Жизнь русского обывателя. От дворца до острога - Леонид Беловинский

Преследованиям подвергались не иноверцы, а отступления от религии. Так, когда в 40-х гг. XIX в. в Юго-Западном крае стало быстро распространяться мистическое течение в иудаизме – хасидизм, русское правительство, не вмешивавшееся в дела иудейской религии, выслало по просьбе раввината из страны зачинателя этого течения – цадика Шнеерсона из Любавичей. Наиболее же серьезным преследованиям подвергались отступления от православия, и горше всего пришлось именно православным, но старообрядцам, на которых при Николае I обрушились кары, вплоть до закрытия скитов и ссылки в Сибирь «перемазавшихся» беглых из православия попов. Переход из православия в иные вероисповедания, даже и христианские, не говоря о нехристианских, не допускался ни при каких обстоятельствах. Зато переход в православие поощрялся, и еврей-выкрест не только получал все гражданские права, но и некоторые существенные блага, например освобождение от рекрутчины и поддержку какой-либо светской дамы-патронессы или местного архиерея.

Горько пришлось, особенно при Николае I, и униатам Юго-Западного края: закрывались униатские епархии, в административном порядке преследовались духовенство и сами униаты, как бы отступившие от православия. Во второй половине XIX в. преследования униатов и старообрядцев ослабли, а старообрядчество в 1907 г. даже получило права гражданства; но гонения на униатов при Николае II даже усилились вследствие травли их со стороны черносотенцев и особенно православного духовенства, болезненно переживавшего утерю части паствы вместе с доходами, которые она приносила. Практически вне закона были сектанты, рассматривавшиеся как вероотступники. Не только секты изуверские, вроде скопцов и хлыстов, но и совершенно безобидные молокане и толстовцы подвергались преследованиям. Так, принадлежность к скопчеству влекла за собой лишение всех прав состояния и ссылку в отдаленные места Восточной Сибири без права помилования даже при раскаянии; совращение в скопчество, сопряженное с оскоплением, каралось каторгой до шести лет, а насильственное оскопление – до 15 лет. Но здесь с правительством еще можно было согласиться. Однако духоборы, всего лишь не признававшие первородного греха, причащение, рай и ад понимавшие духовно, не призывавшие на помощь Богородицу и святых, не молившиеся за умерших и не признававшие икон, а богослужение в форме чтения молитв и псалмов совершавшие в обычной комнате (то есть отвергавшие посредничество духовенства), подлежали ссылке. Выделившиеся из духоборчества молокане, также отрицавшие официальную церковь с ее иерархией, таинствами, обрядами, почитанием святых и мощей и видевшие источник вероучения в Священном Писании Ветхого и Нового завета, а в качестве архиерея признававшие только Иисуса Христа, были сосланы на Кавказ. Рьяно разыскивали и искореняли православные попы и еще одно рационалистическое течение в христианстве – штундизм, нынешний вполне безобидный баптизм.

Вообще православное духовенство в массе активно выступало в качестве духовной жандармерии, выискивая отступления от веры и донося на вероотступников, хотя, с другой стороны, и брало взятки с тех же старообрядцев, до поры, до времени закрывая на них глаза.

Безусловно, не все духовные лица были чиновниками и инквизиторами: люди есть люди. И неприязнь прихожан к церкви отнюдь не означала отторжения веры вообще. Во всех слоях общества были и искренне и глубоко веровавшие люди, веровавшие в дух Христова учения, а не в букву; но было, в образованной части общества, в том числе среди аристократии, немало и атеистов, иногда даже кичившихся своим неверием. Бóльшая же часть населения исполняла церковные обряды и молилась по традиции или по усвоенной с детства привычке, автоматически, не вдумываясь в слова молитв.

Неприязнь и неуважение к малограмотным, невоспитанным, равнодушным и часто грубым и жадным «попам», как называли нередко все духовенство вкупе, и душевная потребность в теплой и искренней вере вызвали среди городского, в основном высокообразованного, населения поиски личного Бога, веры без посредников. Еще во второй половине XVIII в. широко распространилось масонское учение, целью которого было – «тесание грубого камня сердца», духовное самосовершенствование через мистические размышления, поиски личного Бога и слияние с Богом. Масонством была охвачена значительная часть дворянства, прежде всего его верхушка, и среди видных масонов были представители громких фамилий и высокопоставленные чиновники. В числе первых русских масонов, кроме знатных имен князя Романа Воронцова (отца знаменитой княгини Е. Дашковой), Голицыных, Трубецких и других, мы видим и виднейших представителей раннего русского Просвещения: А. П. Сумарокова, будущих историков князя М. М. Щербатова и И. Н. Болтина; в екатерининские времена среди масонов «высокого градуса» – князья А. Б. Куракин, Г. П. Гагарин, Н. Н. и Ю. Н. Трубецкие, граф П. А. Татищев, сенатор князь И. В. Лопухин, наш известнейший просветитель, книгоиздатель Н. И. Новиков, М. М. Херасков, И. П. Тургенев, И. П. Елагин, А. М. Кутузов и др. И в XIX в., особенно в первой его четверти, масонство сохраняло массовый характер, вбирая огромное количество гвардейского офицерства и столичного чиновничества. Можно сказать, что быть масоном стало модным. И хотя вскоре правительство потребовало от всех государственных служащих подписки о непринадлежности к тайным обществам, а в Николаевскую эпоху масонство оказалось под большим подозрением ввиду принадлежности к нему всего руководства декабристов, еще в 30 – 40-х гг. оно сохранялось, угасая постепенно к середине XIX в. Правда, в это время в него влилось и немало равнодушных к вере, видевших в своем масонстве лишь средство для карьеры: братья по ложам должны были помогать друг другу и в жизни.

