Врача вызывали? - Вадим Рубинчик

После экзамена Борис, естественно, решил отблагодарить Мишку. В бывшем Союзе существовал единственный способ выражения глубокой благодарности – алкоголь во всех его проявлениях. Но зная, что Майкл практически не пьёт, Боря оказался в безвыходном положении. В конце концов, он купил в «Академкниге» три тома рассказов О. Генри на английском языке. А также пару бутылок вина – на всякий случай.

Майкл растрогался: оказалось, что это его любимый автор. На радостях он даже согласился выпить.

Ребята сидели в пустой читалке, пили винцо с копчёным колбасным сыром и рассуждали на тему иностранных языков.

– Чего ты зациклился на этом английском? – искренне возмущался Боря. – Ты ж его лучше училки знаешь. Двигай дальше! Европейские языки – они же все на базе латыни. Тебе не трудно будет… А потом можно и для экзотики что-нибудь подучить – скажем, японский или китайский. Я вот ещё годик повожусь с английским и к итальянскому приступлю…

Майкл удивлённо качал головой, но соглашался. Потом обсудили вопрос призвания вообще и своего, в частности. В результате пришли к неожиданному выводу: надо было всё-таки поступать в иняз.

– Положение критическое, – заметил Боря. – Что будем делать?

В конце концов, друзья решили не превращать жизнь в трагедию и продолжить обучение в скучном мединституте. А языки пусть останутся отдушиной… Вино подошло к концу… Было далеко за полночь. И ребята, согреваемые грандиозными планами и радужными надеждами, пошли спать, обещая друг другу непременно стать полиглотами.

«Не корысти ради, в токмо волею пославшей мя жены…»

Шурка Рудаков, для друзей просто Рудак, а для недругов – и вовсе чудак на букву «М», с треском завалил зачёт по латыни. И беда не в том, что не сдал с первого раза. С кем не бывает, а в том, что даже не представляет, как к проклятому зачёту подступиться. Латынь была той заколдованной крепостью, которую он не мог взять ни стремительным штурмом, ни долгой осадой. Преподавательница Васильева Леся Ивановна – женщина дородная и, как большинство полных людей, добродушная и вполне миролюбивая. Но только до тех пор, пока кто-то не начинал путать священные падежные окончания пяти латинских склонений. Тогда она чувствовала, что её великая любовь к латыни оскверняется неофитами и профанами, и зверела, ну просто как гладиатор на арене Колизея.

Вся группа уже сдала латынь неделю назад и мирно готовилась к сессии. И только Шура по-прежнему приобщался к истории латиноговорящего мира и мужественно штудировал древние пословицы и поговорки. Но чем больше он учил, тем яснее понимал, что запомнить всё это не сможет никогда. Что может быть ужаснее утраченной надежды?.. Шура сидел, тупо уставившись в обшарпанную стену общаги, и в его воспалённом воображении живо рисовались картины в стиле Страшного суда… Провал на зачёте, ещё провал. «Под трибунал пойдёшь!» – кричит декан голосом Папанова. Господи, приснится же такая гадость!.. Шура поднял голову и увидел соседа по общежитию, Бродягу, который по-хозяйски, как у себя дома, отрезал полбулки хлеба и уже собирался отхватить здоровенный кусок докторской колбасы. Тут Шурка проснулся окончательно и укоризненно заметил:

– Ты бы хоть разрешения спросил…

– Так ты же спал… – удивился Бродяга. – Сон дело святое. А во-вторых, ты что – против?

Шура шумно вздохнул:

– Нет, конечно… не против. – И тут он снова вспомнил о не сданном и висящем над ним, словно родовое проклятье, зачёте.

– Что с латынью-то делать? – вопрос не был обращён лично к Бродяге и сказан был просто так, в окружающее пространство, как крик души и глас вопиющего в пустыне…

Однако Бродяга – человек конкретный. Обернулся, будучи уже в дверях, и неожиданно спросил:

– Хочешь, я с училкой поговорю?

– И что ты ей скажешь? – удивлённо спросил Шурка.

Действительно, предложение звучало довольно необычно.

Как правило, за студента может попросить декан, куратор, физрук, наконец…

– Ну… что ты учишь, стараешься, да только языки тебе трудно даются… – не задумываясь, ответил Валера. – Она как бы сжалится над тобой…

– То есть что, я тупой? – обиделся Шура.

– Если ты действительно умный, то корона с тебя не свалится, когда один раз тебя тупым назовут. А если и впрямь дурак – так сиди и учись!

