Уиронда. Другая темнота - Луиджи Музолино
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Умберто подтянулся еще немного, ухватился за край кратера и приподнялся.
Охнул.
Он был готов увидеть все что угодно, но только не это. Захотел отползти, но не смог.
Это было великолепно.
Невероятно, потрясающе.
На секунду он вспомнил Валентину, Дэни и всех, кто умер: как жаль, что их здесь нет, что они не могут увидеть это своими глазами!
Бездна.
Живая, голодная, волнующая.
Ну конечно! Они чувствовали ее и раньше, подсознательно, в вялом течении жизни, в тот миг, когда гидросамолет потерял высоту. В кошмарах. Ночами, когда захлестывало отчаяние. С того момента, когда пришли в этот мир.
Умберто попытался подобрать слова, чтобы описать увиденное у себя в голове, но сознание затуманилось. Сколько же сотен лет этому живому острову, на который они попали совершенно случайно? В его природе он больше не сомневался. Сколько сотен лет бьется это сердце, бурлит эта бездна и куда она ведет?
Фррр! Фрррр! Фрррр!
Кишка безжалостной бездонной тьмы с бордовыми стенками, покрытыми слизью и перепонками: рот-кишечник-глаз-дыхательное отверстие-волосок-нейрон-сфинктер, клыки и когти, кости и призраки, кошмарное и божественное, бездна, которая вбирала в себя и переваривала всю историю мира.
Вглядываясь в недра острова, в ту пропасть, где смешались самые низменные человеческие инстинкты, призраки и истории забытых эпох, Умберто Барбьери испытал какое-то экстатическое восхищение: в ней, в этой бездне, было что-то истинное. Откровение пустоты, ощущаемой каждым разумным существом, вакуум между звездами и галактиками, между Богом и людьми, между Добром и Злом. Пустота, которая является частью каждого существа и которая связывает их, связывает каждую молекулу и атом как паутина, пустота, без которой материя, мечты и вселенные не могли бы существовать и развиваться, пустота, необходимая для жизни, смерти, возрождения.
Остров Ничего. Остров Всего. Нет, он совсем не похож на зверя, которого встретил Синдбад-мореход или описал Плиний Старший.
Нет, черт возьми, нет.
Заратан видел сны, и они видели сны вместе с ним, касались его нечестивого сердца, ловили едва уловимое сердцебиение.
И во всех это отзывалось по-разному.
Умберто вспомнил о Дэни, съевшей во сне собственную руку, о кошмаре про аэропорт, который приснился Эннио, о собственных страшных видениях, возбудивших и заставивших кончить во сне.
Каждый заполняет пустоту по-своему, размышлял он.
Сотрясаясь в рыданиях, Умберто поднес руку к глазам. Он плохо видел. Веки слипались, как после долгого нездорового сна. Умберто отвел взгляд от разумной бездны и посмотрел на кончики пальцев. Алые. Он плакал кровью, и эти слезы упали в чрево острова. Бездна, казалось, сморщилась, приветствуя его и выражая одобрение.
А Эннио все еще смотрел вниз, вцепившись в край кратера с такой силой, что костяшки пальцев совсем побелели. Умберто хотел окликнуть его, но изо рта вырвалось лишь какое-то карканье. Сицилиец не обернулся, словно не замечая, что Умберто рядом. Он завороженно смотрел в бездну, кричал и дико хохотал, как полоумная старуха, с которой плохо обращаются в доме престарелых, как убийца, выполняющий свою безжалостную работу, как отец, которому приснилось, что его сын гибнет на бессмысленной войне.
Созерцание бездны для него обернулось безумием.
– Заратан-тан-тан! – распевал он как ребенок. Потом оттолкнулся ногами и навис над пропастью всем телом. Изведенный судорогами, дрожащий, словно живущий собственной жизнью язык свисал изо рта, как толстый бифштекс.
Эннио поднес ко рту мускулистую руку, сжал в кулак и схватил ее другой. Подвигал кулаком вверх-вниз, а потом резко дернул. Раздался звук, будто хозяйка привычным движением рвет тряпку, в горле захлюпало, с обожженных солнцем губ на мертвые сосочки закапала кровь.
