Журбины - Всеволод Кочетов

— Спать хочу, Алешка. Что вздумал, на ночь глядя?

— Спи. Сам водить умею.

— Дудки — «сам»! — Первое увлечение, когда Александр Александрович катал на «Победе» каждого желающего, прошло, лишний раз садиться за руль не хотелось, но Алексей был как шальной — шуток не понимает; видать, стряслось что-нибудь. И Александр Александрович добавил: — Куда ехать-то? Поедем.

Выехали за город, свернули вскоре под арку подсобного хозяйства. Фары осветили домик, в котором жила Катя. Александр Александрович выключил их. В Катином окне было темно. «Неужели спит? Рановато. Устает, наверно», — подумал Алексей и, войдя в коридор, осторожно постучал в дверь;

— Да! — откликнулась Катя. — Мария Ивановна? Сейчас открою.

Она появилась перед Алексеем в коротком халатике.

— Прилегла отдохнуть, — говорила она, все еще думая, что пришла соседка. Но увидела Алексея и вскрикнула: — Алеша? Что же это такое? Зачем ты здесь?

— Собирайся, Катюша! — твердо сказал Алексей, входя в комнату. — Ты отсюда уезжаешь.

— Куда я уезжаю? Никуда я не уезжаю.

— Уезжаешь. Обратно, в город. — Алексей сгреб с кровати ее постель вместе с волосяным матрацем, простынями, одеялом, подушками и отнес в машину. Вернулся за чемоданами.

— Алеша, Алеша! — Катя ходила за ним следом. — Что такое? Что такое? Я ничего не понимаю.

— Потом поймешь. Забирай ребенка. А это, — он окинул взглядом кухонную утварь, — здесь оставь. Хлам!

— Я не могу никуда ехать, с ума ты сошел, Алеша! Мне завтра на работу.

— Договорились насчет работы. Можешь не беспокоиться.

Никто ни с кем не договаривался, но Алексей чувствовал в себе такую силу, такую энергию, так был взвинчен, что море ему казалось по колено. О чем там раздумывать: договорится, разбудит, поднимет с постели директора подсобного хозяйства, сходит с утра в отдел кадров завода — и все будет сделано.

— Бери ребенка, Катюша. Пошли!

Алексей накинул на Катины плечи, поверх халатика, пальто и подтолкнул ее к двери:

— Пошли!

Натиск был так стремителен, так неожидан, что Катя опомнилась только в машине, с Маринкой на руках.

— Куда вы меня везете? — крикнула она, когда машина понеслась к городу.

— Ты взбесился, Алексей, — сказал Александр Александрович.

— Не волнуйся, Катюша, — успокаивал Алексей Катю. — Только не волнуйся. Все будет хорошо.

Возле своего подъезда он снова сгреб Катины постель и чемоданы, сложил их на мостовой.

— Я не выйду, не выйду, — говорила Катя. И вышла.

— Спасибо, дядя Саня, — сказал Алексей. — Ни в чем не сомневайся. Ты меня знаешь. Уезжай, дядя Саня. Теперь разберемся сами.

Александр Александрович удивленно пожал плечами. Он не мог понять, надо ли ему вмешиваться или не надо, договорился Алексей с Катей или не договорился; бывает, вмешаешься не в свое дело, сам в дураках останешься.

— Ну вот, Катюша, мы приехали. — Алексей поднял чемоданы, вошел в подъезд. Катя колебалась. Маринка тем временем захлебывалась от крика. В окно высовывались люди, спрашивали: «Переезжает кто, что ли?»

Алексей отомкнул дверь своей квартиры, ввел Катю в комнату, зажег везде свет и спустился за остальными вещами. Когда вернулся, заговорил:

— Катюша, ты будешь жить здесь.

— Я не могу, Алеша. Это невозможно.

Катя боролась с собой. Она хранила в кармане жакета письмо и записку Алексея. Она по нескольку раз в день их перечитывала, радовалась и плакала над ними. Но разве можно вот так, сразу все и решить! Может быть, Алеша ошибается, может быть, он будет жалеть о своем порыве, и тогда к ней придет новое несчастье, новое горе, еще более горькое, чем было.

— Не могу, Алеша, не могу, — повторяла она, качая Маринку. — Ты не знаешь, что делаешь.

— Я все знаю. Она, наверно, есть хочет. — Он кивнул на Маринку. — Я выйду пока. — Он ушел в кухню и сидел там на табурете до тех пор, пока Маринка не уснула и пока Катя сама не пришла за ним.

— Алеша, пойми, не могу, — снова сказала она, едва удерживая слезы.

— Не можешь или не хочешь? — спросил он.

Катя промолчала. Она стояла перед ним маленькая, несчастная, растерянная, с широко раскрытыми глазами, в которых были тоска, и страх, и любовь — все вместе.

