Что движет солнце и светила - Николай Семченко

Страна, однако, довольно быстро забыла о безногом солдате, окончившем свою жизнь в далекой, чужой и непонятной державе, охваченной мятежом, внутренними противоречиями и неразберихой: кто прав, кто виноват - это и сами жители, наверное, разобрать не могли, но зато единодушно объединялись против пришельцев, которые зачем-то сунулись в" их дела. Думать-то Наталья Андреевна думала именно так, но даже в письмах к вольтерьянке Софочке об этом не писала: не была уверена, что их переписку не читает кто-нибудь еще. Вообще, -ей иногда казалось, что даже в собственной квартире, оставаясь одна, она на самом деле была под чьим-то наблюдением, как микроб в пробирке. И тем не менее она, ударник коммунистического труда, учитель-новатор, наставник, заместитель директора школы по учебной работе, сделала то, что переполошило райвоенкома с его аппаратом, участкового милиционера и Бог знает кого еще.

Однажды на зеленой стене двухэтажного дома в конце тенистой старой улочки появилась фанерная табличка, напоминавшая мемориальную доску: "Здесь жил Александр Иртеньев. Он мог бы стать поэтом, но погиб в Афганистане".

Анна Тимофеевна потом рассказывала, что ее вызывали даже в КГБ, где по душам беседовали, мягко намекали, что знают, кто повесил эту табличку, но, конечно, понимают безутешное горе родных и потому-никаких выводов пока делать не станут. Но Наталью Андреевну никто никуда не вызывал: она явно числилась в благонадежных гражданах.

Когда очередную табличку снимали со стены дома, она появлялась снова иногда через три месяца, иногда через год, но никогда - сразу. Это, видимо, усыпляло бдительность тех, кто все-таки, наверное, хотел поймать нарушителя спокойствия. Это возмутительно: обвинять страну в том, что она посылает своих будущих поэтов на верную смерть!

В конце концов, одинокую Анну Тимофеевну переселили в новую десятиэтажку под предлогом заботы о матери, потерявшей единственного сына-кормильца. Но табличка упорно возникала на зеленой стене снова и снова. Наверное, мало кто обращал внимание на пожилую интеллиген- .тную даму, которая вела себя, впрочем, чудаковато: она останавливалась у дома, что-то шептала себе под нос, тихонько смеялась, грустила, снова улыбалась чему-то одной ей понятному.

- Бабушка, а наш дом скоро снесут,- услышала Наталья Андреевна звонкий голосок за своей спиной. Она обернулась: из кустов смородины на нее глядела чумазая мордашка Павлика. Малыш жил в этом доме, и они познакомились еще весной, причем очень просто: сначала в Наталью Андреевну влетел грязный резиновый мячик, а следом за ним - целая торпеда, взвившаяся откуда-то из-за стеблей топинамбура и чахлых георгинов. Торпеда отчаянно взвыла и расплакалась, оказавшись пацанчиком лет шести.

- Я нечаянно! - голосил он.- Только не говорите, пожалуйста, ничего маме. Она меня гулять не пустит целую неделю!

Платье Натальи Андреевны было живописно испорчено черным пятном от мяча, но отчаяние мальчика было столь велико, что она, вместо того, чтобы его наругать, вдруг принялась утешать:

- Ничего страшного! Не плачь! Только в следующий раз будь внимательней...

- Ага, как я буду внимательней, если заигрываюсь? - всхлипнул пацанчик.- Меня знаете, как во дворе зовут? Пашка - бешеная пуля!

Привыкнув к визитам Натальи Андреевны, он доверчиво рассказал ей, что в их дворе нет детей его возраста, а те, что постарше - от двенадцати лет и больше,- в свои игры его не принимают. Но у него есть друг Саша, и о нем никто-никто не знает, потому что он для всех - невидимка.

- У него светлые волосы, серые глаза, и вот тут, у правого уха, широкая царапина? - спросила Наталья Андреевна.- Он лазал на тополь, чтобы снять оттуда кота Мурзу, не удержался на ветке и свалился вниз. Вот откуда у него эта царапина, да?

- Да,- Пашка смешно округлил глаза и перешел на шепот: - Но об этом никто не знает, только я и Саша знаем!

- Ну и еще немножко я знаю,- улыбнулась Наталья Андреевна.- Однажды он написал в школьном сочинении об одном своем счастливом дне: он купался, загорал, бросал камушки в Амур, вместе с друзьями нашел вход в какое-то подземелье и прошел по нему, пока не уткнулся в стену бетона. Под Хабаровском, говорят, на самом деле есть какие-то подземные ходы. Может, мальчишки и вправду открыли один из них? Но счастлив он был совсем от другого: целый день он делал то, что ему нравилось. .Мама дала ему деньги на мороженое, но он решил копить на

акварельные краски и потому обошелся без лакомства. И вот когда возвращался с реки домой, увидел мальчика, который...

