Том 9. Рассказы. Капкан - Синклер Льюис

— Слушай, Джо, — обратился Стромберг к хозяину дома. — Говорят, у Эда Тюдора нынче танцы. Может, сходим всей компанией, как скажешь?

— Что ж, — сказал Джо. — Что ж, можно, — сказал Джо.

Перед уходом Элверна сменила матросскую блузку и полотняную юбку на васильковое кисейное платьице, и пока она переодевалась, значительная часть ее свиты, сгрудившись под дверью спальни, зычно предлагала ей свои услуги.

Джо усмехался — немного утомленно, как отметил Ральф.

Когда Элверна вышла из спальни, охорашиваясь, игриво убирая с висков непослушные пряди волос, посылая направо и налево кокетливые улыбки, Джо хрипло попросил:

— Знаете, братцы, если вы не против, я бы тут пока закруглился с моими книгами. Помощник, сдается, кое-что напутал, пока меня не было. А старшим вместо себя назначаю вам Ральфа.

Элверна молнией пролетела по комнате и повисла у него на шее.

— Ой, Джо, котик, как же я пойду без тебя? Подумай, что станут говорить миссис Мак, и преподобный, и все, кому только бы отравить людям радость!

Ральф проговорил без всякого энтузиазма:

— Остаться с тобой, Джо?

Он поймал знакомый взгляд — блекло-голубой и полный света — и прочел в нем мольбу. Многоопытный адвокат, привыкший подходить к людским невзгодам с бесстрастием игрока в домино, смешался, как мальчик. Он понял, что Джо слишком любит этих людей, чтобы вышвырнуть их вон, и слишком хорошо знает их, чтобы доверить им Элверну; слишком истерзан ее безумством, чтобы терпеть его дальше, и слишком горд, чтобы сознаться себе в том, что ему известно.

Ральф понял, что Джо полагается только на него. Заслуживает ли он такого доверия? Должен заслужить!

С тяжелым сердцем он кивнул Джо и важно выступил во главе шумной процессии, которая потянулась цепочкой по лесной тропе на танцы к Эду Тюдору. И всю дорогу прислушивался, как Элверна у него за спиною распевает с Кудрявым Эвансом «Чай на двоих», и ловил себя на том, что думает только о ней.

«Такой молодец — старается чем-то заполнить себе жизнь в этой глухомани… — И одернул себя:-Ладно, брось! Выкинь ее из головы!»

Глава XIV

Несмотря на свое королевское имя, Эд Тюдор, точнее — Эдвард Тюдор, не принадлежал к английской аристократии; он был приземист и смуглокож: три четверти индейской крови и по крайней мере четверть — смесь французской, португальской и, возможно, мексиканской. Зато Эд был самый удачливый траппер в округе и владелец роскошной двухкомнатной хижины.

Строго говоря, и танцы у Эда Тюдора не были затеей самого Эда. Финансировал их Лоренс Джекфиш: получив наличными за свою поездку с Джо Истером, он горел нетерпением избавиться от этих денег, что и осуществлял довольно успешно. Он уже приобрел новую шляпу, совсем как у героя ковбойского фильма, новую бисерную ленту для означенной шляпы и сильно подержанный дробовик, а остатки своего состояния пустил на то, чтобы снять хижину Эда и устроить бесплатные танцы для всех желающих.

Бревенчатые стены парадной комнаты-просторной, с очень низким потолком и корявым полом из сосновых досок — были оклеены газетами. На стропилах навалены сани, сбруя для собачьих упряжек, снегоступы. По одну сторону — камин и стол, по другую — кровать, накрытая аляповатым лоскутным одеялом. Два стула кочевали по комнате с места на место; на них сидели наиболее почтенные из присутствующих скво. Прочие гости теснились на кровати, жались на корточках вдоль стены или стояли и с терпением, почти не уступающим китайскому, дожидались настоящего — хоть и маловероятного — веселья.

По местному этикету молодым людям не полагалось приглашать дам танцевать. Когда после получасовых колебаний четыре кавалера решали, что ничего не потеряют, если станцуют очередной танец, они выходили на середину комнаты, в шляпах, и стояли, перешептываясь и пересмеиваясь, пока к ним после столь же многотрудного раздумья не присоединялись по собственной воле четыре скво, обычно из тех, что помоложе. Дамы и кавалеры не обменивались ни единым словом. Светских любезностей здесь не признавали: вышел танцевать — берись за дело.

Дождавшись, пока все восемь танцоров окажутся налицо, четыре пары принимались старательно утрамбовывать пол под звуки кадрили: кавалеры с остервенением кружили своих партнерш, а здоровенные девахи, в свою очередь, не менее яростно раскручивали их самих. По-английски здесь говорили немногие, и все же фигуры выкликались именно по-английски. На кри они звучали до того длинно, что даже у индейцев лопнуло бы терпение.

