Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков - Александр Иванович Яковлев

убогих условий жизни и постоянной угрозы владыка Иларион не падал духом – видно, не случайно нарекли его при пострижении Иларионом, что означает по-гречески «тихий», «радостный». Когда же искусители предложили ему пойти на сговор ради свободы, владыка резко отказался.

В июле 1925 года владыку вдруг перевели в Ярославский политизолятор, куда направляли преимущественно важных политических оппонентов. Его поместили в одиночную камеру, что, конечно, было явным облегчением после трудных условий Соловков. Разрешались две часовые прогулки в день, было позволено вести деловую переписку, получать любые книги с воли, заниматься научной работой. «Ведь вот как устраивает Господь (через ОГПУ) жизнь мою: живу без нужды и без забот вот уже четыре года», – с обычной иронией писал он родным (цит. по: 42, т. 4, с. 433). Видимо, владыка Иларион сразу понял, что за этим решением Тучкова была какая-то специальная цель, ведь за все надо расплачиваться.

Действительно, дважды его в тюрьме посещал начальник 6-го отделения Секретного отдела ОГПУ.

Тучков предложил присоединиться к возникшему григорианскому расколу ради создания нового временного управления Церковью. Владыка Иларион счел предложенные способы легализации церковного управления неканоничными и твердо отказался их поддержать. Переговоры ни к чему не привели: владыка настаивал на предоставлении Церкви полной самостоятельности и был по-прежнему непримирим к обновленцам, отстаивал строго канонические нормы устройства церковной жизни. «Я скорее сгнию в тюрьме, но своему направлению не изменю» – эти его слова обновленческому «архиерею» Гервасию Малинину скоро стали известны многим. Не многие знали об ответной реакции Тучкова: «Ну, так и сгниешь!».

В апреле 1926 года узника вернули на Соловки. В бывшей Филипповской пустыни, в трех километрах от монастыря, в маленьком домике жил теперь архиепископ Верейский, числившийся сторожем. «Меня совершенно не интересует моя личная судьба, потому что внешнее положение для меня не составляет ничего важного… Но я не могу не страдать и не говорить горячо, видя и понимая страдания Русской Церкви», – писал он в Москву (цит. по: 42, т. 4, с. 413). В ноябре, когда закончился срок заключения владыки, Особое совещание при коллегии ОГПУ снова приговорило его к трем годам заключения на Соловках, ибо страшилась власть пламенного Илариона. Владыка не унывал, он жил одной мыслью: «Надо верить, что Церковь устоит. Без этой веры жить нельзя. Пусть сохранятся хоть крошечные, еле светящиеся огоньки – когда-нибудь от них все пойдет вновь. Без Христа люди пожрут друг друга…» – говорил он молодому товарищу по заключению.

В 1927 году «Декларация» митрополита Сергия (Страгородского) взбаламутила всю церковную жизнь, смутила многих на свободе и в заключении. Владыка Иларион убеждал собратьев епископов: «Никакого раскола!». В письмах на волю он объяснял: «Всем отделяющимся я до крайней степени не сочувствую. Считаю их дело совершенно не основательным, вздорным и крайне вредным… Я ровно ничего не вижу в действиях митрополита Сергия и Синода его, что бы превосходило меру снисхождения и терпения. Ну а возьмите деятельность хотя бы Синода с 1721 по 1917 год. Там, пожалуй, было больше сомнительного, и однако ведь не отделялись…» (цит. по: 42, т. 4, с. 440).

Прошли еще три года. И вновь Особое совещание при коллегии ОГПУ 14 октября 1929 года приговорило архиепископа Илариона к трем годам ссылки, на этот раз в Казахстан, с холодного севера на жаркий юг.

На этапе владыку обокрали до нитки, оставив в рубище, кишащем паразитами. Он заболел, 19 декабря был помещен в тюремную больницу в Ленинграде, откуда написал родным: «Я тяжело болен сыпным тифом, лежу в тюремной больнице, заразился, должно быть, по дороге; в субботу 28 декабря решается моя участь – кризис болезни, вряд ли переживу…». Санитар сказал, что его надо обрить. «Делайте со мной теперь, что хотите, – ответил мученик в полубреду. – Вот теперь-то я совсем свободен, никто меня не возьмет…».

Владыка Иларион 28 декабря тихо скончался в больнице. «Как хорошо! Теперь мы далеко от…» – были его последние слова.

Митрополит Серафим (Чичагов), занимавший Ленинградскую кафедру, добился разрешения взять тело для погребения. В больницу доставили белое архиерейское облачение и белую митру. Покойного перевезли в церковь Новодевичьего монастыря. Владыка страшно изменился: в гробу лежал жалкий, весь обритый седой старичок. Одна из родственниц покойного, лишь глянув на него, упала в обморок – так изменился прежний богатырь.

Эта печальная новость дошла до русской эмиграции с опозданием. «Умер преосвященный Иларион – невознаградимая потеря!» – сокрушался 30 марта 1930 года в письме митрополит Антоний (Храповицкий), позднее, 8 июля 1930 года, написавший: «Так, гениальный архиепископ Иларион 15 декабря внезапно умер в Петрограде (не отравили ли?)» (15, с. 177). До времени, до срока ушел из жизни великий деятель Русской Церкви, но за десять с небольшим лет своего служения он поистине раскрыл в себе облик Христа, жертвуя всем ради следования Христу и монашеским обетам.

В 1998 году состоялось церковное прославление святителя Илариона (Троицкого), причисленного к лику святых Русской Православной Церкви, ради которой он жил, трудился и страдал.

Свет негаснущих звезд

О новомучениках российских

Чем ночь темней – тем ярче звезды,Чем глубже скорбь – тем ближе Бог.А. Майков

В августе 2000 года в Москве, в храме Христа Спасителя проходил юбилейный Архиерейский Собор Русской Православной Церкви. Одним из важнейших его деяний стало прославление новомучеников и исповедников Российских XX века, причисление к лику святых сотен епископов, священников, диаконов, монахов и мирян, которые в годы лютых гонений Советской власти на веру под угрозой лишений, тюрьмы, ссылки и даже смерти не отступили от Христа.

Мы никогда не узнаем точно, сколько их было. Старики и молодые, мужчины и женщины, в Москве, Петрограде, Вологде, Барнауле, Уфе, Оренбурге, Хабаровске, Ялте, Симферополе, Харькове, Ташкенте, Ярославле… – по всей бывшей Российской империи после 1917 года началась борьба новой власти с верующими (не только с христианами, но и мусульманами, иудеями, католиками, буддистами, хотя – с меньшей ожесточенностью). Многие из них закончили свою жизнь в тюремных бараках и братских могилах, погибали от голода или пули по приговору «тройки» ОГПУ-НКВД.

Вершители их судеб в Политбюро ВКП(б), подобно римским императорам в первые века гонений на христиан, полагали, что с уничтожением еще нескольких тысяч верующих, с разрушением церквей и монастырей, с ужесточением запретов на исповедание веры и чтение Библии в СССР окончательно победит коммунистическая идеология и будет создан новый тип людей – человек советский.

Этого не получилось, ибо сказано однажды и навеки: …создам Церковь мою, и врата ада не одолеют ее (Мф. 16, 18). Рухнул коммунистический режим, хотя не вовсе тщетны оказались его старания: в России, как и во многих европейских странах, православная вера и Церковь перестали быть основой духовной жизни большинства людей.

Однако сам по себе