К чужому берегу. Предчувствие. - Роксана Михайловна Гедеон

— Я прошу у вас такую малость, — сказала я, напоминая ему о причине моего появления. — Вы же сами наверняка собираетесь в Париж. Мне нужно только место в вашем экипаже, ничего больше.

Некоторое время Клавьер молчал, обдумывая мои слова. Мне было неприятно, конечно, это молчание: в конце концов, он — отец моих дочерей, не фактический, конечно, но по крови… и он никогда ничего хорошего для меня не делал! Как можно быть до такой степени негодяем? Пытаясь успокоиться, я налила себе еще молока и утешила тем соображением, что, даже если он мне откажет, в «Черной пчеле» я все-таки наверняка найду извозчика. Конечно, тогда я попаду в отель «Нант», где живет Александр, значительно позже. Но мы с мужем не виделись так давно, что лишние два часа ничего не изменят…

Банкир забарабанил сильными пальцами по столу. Потом поднялся, прошелся по комнате, взъерошив обеими руками светлые волосы.

— Ну, положим, все было так, как вы говорите. Однако зачем вам в нынешней ситуации в Париж?

Я подняла на него удивленные глаза.

— Вы хотите вернуться в свой дом на площади Вогезов? — допытывался он. — Собрать вещи и уехать в свою Бретань? Я так понимаю, вам нынче нужно будет убежище от Бонапарта?

Я покачала головой.

— Прежде всего я хочу увидеться с мужем. Мне нужно не на площадь Вогезов, а в Пале-Рояль… в гостиницу «Нант»!

От удивления глаза у Клавьера, казалось, полезли на лоб.

— Кого вы хотите увидеть, позвольте переспросить? — Тон у него был чуть ли не издевательский. — Мужа?

— Да, мужа! — вскричала я, теперь уже возмутившись. — Моего мужа, герцога дю Шатлэ!

— Черт возьми! — воскликнул он. — Черт возьми! Вы, наверное, за полного дурака меня держите?

Опершись обеими руками о стол, он склонился надо мной и с угрозой в голосе проговорил:

— Да ведь ваш муж удрал из столицы еще позапрошлой ночью! Что за пьесу вы разыгрываете? Я было поверил вам, но, видимо, зря. Все роялисты дали деру вместе с ним. Об этом все только и говорят. А вы, стало быть, не знаете?

Теперь настала моя очередь почувствовать себя оглушенной. Вся кровь отхлынула от моего лица, когда я услышала подобное известие, и моя растерянность была столь явной, что банкир снова был сбит с толку.

— Я не знала этого, — выговорила я одними губами. — Они уехали, как вы говорите, позапрошлой ночью?

— Хороши же у вас отношения с мужем, если вы только от меня узнали об его отъезде. Впрочем, я его прекрасно понимаю. Та роль, которую вы разыгрывали в Мальмезоне, явно отбила у него желание ставить вас в известность… хорошо еще, что у вас хватило совести прекратить этот позор.

Не слушая его, потрясенная, я встала. Подойдя к окну, машинально подняла занавеску. Во дворе «Черной пчелы» служанки смахивали крошки со столов и расставляли стулья, готовясь принять посетителей. Уже знакомый мне Гюстав руководил выгрузкой дубовых бочек из телеги, остановившейся на дороге напротив гостиницы. Бродячий пес, старый и облезлый, грустными глазами следил индюшками, которые барахтались в пыли возле ворот. По улице провезла теперь уже пустую тележку знакомая мне зеленщица, недавно посылавшая меня на болото к старому Амбруазу…

Жизнь шла своим чередом. А на меня будто опустилось небо и придавило всей своей невероятной тяжестью. В первые мгновения я не знала, что и думать. Александр уехал? Исчез в неизвестном направлении, не сказав мне ни слова? Уехать ему и Кадудалю, конечно, было непросто, за ними неусыпно следили. Поэтому он не мог, конечно, налево и направо рассказывать о своих планах побега. Но он мог хотя бы намекнуть… послать мне крошечную весточку… ведь не мог же он всерьез полагать, что я, приехав в Париж, отказалась от нашего брака?

Одна эта мысль заставляла волосы шевелиться у меня на голове. Нет, никогда! Никогда я не брошу мужчину, который вылечил от дифтерии Жана, спас меня и Реми Кристофа! Отца моих детей, лучшего человека в мире! Ах ты Господи, да ведь по сравнению с ним все остальные — просто ничтожества, абсолютные нули, несмотря на власть и деньги, которые они имеют!

Когда первая волна отчаяния схлынула, мне стало пронзительно понятно, почему Бонапарт стал являться по утрам ко мне в спальню именно сейчас. Он, конечно, все знал о бегстве роялистов! И думал, что я тоже знаю… что я сознательно отделила себя от супруга, ушла от Александра под его покровительство! Мой муж уехал, а я осталась — каково же это выглядело? В глазах генерала я сразу стала женщиной с сомнительным супружеским статусом, которая, выбирая между замужеством и светским блеском, расчетливо выбрала последнее. А расчет всегда предполагает оплату счетов вовремя и полностью. Вот почему генерал явился и щипал меня за ногу через одеяло… Александр унизил его, отказав во всем, а я должна была компенсировать это унижение…

«Какая мерзость! Однако еще не все потеряно. Вернее, еще ничего не потеряно! Я знаю, что мне делать. И я найду своего мужа, где бы он ни был!»

Я повернулась к Клавьеру. Глаза у меня были сухие.

— Расскажите, что вы знаете об этом…

Впрочем, оказалось, что банкир знает не так уж много. Да и откуда ему было знать? Роялисты не посвящали его в подробности своих планов, хотя он, как я понимала, не оставлял попыток навести с ними мосты, чтобы совместно вредить Бонапарту. По словам Клавьера, позавчера утром комнаты в гостинице «Нант» были найдены опустевшими. Накануне этого Жорж Кадудаль в очередной раз посетил Тюильри, где Бонапарт дал ему двухчасовую аудиенцию. Говорили, что никого и никогда генерал не упрашивал так рьяно, как упрашивал Кадудаля. Каких только доводов не приводил! Адъютант первого консула в коридоре обливался потом от страха, что громадный шуан просто задушит Бонапарта во время разговора, однако генерал, соблюдая тайну беседы, упрямо не позволял оставить дверь открытой. Потом Кадудаль вышел, а первый консул сказал, что дал ему еще сутки на размышление.

— Но следующим утром он свое мнение переменил, разумеется. Как только выяснилось, что шуаны бежали, он тут же забыл, что клятвенно обещал им свободу передвижения и выезда из Парижа и издал новое распоряжение: расстрелять беглецов в двадцать четыре часа без суда, если их удастся сцапать.

Я вздрогнула, представив себе, какую бурю событий пережил Александр, пока я бесцельно бродила по Мальмезону и переодевалась то к прогулке, то к ужину. И в то же время, кроме досады на себя, я ощутила еще и мгновенную