Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков - Александр Иванович Яковлев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Путем обмана и террора большевики утверждали свое господство над народами России, а в этом им препятствовала Церковь, отвергающая ложь и насилие. Большевистская власть решила уничтожить Церковь. Главный удар свой красные правители направили против самых видных церковных служителей, одним из которых они считали молодого монаха, ставшего секретарем и консультантом Патриарха Тихона.
Архимандрит Иларион впервые был арестован в марте 1919 года. «Дело мое и следователю показалось смешным, – писал он из Бутырской тюрьмы родным, – и вины он никакой не нашел». Однако заключение продолжалось около трех месяцев.
Вслед за испытанием последовала радость. 24 мая 1920 года архимандрит Иларион был наречен во епископа и принял на себя трудный крест архиерейского служения, втройне тяжкий в условиях объявленной большевиками войны против Церкви. В своем слове при наречении архимандрит Иларион сказал: «Среди ветров лжеучений, среди мутных, яростных волн злобы, лжи и клеветы неистовых врагов как скала стоит Церковь, та Русская Православная Церковь, о которой так любили недавно повторять, что она в параличе, что лишь полицейской силой государства держится она. Но вот силы государства направились против Церкви, и наша Церковь дала больше мучеников и исповедников, нежели предателей и изменников. Наблюдая все это и размышляя над всем этим, чувствую я, что распространились стопы мои подо мною (Пс. 17, 37) и на камне поставил Господь ноги мои (Пс. 39, 3), да не ослабеет сердце мое (Втор. 20, 3)» (цит. по: 42, т. 4, с. 405). Представление об условиях его служения дает тот факт, что, будучи назначен наместником московского Сретенского монастыря, он даже не мог ступить туда: помещения монастыря были «национализированы», монахов выселяли из келий, и самому наместнику пришлось поселиться неподалеку, на Сретенке, у товарища по академии.
Времени свободного у епископа Илариона почти не стало после поручения ему значительной части обязанностей по управлению Московской епархией. Он объезжал приходы, и в 1920 году служил он почти ежедневно утром и вечером, иногда произнося за день по две проповеди, побывал в храмах и монастырях Верейского уезда, при этом продолжая читать лекции студентам МДА. «Совсем потерял свободу, – писал владыка родным. – Будто арестант, прикованный к своей тачке, – так и живу. Не только дней нет свободных, нет и часа свободного, когда мог бы я заняться тем, чем хочется, а не тем, что нужно к спеху. Уж хоть бы в Бутырку на отдых взяли. Это единственная доступная нам дача или санаторий» (42, т. 54, с. 408).
В свободные дни владыка принимал людей, несших к нему свои насущные проблемы и беды. Владыка ободрял колеблющихся, укреплял малодушных, поддерживал ревнителей православного церковного строя. Пламенный проповедник, умевший говорить просто и эмоционально, «он пользовался огромной популярностью среди московского духовенства и буквально обожанием народа».
В условиях большевистской власти он был верен Церкви и в большом и в малом. Например, осенью 1921 года обратился в новую советскую организацию Главмузей, захватившую контроль над всеми культурными ценностями России (ее главой была жена Троцкого, Наталья Седова) с просьбой о предоставлении Владимирского образа Божией Матери для богослужения. Вместо иконы он получил повестку в суд за «оскорбление Советской власти», правда, тогда суд его оправдал.
Патриарх Тихон сделал его своим первым помощником. Еще в 1919 году архимандрит Иларион возглавлял делегацию Русской Церкви на совещаниях с католическими духовными лицами. На опасения верующих, не приведут ли совещания к соединению Церквей, ответил иронически и многозначительно: «Эти собрания проходят под моим председательством, а потому от них вряд ли может быть положительный результат. Впрочем, если Рим покается, то…». Намного большее значение имела для молодого владыки апология христианской веры. На начинавшихся в те годы религиозных диспутах епископ Верейский Иларион смело возражал коммунистическим агитаторам, силой веры и пламенностью слова неизменно вызывая поддержку аудитории. Собратья-архиереи стали называть его «Иларион Большой».
Большевики по-своему «оценили» активность молодого архиерея: 22 марта епископ Иларион был арестован ГПУ по делу о сопротивлении декрету об изъятии церковных ценностей и помещен во внутреннюю тюрьму ГПУ. На следствии владыка Иларион заявил: «Предъявленные мне обвинения считаю совершенно голословными и ничем не обоснованными». Формально так оно и было, но у чекистов было свое обоснование его вины перед Советской властью: «Иларион устраивает в рабочих районах диспуты и, обладая большой эрудицией по богословским вопросам, дискредитирует выступавших против него оппонентов-рабочих», – сообщали осведомители. 4 марта 1922 года епископом Иларионом была произнесена проповедь, имевшая «явно выраженную тенденцию создать враждебное настроение среди религиозных масс против изъятия церковных ценностей», – сообщалось в ежедневном рапорте ГПУ для В.И. Ленина (19, кн. 2, с. 28).
23 июня 1922 года Коллегия ГПУ приговорила епископа Илариона к ссылке на один год в Архангельскую губернию. То было началом его длительного странствия мученика и страстотерпца. Он не пал духом, тяготился лишь запретом служить в храмах, в письмах к знакомым уверял не без иронии, что наслаждается свежим воздухом и покоем: «Маленькая комнатка… книжки и свободное время. Господь помог и здесь устроиться, так что можно жить без назойливых забот, а убожество обстановки нисколько не огорчает мою пролетарскую душу…».
Между тем кремлевские правители, помимо прямого давления на Церковь, использовали коварный маневр, вызвав церковный раскол. Возникшее движение «обновленчества» прямо поддерживалось чекистами. В мае 1922 года Патриарх Тихон был арестован. Самозваные церковные управители священники Александр Введенский и Владимир Красницкий вместе с епископом Антонином (Грановским) начали свои «преобразования», которые привели к глубокой смуте в умах части верующих и взаимной ругани «обновленцев». Владыка Иларион не мог не переживать случившееся: «Я могу быть равнодушен к моей собственной судьбе и жизни, – писал он в письме, – но дело Церкви мне всегда будет дорого и близко. Сейчас вижу только одно: сатана работает без передышки и завертел иных даже разумных людей. Правда, среди новых «деятелей» подавляющее большинство авантюристов и аферистов, от этих нечего и ждать, кроме глупостей, безобразия и озорства… Я же надеюсь к грехам своим не прибавить еще отступничество, хотя бы и пришлось еще много путешествовать…».
В письмах из ссылки к собратьям он писал: «Со дна поднялись самые густые остатки грязи… Еще не все для себя выяснил, но уже вижу много глупости и низости, лжи и неправды… Во всем виновата, конечно, советская власть. Она искусственно создала расстройство церковного управления, арестовав людей, не имеющих никакого отношения к политике» (129, т. 22, с. 146).
По окончании срока ссылки владыка вернулся в Москву и 5 июля 1923 года освятил великим чином прежде захваченный