Ужас и ликование слились воедино, стирая грань между разверзшимися преисподними.
Заратан забормотал. Из зараженной бездны вылетел вихрь пара, несущий запах смерти, морских кладбищ и инфекций.
Эннио вырвало кровью, и он швырнул в пропасть собственный язык, – подношение Богу Ничего. А потом встал на ноги и прыгнул туда сам, улыбаясь окровавленным ртом.
Изумленный Умберто уставился на летящее вниз тело, бившиеся о стенки кишки, которые теперь были покрыты стеблями, глазами, шипами и нарывами.
ФРРРР! ФРРРР!
Остров-левиафан приподнялся, а затем рухнул в воду, и грохот океана, разбитого титанической массой, стал похоронным маршем для кудрявого парня, сгинувшего в недрах Бездны.
Умберто больше не хотелось возвращаться домой. А хотелось остаться здесь. Навсегда.
Вдруг он почувствовал – за спиной кто-то стоит. Даже не оборачиваясь, понял, что это Валентина. И что она тоже смотрит вниз, зачарованная и уничтоженная этим зрелищем.
Кровь, лившаяся из глаз, туманила взгляд, но кое-что Умберто еще видел.
Задыхаясь, он опустился на четвереньки, а потом снова поднялся и почувствовал, как Валентина взяла его за руку. Несколько часов они стояли, покачиваясь на краю Пропасти вместе с Заратаном, как двое молодоженов в шторм на палубе круизного лайнера.
Когда пришла ночь, Валентина пошарила в кармане шорт, пробормотала
– Ресси Ураа Нубаи Дириури! Тридцать восемь, идиот! Бум, придурок!
и перерезала себе горло швейцарским ножом, распиливая сонную артерию сантиметр за сантиметром, словно нарезая кабачок. Потом на фоне ночного неба, лишенного звезд, ее силуэт качнулся и, как труп жертвенной девы из старых фильмов ужасов, рухнул в бездонную тьму.
По острову растекались серебристые лучи пористой луны.
Умберто ждал, ждал и ждал, дыша вместе с Заратаном.
Фррр! Фррр! ФРРРРР!
Ему казалось, он ждет с тех самых пор, как выбрался из материнского чрева.
Рев океана нарастал, превращаясь в бурю стонов и пены.
Они плыли все быстрее.
Плыли по морю своего одиночества.
Сбросив одежду, Умберто стоял на ветру голышом, а потом на несколько шагов отошел от края кратера.
Разбежался, прихрамывая, и прыгнул вниз, размахивая руками и ногами.
Безумный вихрь закрутил в полете его тело.
Насытившись, Тварь-кариатида быстро и беспечно двигалась ко льдам Антарктиды, за колонны непознанного, преодолевая бренные буйки неизвестного; а когда погружалась в воду, возвращаясь в своих мечтах к бесконечности, из которой появилась, Умберто Барбьери с диким воплем все еще летел в Бездну.
Молочная кислота
Было пять тридцать вечера.
Вечера пятницы.
Серджио Бандини зашел домой, положил сумку с ноутбуком на диван и просвистел какой-то легкомысленный мотив.
Конец рабочей недели. Он немного устал, но в целом все идет отлично. Завтра ему тридцать два. А сегодня – вкусный праздничный ужин дома у родителей, подумал он, вынимая из заднего кармана джинсов мобильник.
Не переставая насвистывать, Серджио открыл список контактов и нажал на имя Кьяра. Три гудка – и раздался голос подруги.
– Привет! Ты уже дома?
– Привет, да, только что приехал. Как у тебя дела? Еще в офисе? – спросил Серджио, подходя к окну и окидывая взглядом улицу Мучеников свободы, очертания колокольни, небо над городком Орласко, уже слегка потускневшее в легких сумерках.
– Да, но скоро выхожу. Слушай, давай увидимся уже у твоих родителей? Я тогда прямо из офиса поеду к ним, домой заходить не буду, а то доберусь совсем поздно. А подарок у меня с собой, так