Интерес к разного рода тайнам духа и потусторонней жизни в высшей степени был характерен для части дворянства второй половины XVIII – начала XIX в.: «С трудом верится, – писал граф В. А. Соллогуб, – чтобы целое поколение умов отборных могло углубляться не только в изучение халдейской премудрости и формул умозрительной символики, но еще серьезно занималось алхимическими препаратами, основанными на меркурии и могущими создать золото.

Священник с женой

После тестя моего, графа Михаила Юрьевича Виельгорского… осталось несколько тысяч книг герметического содержания. Большая часть этой драгоценной библиотеки поступила в Императорскую публичную библиотеку… Некоторую часть я имел случай отыскать в амбаре курского имения вместе с разными кабалистическими латинскими рукописями и частными письмами масонского содержания. Это собрание, по возможности приведенное в порядок, пополняется сочинениями теологическими и указывает на переход герметизма к иллюминизму, к мистицизму, к пиетизму…» (166; 365). Неудовлетворенность казенным православием продолжила эти поиски. В книге «На шумных улицах градских» из цикла «Жизнь русского обывателя» уже говорилось об увлечении светского общества (приводился пример поэта Тютчева) столоверчением и прочими попытками сообщения с потусторонним миром, характерным для второй половины XIX в. Но и в начале ХХ в. интерес к этому не угас, выразившись, например, в создании целого учения Е. П. Блаватской, трудах русских религиозных философов и появлении Религиозно-философских собраний в Петербурге при поддержке митрополита Антония и с участием поэтов, богословов и философов В. В. Розанова, Н. А. Бердяева, В. А. Тернавцева, З. Н. Гиппиус, Д. С. Мережковского, издании религиозно-философского журнала «Новый путь» или поисках Н. К. Рерихом скрытой истины на Тибете.

Наряду с масонством получили широкое распространение и иные мистические течения, вплоть до изуверских – хлыстовства и скопчества. Причем, они оказались распространены и среди социальной верхушки. Известный мистический, вероятно хлыстовский, кружок Е. Ф. Татариновой, с которой нередко беседовал сам Александр I, наряду с «простецами» включал и блестящих придворных. Но, прежде всего, сектантство стало уделом простого люда. К началу ХХ в. только в Петербурге насчитывалось около 30 сект и общин. Штундизм, молоканство, толстовство, а также скопчество оказались широко распространенными именно в простом народе, искавшем духовной перспективы в новой социально-экономической обстановке.

Глава 8

Купечество

Разумеется, в городах, как центрах торговли и промышленности, немаловажную роль играло «торговое сословие». Численность его, при торговом характере города и количестве торговых заведений, была огромна. На 1900 г. в Петербурге торговлей занимались 15 тыс. человек; только лоточную торговлю вразнос вели в столице в 1902 г. 12 тыс. человек. Однако необходимо подчеркнуть, что это не обязательно были купцы. Вопреки распространенному мнению, купцом был не тот, кто торговал (торговым сословием купечество было чисто номинально), а тот, кто входил в купеческую гильдию, платя гильдейские сборы. Торговать мог и крестьянин, и мещанин, и цеховой, и дворянин – достаточно было взять торговое свидетельство. А вот пользоваться купеческими правами, имея звание купца, мог только плательщик гильдейских сборов. К XIX в. гильдейское купечество было уже привилегированным городским сословием, свободным от подушной подати, телесных наказаний и рекрутской повинности. А не уплатил раз в год сборы в размере 1 % от объявленного, потребного для вступления в ту или иную гильдию, капитала – будешь обращен в «первобытное состояние» – в мещане или крестьяне. А значит, будут тебя пороть (это бы еще ничего, шкура не купленная), и сыновья твои пойдут в рекруты. Могли быть и иные причины вступления в гильдию. Отец известного русского историка искусства Н. П. Кондакова был хотя и крепостным князей Трубецких, но главноуправляющим всех их имений: «Отец, – вспоминал Кондаков, – поставил своею задачею дать образование детям, проведя их через гимназию и университет, и, собственно, поэтому его освободили от крепости и он записался в купцы 3-й гильдии…» (90; 37).