-... который боялся идти домой, потому что потерял где-то "хлебные" деньги,- продолжил Пашка.- Взрослые не обращали на мое нытье никакого внимания, а Саша не пожалел отдать свои деньги мне. Чтобы я купил хлеб. А то мне попало бы от мамы.

- Но у невидимок денег не бывает,- заметила Наталья Андреевна.- Значит, он существует на самом деле?

- Конечно! Только его все равно никто не видит,- сказал Паш- ка.- Его видит только тот, с кем он любит сам играть!

- Может быть,- отозвалась Наталья Андреевна.- Это хорошо, что он вернулся в свой самый счастливый возраст. Наверное, ТАМ это возможно. Но что с ним станет, когда ты вырастешь и однажды не захочешь играть в детские игры?

- А мы с ним растем вместе! - серьезно сказал Пашка'. * И вот этот Пашка сообщил Наталье Андреевне о том, что зеленый двухэтажный дом скоро снесут. Она и сама что-то такое слышала, когда городской архитектор рассказывал по радио о реконструкции старой городской застройки. Среди прочих назывались и дома по этой улице.

Она посмотрела на табличку, которая была уже не фанерной, а бронзовой. Это постарались воины-афганцы, которые прослышали о странной истории и, разобравшись в ней, решили, что память солдата Александра Иртеньева должна быть увековечена.

- Но мы с тобой все равно будем приходить сюда, правда? - спросила Наталья Андреевна.- Саше без нас будет грустно.

- Конечно,- говорит Паша и улыбается дрогнувшими губами. Сегодня он играет один, без Саши. Как ему велел врач, к которому его водят мама. Он молодой, веселый и задает Пашке всякие вопросы, которые почему-то называет тестом. Особенно интересно ему знать, что снится шестилетним мальчикам и как они играют в игры с "невидимками". Правда, Пашка рассказывает ему не все, но держит данное доктору слово: играть с Сашей через день, а потом - через два дня. И, наверное, однажды наступит такое время, когда он должен будет вообще перестать с ним играть. Но к тому времейн, может, Пашка-замарашка станет совсем серьезным человеком и у них с Сашей найдутся дела поинтереснее беготни по двору?

Наталья Андреевна пожалела, что ей не удалось поговорить с Александром. Ну да ладно, будут ведь и другие разы! Будут? Конечно! Потому что жизнь это большое путешествие.

- Большое путешествие,- повторила Наталья Андреевна.- Это не Окуджава написал, это написала Нарбикова. Интересно, почему ее никто, почти никто не понимает? Ведь это так просто: жизнь - это, конечно, путешествие, а рождение, конечно, приключение, которое бывает в жизни один раз, а смерть это, похоже, состояние: то, что человек умер, или помер, "или ушел в мир иной; стихи - это тоже игра. Может, есть только те, которые пишут стихи, а все остальные - их воображение? А есть такие люди, которые ничего не видят, кроме привычного пейзажа, дороги на работу и с работы, бутылки водки или афиш на стенах. Но когда видишь дальше и лучше их, то они начинают крутить пальцем у виска и выразительно подмигивать друг другу...

Что-то подобное Наталья Андреевна, кажется, вычитала в книге Валерии Нарбиковой. Или не Нарбиковой? А, не важно! Глупо тогда получилось с этой книжкой. Она понесла ее в библиотеку, а тут, конечно, Наседкина с лавочки окликнула:

- Что-то интересное, сударыня, читаете?

- Очень интересное! - сорвалась у Натальи Андреевны опрометчивая фраза.

- А можно посмотреть? Давно хочу тоже в библиотеку записаться. Чтоб к культуре приобщаться...

Полистав книжку, Наседкина вернула ее с таким разочарованным видом, будто свято верила Наталье Андреевне и вдруг убедилась в ее лжи:

- Да это же и читать нельзя! Заумь какая-то, ей-Богу! Кажется, это все-таки была книжка Нарбиковой. Или Саши Соколова, "Школа дураков"?

Зачем она вспоминала имя автора той книги, Наталья Андреевна и сама не знала. Возможно, все объяснялось просто: ей очень не хотелось снова пройти мимо лавочки, на которой расположилась эта Наседкина. Потому и разговор с ней вспомнился.

- Ну и как сходили в гости? - громко, на весь двор, спросила Наседкина. Конечно, она все еще торчала на своем наблюдательном посту. И Наталья Андреевна, конечно, ответила ей той фразой, которая ни к чему не обязывала:

- Нормально!

- Что-то вы, сударыня, невеселой из гостей возвращаетесь.

- Устала,- коротко бросила Наталья Андреевна, достигшая, благодаренье Всевышнему, входной двери.

- Нелюдимая какая-то,- недовольно сказала Наседкина вслед, поеживаясь то ли от наступившей прохлады, то ли от громкого стука двери.