— Ты не думай, — заговорил Алексей, — это не моя квартира, теперь она будет твоя. Слышишь, Катюша, твоя. Я сейчас уйду к нашим, на Якорную. А ты живи здесь. Тебе здесь лучше, и девочке твоей лучше. Здесь просторно, тепло, сухо. Слышишь?

Чем больше он говорил, тем сильнее Катя бледнела. В глазах ее уже не было ни тоски, ни страха. Алексею показалось, что она вот-вот упадет в обморок. Он двинулся к ней, чтобы поддержать, но Катя отступила на шаг.

— Слышу, — ответила она. — Слышу, Алеша. Значит, это жертва? Мне жертв не надо. Ты пожалел меня. Не хочу никакой жалости.

Перед Алексеем был совсем другой человек. Не несчастный и маленький, а гордый и оскорбленный.

— Немедленно увези меня обратно! Или я уйду пешком.

— Хорошо, ты уйдешь. Я тебя отвезу. Но скажи, почему ты не ответила на мое письмо?

— Только потому, что знала: ты же написал его из жалости. И вот не ошиблась.

— Только потому?

— Да, потому.

— Если так, Катюша, то я сказал тебе неправду. Я привез тебя совсем не для того, чтобы уходить. Я думал, ты захочешь остаться со мной. Я хочу быть с тобой, Катюша. Я не могу без тебя…

— Боюсь верить, Алеша… — Катя зашептала, как было там, на площади возле завода. — Боюсь…

Алексей сделал шаг к ней, Катя не отступила; шагнул еще. Третий раз переменилось выражение Катиных глаз. Там были теперь тревожное ожидание и готовая вспыхнуть радость. Алексей не увидел этой радости, потому что Катя крепко, всем лицом вдруг прижалась к его груди и обхватила руками его плечи.

Антон с волнением следил за стальной махиной, под звуки музыки медленно плывшей в воздухе. Катучая площадка подала ее через раздвинутые во всю ширь ворота цеха, краны подхватили и понесли на стапель. Через час, через два площадка подаст к стапелю следующую махину весом в сто тонн, снова краны подхватят ее… Сто двадцать, сто тридцать таких подхватов, и на стапель из цехов будет перетащен весь корабль. Он там давно заготовлен. Одновременно с перестройкой цехов в них продолжалась и производственная работа. Корпусообрабатывающая мастерская производила заготовки. На специально оборудованных площадках сваривались узлы и секции. Все четыре стапеля после спуска тральщиков тоже были приведены в полную готовность к приему секций.

Антон стоял среди большой группы гостей. Вот министр. В руке он еще держит ножницы, которыми только что перерезал красную ленточку у выхода из главного цеха сборки секций. Рядом с министром — товарищ из Центрального Комитета партии, который когда-то разговаривал с Антоном о проекте. Дальше секретарь обкома. За ним несколько академиков и профессоров, среди которых и Михаил Васильевич, наставник и учитель Антона. Все они почему-то одновременно и дружно протирают платочками стекла своих очков. Вот делегаты других заводов, которые тоже строят корабли. Старый завод на Ладе привлек всеобщее внимание, потому что из старого он превращался в новый, вступал в совсем иную для него жизнь.

Антон стоял и волновался: в том, что его родной завод вступал в иную жизнь, была немалая доля и его, Антонова, труда.

В институте, слушая курс технологии кораблестроения, Антон все, что слышал, непременно переносил мысленно на свой завод. Он вспоминал отца с инеем на косматых бровях, Александра Александровича, который проклинал ветер; вспоминал себя, своих друзей на этом ветру, в эти морозы. Почему, думал он, корабль должен год, а то и год с лишним простаивать на стапеле? Почему на их заводе чуть ли не каждый лист обшивки, каждый угольник и швеллер ставятся на место только на стапеле, а если и собираются предварительно в секции, то в какие секции? В небольшие, незначительные — флоры, бракеты, шпангоуты, бимсы. На передовые заводы пришла новая технология, а на их заводе все держат и держат корабль месяцами на стапеле, на суше, не пускают в море.

И когда настало время распределения тем дипломных проектов, Антон взял себе давно им выбранную тему — проект реконструкции завода на Ладе. Он включил в этот проект все судостроительные новшества — и уже апробированные практикой, и едва наметившиеся в научно-исследовательских институтах. Антон работал над своим проектом с таким жаром и вдохновением, с таким трудолюбием, с таким упорством, что его работу оценили на «отлично», и даже с особым примечанием, в котором говорилось: может стать основой для последующей защиты диссертации на степень кандидата технических наук. Антона взяли работать в научно-исследовательский институт, и, когда министерство поручило институту подготовить для правительства материалы о возможностях реконструкции завода на Ладе, профессор Белов сказал: «Антон Ильич, мне думается, ваш дипломный проект нам пригодится. Вытаскивайте-ка его на свет божий!»