«Одна птичка в клетке, три на свободе!» — вопил Лоренс Джекфиш, и четыре невозмутимых индейца деловито окружали столь же невозмутимую скво. «Птичка — из клетки, влетает ястребок; ястреб вылетает, закружил птичку».

Топ-топ — топот ног в мокасинах. Клич распорядителя: «Ястреб — в клетку!» Скачущие фигуры в тусклом свете лампы, в густых клубах табачного дыма; жиденькое пиликанье худосочной скрипки и громкий стук ноги скрипача, отбивающей такт прерывистых мелодий; старинные джиги: Индюшка в Стоге Сена, Индюшка на Копне… Индюшка в Стоге Сена… Индюшка на Копне. Топ. Топ. Топ…

Вот какие звуки услышал Ральф, пробираясь со своей компанией к двери хижины сквозь толпу зевак, вот какая картина представилась ему с порога. Он заметил, что индейцев стесняет их присутствие. Они пялили глаза на Элверну, смеющуюся, с пылающими щеками, пританцовывающую от возбуждения (как-никак вечеринка!), и отодвигались подальше от полицейской формы Кудрявого Эванса.

— Стоит ли им мешать? — вполголоса спросил Ральф Элверну.

— Подумаешь, важность! Покажем, как надо веселиться! Пусть знают, что такое настоящие танцы!

Схватив Кудрявого за руку, она потянула его в комнату. Скрипка взвизгнула и замолкла; танцоры, разинув рты, замерли на месте.

— Гостей принимаешь, Лоренс? — проворковала Элверна распорядителю, слуге ее мужа.

— Принимаю, отчего же, — неловко и без особого восторга отозвался Лоренс.

— Тогда скажи, пусть скрипач оторвет нам что-нибудь позажигательнее. Неужели он ничего не умеет, кроме как такую стародавнюю дребедень? Ну да ладно, поглядим: может, для уан-степа сойдет.

Скрипач, будто испорченная пианола, вновь завел все ту же мелодию, и Элверна закружилась по комнате с Джорджем Иганом под взглядами индейцев, молчаливо взирающих, как на их вечеринке распоряжаются чужие.

Присмотрев себе двух индейских девиц, способных двигаться несколько более грациозно, чем муравьеды, Пит Реншу и Кудрявый Эванс вытащили их на середину и, не обращая внимания на их застенчивое хихиканье, стали показывать фигуры уан-степа, каковые обе девицы и принялись старательно повторять, точно резвящиеся коровы. Папаша Бак меж тем занимал разговорами об эстетике и охоте на норок бабушку Лоренса Джекфиша, восьмипудовую, властного вида даму с раскатистым и басовитым смехом.

Ральф внимательно изучал стоявших в комнате индейцев, индейцы так же внимательно изучали его; результаты осмотра, по-видимому, не привели в особое восхищение ни ту, ни другую сторону, а кому из них было при этом больше не по себе, остается неясным. Впрочем, постепенно забава бледнолицых захватила и индейских парней; один за другим, вытянув упирающуюся скво, принимался быстро расхаживать с нею по комнате, полагая в простоте душевной, что танцует уан-степ, хотя на самом деле эта процедура скорей напоминала шведскую гимнастику.

Воздух становился все удушливей. Сквозь табачную мглу доносилось шарканье ног, нескончаемое зуденье скрипки и в такт ему — постукивание ноги скрипача. И, перекрывая нестройный гул, звенела единственная чистая нота — смех Элверны.

«Бедная девочка… Для нее это и вправду радость. Она вносит в это грубое скопище дух молодости, простодушного веселья», — умилялся Ральф, и сердце его раскрылось, и он почувствовал вдруг, что свободен — свободен от мистера Прескотта с его привычкой вечно обдумывать, анализировать, взвешивать, свободен от тревоги за Джо Истера.

Кудрявый с Элверной протискивались мимо него к выходу.

— Накурено — сил нет; схожу вздохну свежим воздухом, — проронила она, и тут же вновь повернулась навстречу нагловатым глазам Кудрявого.

Ральф видел, как они стоят под елью, там, где кончается полоса света от двери. Кудрявый держал ее за руку и поддразнивал, притворяясь, будто гадает по ладони, а она, приплясывая от удовольствия, старалась — кажется, не очень — выдернуть у него руку. Внезапно в приливе жгучей ревности Ральф почувствовал, что ненавидит Кудрявого. Рядом с Джо Элверна была существо неприкосновенное, рядом с Кудрявым Эвансом — женщина, за которую надо драться. Стряхнув с себя докучное бремя самоанализа, Ральф целиком отдался чувству. И никогда еще не владело им чувство столь глубокое и нежное и, разумеется, далекое от низменных стремлений, как то, которое он питал сейчас к Элверне.