Пути развития английского романа 1920-1930-х годов - Нина Михальская

Блум священнодействует, поджаривая на кухне только что купленную у мясника почку. Он следит за тем, как скользнул и растаял на сковороде кусочек масла, любовно кладет он почку в шипящее масло и кругообразно посыпает ее солью и перцем; он осторожно переливает со сковороды на тарелку темную подливку. Он начинает есть: «подцепив вилкой кусок, положил себе в рот и стал жевать, смакуя вкусное податливое мясо. В самый раз. Глоток чая. Потом он нарезал квадратиками хлеб, обмакнул в подливку, положил в рот». И в то самое время, когда Блум встает, готовит завтрак, несет его в спальню жены, пьет чай, отправляется в уборную, когда он автоматически совершает привычные действия, в его сознании, то чередуясь, то прерываясь и сталкиваясь, копошатся мысли — будничные, серые, приземленные, как бы слипшиеся с теми привычными предметами, которые его окружают. Человек исчезает, растворяется во всем этом хаосе, обезличивается; остается автоматизм движений, инерция привычки. Вот Блум покупает почку в мясной лавке. «Его рука приняла влажную мягкую железу и опустила ее в боковой карман. Потом она извлекла из кармана брюк три монеты и положила их на резиновые колючки. Легли, были быстро сосчитаны и быстро скользнули кружок за кружком в кассу».

Но в своем подходе к человеку Джеймс Джойс не столь прямолинеен, как может показаться на первый взгляд. Он много сложнее, и линией Блума его «Улисс» не исчерпывается. Не менее важное место принадлежит в романе Стивену Дедалусу, в котором воплощены представления писателя об интеллектуальных началах натуры человека. Однако и они низводятся Джойсом до уровня мировосприятия Блума. Ведь не случайно в системе аналогий с гомеровской поэмой Стивен Дедалус отождествляется с сыном Одиссея Телемахом, а в системе образов романа Джойса он, отрекаясь от своего родного отца Саймона Дедалуса, признает своим истинным отцом Леопольда Блума. Тема отца и сына, тема их поисков друг друга становится основной темой «Улисса», их встреча — его кульминационным моментом, их ночная беседа и совместное возвращение в дом Блума — развязкой.

Стивен Дедалус — натура во многом отличная от Блума. Он образован и круг его интересов широк. Глубина эрудиции, обширность познаний Дедалуса переданы в сложном потоке его сознания. Трудно, а подчас и просто невозможно уследить за быстрым течением его мыслей, уловить их внезапные повороты, разобраться во всем многообразии усложненных ассоциаций, проследить за тем, как рождающиеся в его сознании образы соотносятся с возникающими в его памяти аналогиями из мировой литературы и искусства. «Поток сознания» Дедалуса насыщен цитатами из Шекспира и Данте, «Экклезиаста» и эклог Виргилия, из Гомера и Гете, Малларме и Метерлинка, Аристотеля и Фомы Аквинского. Его речь пересыпана историческими именами и фактами. В 9-м эпизоде Стивен Дедалус, принимая участие в споре о Шекспире и истоках его творчества, строит систему своих доказательств легко и убежденно, обширные знания помогают ему без труда возражать своим оппонентам.

И все же Дедалус — истинный сын своего «духовного» отца — буржуа-обывателя Леопольда Блума; с миром Блума он связан всем своим существом. И в этой связи сопоставление Стивена не только с Телемахом, но и с сыном Дедала — Икаром, который, взлетев в воздух, упал и разбился, приобретает символический смысл.

Замыслу Джойса нельзя отказать в определенной социальной значимости. Писатель стремится изобразить человечество, запутавшееся в неразрешимых противоречиях и утратившее силы в хаосе бесцельного существования. И если образ Блума задуман как символ беспредельной ограниченности рядового буржуа, с которым и сливается представление Джойса о человеке, то метания Стивена Дедалуса отражают тот тупик сознания, в который зашла буржуазная интеллигенция. Крылья Дедалуса-Икара сломаны. Он — несопротивляющийся пленник в мире Блума, его сын, его порождение. Он опустошен внутренне и так же, как и Блум, одержим переживаниями, связанными с ощущением неполноценности своей личности.

Имя Фрейда не названо в романе Джойса. Лишь в 9-м эпизоде в споре о Шекспире мелькает фраза о «новейшей венской школе, о которой рассказывал нам мистер Мэги». Но «Улисс» проникнут духом фрейдизма, что проявляется и в свойственной Джойсу трактовке человека, и в изощренном анализе подсознательной деятельности героев, и в склонности к мифотворчеству. В 9-м эпизоде Стивен Дедалус развивает фрейдистскую концепцию шекспировского творчества и этим еще раз подтверждает свою сыновнюю близость миру Блума. Он истолковывает творчество великого драматурга в связи с его биографией и прежде всего в связи с историей его женитьбы на Анне Хэтевей. Согласно излагаемой Деда-лусом фрейдистской версии, юный Шекспир был подавлен и побежден невестой, превосходившей его и возрастом и жизненным опытом. Его мужское начало потерпело поражение и потому «сколько бы он ни побеждал, он не победит в себе страх побежденного».