«Наука сокращает нам опыт быстротекущей жизни», – огрызнулся Валерка. Он ушел, не закрыв дверь, не поблагодарив за еду и даже не попрощавшись. А Шура остался один на один с не решаемой проблемой. После интенсивной, но непродолжительной внутренней борьбы Шура добровольно пошёл к Валере и сделал официальный запрос на проведение операции под кодовым названием «lingva latina non penis canina», что в переводе на русский буквально означает: «латинский язык – не хер собачий!»

Хотя какая это, к чёрту, операция. Элементарная двухходовая комбинация, простая домашняя заготовка. Риск, можно сказать, нулевой. Так как Бродяга латынь уже сдал, причём Лесе Ивановне лично, то, с её точки зрения, мединститут благополучно окончил. И на почве древнего языка их пути уже никогда не пересекутся. А насчёт Шурки Валерка скажет, что визит этот – его личная инициатива, о которой Шура не знает, и не дай бог узнает. Потому что это подорвёт его веру в себя – с одной стороны. С другой – выработает вредную привычку искать обходные пути вместо того, чтобы тупо (т. е. честно) учиться. В самом худшем случае Леся Ивановна не проявит чуткости и глубокого понимания сложной студенческой души, и тогда Рудак продолжит углублённое изучение покойного языка…

Короче, заходит Бродяга в кабинет наставницы и бодро говорит:

– Pax tecum, Леся Ивановна! (Мир тебе! – лат.)

Леся Ивановна легко узнала собственного ученика.

– Здравствуйте… – сказала она и насторожилась. Несмотря на то что латынь Валера сдал и сдал хорошо, она за год знакомства с ним усвоила: с этим парнем расслабляться не рекомендуется.

Он обернулся и крикнул, якобы обращаясь к кому-то в коридоре:

– Recedite, plebes! Gero rem imperialem! (Прочь, плебеи! Я по императорскому делу! – лат.).

Лицо Васильевой тотчас приняло счастливое выражение. Дело в том, что эта фраза не входила в необходимый лексический минимумом будущего врача. Следовательно, студент выучил её по собственной инициативе и, надо полагать, беззаветно любит латынь, так же, как и она. Что, впрочем, полностью соответствовало истине.

– Садитесь, Валерий… – милостиво сказала она. – Что привело вас ко мне?

Бродяга уселся и, сделав серьёзное и слегка печальное лицо, доверительно поведал простодушной наставнице трагическую историю о бедном студенте, которому не даются даже живые языки, не то что мёртвые. О том, как несчастный Шура Рудаков старается и учит ночи напролёт, грубо нарушая режим сна и отдыха. Как мучительно переживает неудачи, и, может быть, если, конечно, это возможно, Леся Ивановна слегка прикроет строгое недремлющее око справедливости и подпишет Шуре зачёт.

– Учит, говорите, ночи напролёт? – с большим сомнением в голосе спросила Васильева.

Валерка усердно закивал и добавил специально выученную для этого случая пословицу: Amat Victoria curam (Победа любит старание, – лат.) и Amicus certus in re incerta cernitur (Верный друг познается в беде, – лат).

– Вы настоящий друг! – воскликнула Леся Ивановна с чувством, и стало ясно – дело сделано…

Тогда Бродяга первый раз понял, как легко и, главное, приятно просить за кого-то другого. «Поставьте, пожалуйста, троечку, ну что вам, жалко…» – это звучит гадко и унизительно, если просишь для себя. Совсем другое дело, если просишь за друга. Ты вдруг становишься благодетелем, Робин Гудом и Дон Кихотом одновременно. Преподаватель, видя искреннее желание помочь, тоже загорается и искренне желает проявить благородство. В общем, Валерке понравилось.

Следующий случай не заставил себя ждать. У Феди Кравца, или просто Федоса не шёл немецкий язык. Ну, то есть вообще. Он учил, правда – учил. Но то ли потому, что искренне ненавидел этот язык, то ли действительно не давался он ему, а только Федос уже дошёл до ручки. Забросив все предметы, кроме немецкого, разумеется, безуспешно учил тексты наизусть. И он таки с горем пополам выучил их. Однако если перебить его (а преподавательница – вот зараза! – всегда перебивала, исправляя какие-то мелкие, не принципиальные ошибки), то Федос тотчас сбивался и терял нить повествования. Поэтому отвечал он быстро, стараясь сказать как можно больше, прежде чем педантичная наставница остановит его. От волнения и спешки он делал те злополучные ошибки, которых так мучительно старался избежать… Как говорится, Circulus vitiosus (заколдованный круг) – неразрешимая проблема.

На этот раз Бродяга решил не оригинальничать и действовать по проверенной и хорошо зарекомендовавшей себя латинской схеме. Только слегка подредактировал название операции: «lingva germanska – non penis canina» (немецкий язык – не хер собачий! – лат).