, даже довел ее до скамейки и посадил, сунув в руку трубочку с валидолом. Едва он заскочил в автобус снова, как тот рванул с места и весело, азартно помчался дальше. На прощание чернявый водитель даже высунулся из кабины и приветливо помахал Наталье Андреевне рукой. Это было против всех правил, ведь водитель обычно сидит слева и никак не может помахать пассажиру, вышедшему на остановке. Но обычные правила, видимо, в этом странном автобусе не действовали.

С Амура потянуло свежим ветерком - это был пока даже не сам ветер, а легкое дуновение, чуть-чуть шевельнувшее листья серого, пыльного тополя. Но и эта малость приятно подействовала на Наталью Андреевну: от сердца отлегло, дышать стало легче.

Наталья Андреевна, опираясь о спинку скамьи, поднялась и медленно пошла вдоль знакомой улицы. Там, в самом ее конце, кособочился двухэтажный деревянный дом с резными ставенками. Его крышу венчало сооружение, напоминавшее башенку с остроконечным шпилем, на кото

ром некогда вертелся флюгер - золотой петушок. Сашенька Иртеньев очень гордился им, и даже свое выпускное сочинение начал с описания дома, в котором прожил свои семнадцать лет день в день. Он выбрал свободную тему: "Нам поэзия строить и жить помогает". Наталья Андреевна даже пожалела, что существует только одна высшая оценка - "отлично", потому что сочинение Сашеньки было просто великолепным: свободная, ясная мысль, прозрачный великолепный в своей метафорис- .тичности стиль, неожиданные парадоксы - все указывало на талант, готовый расцвести. Но в институт Иртеньев не смог поступить: наработавшись на огороде, он, потный, попил воды из колодца холодная, обжигающая горло, она вызвала воспаление легких. Сашу уложили в больницу как раз накануне вступительных экзаменов. А весной он ушел в армию - выполнять, как тогда говорили, свой священный долг перед Родиной. Только почему-то он выполнял его в чужой стране - Афганистане. Саша успел прислать оттуда несколько писем со своими стихами, а потом надолго замолчал. Наталья Андреевна испугалась: все-таки война, где все по-настоящему - и пуля, и смерть, и раны. Она сходила к матери Саши, и Анна Тимофеевна, не сдержавшись, разрыдалась: "Он в госпитале в Кабуле. Сам ничего не пишет. Хорошо, что мне ответил один его друг. Боюсь, как бы беды не вышло".

Вещее сердце Анны Тимофеевны почувствовало беду на расстоянии: безногий Саша, которого мучили сильнейшие боли,, сумел на загипсованных руках доползти до подоконника и выброситься с пятого этажа. Никто толком не знал, о чем он думал последние дни, какие мысли его терзали и почему он так поступил. Саша ни с кем не разговаривал и целыми днями лежал, повернувшись лицом к стене. Но до него, в общем- то, никому и дела не было. А Сашин поступок посчитали малодушием, о чем, правда, майор, сопровождавший цинковый гроб, прямо не сказал, но намекнул: "Бывает и хуже, а люди живут. Страна помогает им чем может".

Страна, однако, довольно быстро забыла о безногом солдате, окончившем свою жизнь в далекой, чужой и непонятной державе, охваченной мятежом, внутренними противоречиями и неразберихой: кто прав, кто виноват - это и сами жители, наверное, разобрать не могли, но зато единодушно объединялись против пришельцев, которые зачем-то сунулись в" их дела. Думать-то Наталья Андреевна думала именно так, но даже в письмах к вольтерьянке Софочке об этом не писала: не была уверена, что их переписку не читает кто-нибудь еще. Вообще, -ей иногда казалось, что даже в собственной квартире, оставаясь одна, она на самом деле была под чьим-то наблюдением, как микроб в пробирке. И тем не менее она, ударник коммунистического труда, учитель-новатор, наставник, заместитель директора школы по учебной работе, сделала то, что переполошило райвоенкома с его аппаратом, участкового милиционера и Бог знает кого еще.