Джойс конструирует сложную систему изощренных приемов для передачи «потока сознания». По мере развертывания эпизодов, составляющих «день Блума», техника внутреннего монолога усложняется. Ход мыслей героев становится более отрывочным и алогичным. Это объясняется рядом причин. Содержащаяся в первых эпизодах условная «экспозиция» давала возможность Джойсу в ряде последующих разделов романа почти полностью отказаться от элементов бытовой конкретизации и сосредоточить все внимание на воспроизведении потока мыслей. Да и самый ход мыслей героев по мере движения времени — от утра к вечеру, а затем к ночи — становится все более усложненным, лишенным той относительной определенности, которая была свойственна им в утренние часы. Впечатления дня набегают одно на другое, обременяя сознание, лишая его ясности. Это чувствуется не только в потоке мыслей Дедалуса, но и Блума. В 4-м эпизоде (8 часов утра) Блум размышляет о вещах вполне определенных и весьма прозаических: «Нагнулся посмотреть на грядку чахлой мяты вдоль стены. Устроить здесь беседку. Турецкие бобы. Дикий виноград. Надо унавозить все это место, больная почва… Всякая почва так, без навоза. Домашние помои. Суглинок, что это такое? Куры в соседнем саду: их помет очень хорошее поверхностное удобрение. Но лучше всего скот, если его кормить жмыхами. Компост. Незаменимо для чистки дамских лайковых перчаток. Грязь, а чистит. Зола тоже… Он пошел дальше. А где моя шляпа, между прочим? Повесил, должно быть, обратно на вешалку. Или внизу оставил. Странно, что я не помню. На вешалке в передней негде повесить. Четыре зонта, се непромокаемое пальто. Когда поднимал письма. В магазине Дрэго дребезжал звонок. Странно, что как раз тогда я думал. Темные напомаженные волосы над воротничком. Только что из парикмахерской. Успею ли я сегодня принять ванну?» и т. д.

Во второй половине дня ход его мыслей заметно усложняется. Все чаще появляются перебои мысли, умолчания, внезапные скачки; фразы обрываются, оставаясь незавершенными. — «Он шел по краю тротуара. Поток жизни. Как звали того, поповская рожа, всегда косился в наши окна, проходя мимо? Слабое зрение, женщина. Останавливался у Цитрона на Сент-Кевинс-Перэд. Пен, а дальше как. Пенденнис? Память у меня становится. — Пен?… еще бы, столько лет. Верно от грохота трамваев. Чего уж, если не мог вспомнить, как зовут дневного выпускающего, которого видит изо дня в день».

Используемый здесь прием перебоя мыслей — один из характерных для Джойса. Блум пытается вспомнить имя человека, с которым он был когда-то знаком. Оно не приходит ему на память, и лишь через несколько страниц после приведенного отрывка в диалог Блума с одной из его приятельниц внезапно вырывается фраза: «Пенроз! Вот как его звали». Теперь он вспомнил, и вновь поток его мыслей продолжает свое движение.

Часто мысли героя текут параллельно или причудливо переплетаются. Например, проходя мимо витрины магазина, Блум вспоминает, что шелковая материя — поплин — была завезена в Англию гугенотами. При этом в его внутреннем монологе развиваются параллельно две темы: хор из оперы Мейербера «Гугеноты» и размышления о качествах поплина: «Тарара. Замечательный хор. Тара. Стирать в дождевой воде. Мейербер. Тара бом бом бом».

Передавая отрывочность и неопределенность мыслей Блума, Джойс иногда обрывает фразы и даже слова. Он с фотографической точностью фиксирует зарождающуюся в сознании героя мысль, делает своего рода моментальные снимки, отражающие каждое мгновение в ходе его размышлений. Не каждая вспышка сознания успевает облечься в определенную форму прежде, чем загаснуть; но она уже возникла, и Джойс спешит включить ее в общий поток сознания. Незавершенной остается пословица: «Качество пуддинга познается (в еде)»; мелькают неоконченные фразы: «Говорит любить не бу…», «хорошо еще, что не…», «Всегда любила отдохнуть от…», «разрешение охотиться на оленей от его сия…» и т. д. В поток внутренней речи вплетаются отрывки слов: «несваре…» и др. Куски разорванных фраз вкрапливаются в текст; начало, середина и конец одной фразы перестают существовать в единстве. Иногда та или иная внезапно оборвавшаяся мысль получает свое завершение через несколько мгновений, минут или даже часов. Обрываются строки случайно всплывающей в сознании Блума песенки, а потом возникают вновь, но уже в новом контексте и в ином словесном обрамлении. В некоторых случаях между отрывками фразы, песенки или стишка вклинивается всего несколько фраз, но иногда их разделяют целые страницы текста: «Он проходил мимо Мэзон Клэр. Погоди. Полнолуние было в ту ночь, когда мы в воскресенье две недели назад, значит теперь новолуние. Ходили гулять к Толке. Вид при луне не плохой. Она напевала: И майская луна сияет, любовь моя. По другую сторону он. Локоть, рука. Он. И светлячок фонарь свой зажигает, любовь моя. Прикосновение. Пальцы. Вопрос, ответ. Да. Довольно. Довольно. Было так было. Ничего не поделаешь. Мистер Блум, дыша быстрее, двигаясь медленнее проходил мимо Адем-Куорт». В этом отрывке строки песенки о луне и светлячке отделены одна от другой всего тремя фразами. В ряде других случаев разрыв гораздо более ощутим и восстановить единство труднее. Несколько больших абзацев отделяют одну строку вспомнившегося Блуму детского стишка — «Служанка гуляла по саду» — от другой — «Король в казначействе сидел», — которая приходит ему на память лишь через некоторое время после того, как в его сознании промелькнула первая. Стремясь передать нерасчлененность потока мыслей, его слитность с автоматически совершаемыми движениями, Джойс отказывается подчас от знаков препинания. В этих случаях целые куски текста поданы как сплав фрагментов, фиксирующих возникшую в сознании мысль и вместе с тем дающих представление о поступкам героев и о предмете, который в данное мгновение по той или иной причине их интересует. Взволнованный Блум пытается установить, не забыл ли он дома необходимую ему вещь: «Рука его искавшая куда же я девал нащупала в заднем кармане мыло надо зайти за лосьоном теплое приставшее к бумаге».