Король былого и грядущего - Теренс Хэнбери Уайт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Волшебник поднялся, выпрямился, словно столб, раскинул в стороны руки, уставил глаза в потолок и произнес первые несколько слов из «Ныне Отпущаеши».
7
Ситуация в Дунлоутеане сложилась запутанная. Практически любая ситуация, к которой имел касательство Король Пеллинор, становилась таковой, даже на самом что ни на есть диком севере. Прежде всего, он был влюблен, – потому он и плакал в барке. Это он объяснил Королеве Моргаузе при первой возможности – дело было не в морской болезни, а в любовной.
Случилось же с ним следующее. За несколько месяцев до того Король охотился на Искомого Зверя на южном побережье Страны Волшебства, как вдруг эта зверюга бросилась в море. Она уплывала, и змеиная голова ее рассекала водную гладь, подобно головке ужа, и Король окликнул проплывавший мимо корабль, имевший такой вид, словно он отправлялся на завоевание Гроба Господня. На корабле обнаружились сэр Груммор и сэр Паломид, каковые по доброте душевной повернули судно и пустились преследовать Зверя. Втроем они достигли берегов Фландрии, где Зверь сгинул в лесу, и там-то, пока они отдыхали в гостеприимном замке, Пеллинор влюбился в дочь Королевы Фландрии. До поры до времени все складывалось отлично, – ибо избранницей Пеллинора оказалась особа средних лет, решительная, верная сердцем, умевшая стряпать, прекрасно ездить верхом и стелить постель, – однако надежды обеих сторон были сокрушены в самом начале появлением волшебной барки. Трое рыцарей взошли на нее и уселись – посмотреть, что будет дальше, поскольку не должно рыцарям уклоняться от приключения. Барка же сама по себе поспешно отчалила от берега, оставив дочь Королевы Фландрии в тревоге размахивать носовым платком. А перед тем как берегу вовсе скрыться из глаз, из леса высунулась морда Искомого Зверя, имевшая выражение, насколько можно было различить на таком расстоянии, еще более удивленное, нежели у Королевны. После этого они все плыли и плыли, пока не приплыли на Внешние Острова, и чем дальше они уплывали, тем сильнее недуг любви одолевал Короля, делая его общество совершенно невыносимым. Он проводил все время за писанием стихов и писем, кои невозможно было отправить, или рассказывая своим спутникам о принцессе, в семейном кругу прозванной Свинкой.
Подобное состояние дел еще можно было вытерпеть в Англии, где люди вроде Пеллинора временами встречаются и даже почитаются соотечественниками за относительно сносных. Но в Лоутеане и Оркнее, где всякий англичанин – угнетатель, оно приобрело черты почти сверхъестественной невыносимости. Ни единый из островитян не мог понять, с какой именно целью пытается Король Пеллинор их обмишурить, прикидываясь самим собою, а потому было сочтено и мудрым, и безопасным не посвящать приезжих рыцарей в подробности, относящиеся к войне с Артуром. Лучше подождать, пока не удастся проникнуть в их замыслы.
А сверх всего этого возникло еще одно осложнение, особенно расстроившее детей. Королева Моргауза принялась вешаться приезжим на шею.
– Чем это матушка занималась с рыцарями на горе? – поинтересовался Гавейн как-то утром, когда они направлялись к келье Святого Тойрделбаха.
После долгого молчания Гахерис с некоторым затруднением ответил:
– Они там охотились на единорога.
– А как на него охотятся?
– Приманивают на девицу.
– Наша матушка, – сказал Агравейн, также знавший подробности, – отправилась охотиться на единорога, а для рыцарей она – все равно что девица.
– А вы-то откуда все знаете? – спросил Гавейн.
– Подслушали.
У них имелось обыкновение подслушивать, затаясь на винтовой лестнице, – по временам, когда мать утрачивала к ним интерес.
Гахерис с необычайной для него свободой, ибо мальчик он был молчаливый, пустился в объяснения:
– Сэр Груммор сказал, что любовную грусть Короля можно развеять, если его удастся увлечь старым его занятием. Они беседовали о том, что у Короля был обычай охотиться на Зверя, который теперь потерялся. Вот она и сказала, что можно взамен поохотиться на единорога и что она готова стать для них девственницей. По-моему, они удивились.
Несколько времени они шагали в молчании, пока Гавейн не произнес, вроде бы даже вопросительно:
– Я слыхал разговоры, что будто бы Король любит женщину, живущую во Фландрии, и что этот сэр Груммор уже женат. А у сарацина вообще ведь черная кожа?
Никто не ответил.
– Долгая у них вышла охота, – сказал Гарет. – Я слышал, они никого не поймали.
– И рыцарям понравилось играть с нашей матушкой в эту игру?
Отвечать снова пришлось Гахерису. Ему, хоть и молчаливому, наблюдательности было не занимать.
– По-моему, они ничего в ней не поняли.
И они потащились дальше, и каждый молчал, не имея охоты обнаруживать свои мысли.
Келья Святого Тойрделбаха походила на старинный соломенный улей, только размером побольше и сделанный из камня. Окон у нее не имелось, а дверь была только одна, да и через ту приходилось проползать.
– Святой Отец, – закричали мальчики, колотя по неотесанному камню. – Святой Отец, мы пришли послушать историю.
Он был для них подателем пищи духовной – своего рода гуру, каким был для Артура Мерлин, – от него они получили все те зачатки культуры, какими им довелось обладать. Когда мать отталкивала их, они бросались к нему, будто голодные щенки, согласные на любую еду. Именно он научил их читать и писать.
– А, это вы, – сказал святой, просовывая голову в дверь. – Да пошлет вам Господь всякого преуспеяния нынешним утром.
– Да пошлет Он и вам того же.
– Новости есть?
– Нет, – сказал Гавейн, не желая упоминать о единороге.
Святой Тойрделбах испустил тяжкий вздох.
– И у меня тоже, – сказал он.
– Вы не могли бы рассказать нам какую-нибудь историю?
– А ну их, эти истории. Толку-то от них! С какой стати стану я, погрязший в ересях, рассказывать вам истории? Вот уж сорок лет, как я не видал порядочного сражения, да и красной девицы тоже, ни одной, за все это время, – какую же историю я вам могу рассказать?
– Вы могли бы рассказать нам историю, в
